Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова

Я кивнула.

Первая вышла из темного прохода, неся в свободной руке продолговатую шкатулку. Поставив ее на стол, Ирида велела мне подойти ближе.

– Открой сама, – приказала она.

Шкатулка была без единого узора, но целиком покрытая темно-красной смолой дерева вирола. Стараясь скрыть дрожь в пальцах, я откинула крошечный крючок и подняла крышку. Сердце мое пропустило удар. Внутри, на почти истлевшей от времени ткани, лежал черный с мерцающими прожилками обсидиановый нож. Его зазубренное лезвие блестело, отражая блики пламени, а с каменной рукояти на меня смотрело искусно вырезанное лицо.

– Это ритуальное оружие мы хранили столетиями, – сказала Ирида, – с тех пор, как нам стало известно о пророчестве. Этот кинжал вобрал в себя силу самого Гедона и наполнен благословением богов. Теперь он твой. Используй его, когда придет час. А это. – Она вынула из кармана глянцевый плотный листок со странным запахом. – Орланд Эвкали. Хорошенько запомни его лицо.

Я чуть не вскрикнула от испуга. Рисунок выглядел настолько живым, что я на секунду подумала, будто внутри этого прямоугольника настоящий человек. Но картинка была плоской. Я даже провела по ней пальцами, чтобы проверить.

– У него синие волосы? – спросила я почему-то шепотом.

– И белая кожа, – сказала Кари-Кари, встряв между нами. На возмущенный взгляд Первой она вскинулась: – Что? Я еще ни разу его не видела. Все видели, а я не видела. Я теперь тоже старшая, мне можно.

– Что ж, и ты смотри, – не стала возражать Ирида и продолжила светить нам факелом.

– Он такой молодой! – удивилась Кари-Кари. – Или это старый портрет?

– Ему двадцать два года сейчас. Он вступил в должность в девятнадцать.

– Младше меня! И некрасивый совсем! – фыркнула Кари-Кари. – Ты говорила, в Отделенном мире даже от одного его лица люди становятся счастливее, когда его всем показывают. А у него кожа такая белая, как будто его в глине катали. А одежда-то! Как будто ночное небо на себя надел. А что это у него на глазах? Что за стекляшки на цепочках? Это украшение?

– Очки, – терпеливо объяснила Ирида скорее мне, чем Кари-Кари. – У некоторых людей в Отделенном мире плохое зрение. И им нужны очки, чтобы видеть хорошо.

Из всех мужчин, которых я знала, Орланд был больше всего похож на Лихана, и то лишь одной крохотной черточкой – взглядом. Он был спокойный, охлаждающий, но цвет глаз я разглядеть не смогла – свет факела искажал оттенки.

Я внимательно смотрела на бледное лицо с выраженным подбородком, на светлые глаза за прямоугольными стекляшками, кажется, все-таки серые, на блестящие темно-синие волосы, зачесанные на боковой пробор, на диковинную одежду, на треугольник родинок – над правым глазом, под левым глазом и над губой – на руки с длинными пальцами, на странный золотой браслет с синим кругом посередине, на заполненные мелкими буквами листы на столе. Но пристальней всего я смотрела на шею и грудь Орланда Эвкали. Туда, куда собиралась вонзить кинжал.

Хонди. Интермедия

Каждый вечер мы собираемся под Древом Виты. Это самое старое дерево в нашем лесу и такое огромное, что его не могут обхватить даже семеро взрослых мужчин. Обычно к нему нас ведет Нори – младшая говорящая. Ей с нами нелегко, потому что мы как стая бешеных лемуров, особенно когда скачем по веткам.

– Спускайтесь по лестницам! – требует Нори.

Она так кричит, что аж розовеет, а ей не очень-то легко порозоветь с такой смуглой кожей. Но голос у нее высокий и совсем не страшный. И она никогда не шлепает нас изо всех сил. Поэтому мы весело скачем по веткам баньяна, спускаясь с хижин.

Главная обитель готовится к сезону путешествий. В это время молодые говорящие ищут себе пару, чтобы сделать с ней таких же, как мы, бешеных лемуров. Поэтому я слышу «тук-тук-тук» со всех сторон – это строят новые жилища.

Наконец-то у Нори получается собрать все прыгающие черные бобы в чашку. Бобы – это тоже мы. Кто-то попал под горячую руку и ревет. Хорошо, что не я. Но я и не стала бы реветь, даже если бы Нори шлепнула меня изо всех сил. И я никогда не попадаюсь – я быстрая.

– Что, Нори? Справляешься? – весело окликает ее кто-то из мужчин, вяжущих новую лестницу.

– Я молю богов сохранить мне рассудок! – сердито кричит Нори, но я знаю: она нас любит, хотя и ждет не дождется, когда отыщет себе пару и перейдет на другую работу – нянчить малышей.

Я хочу поскорее вырасти, чтобы стать такой же красивой и сильной, как Нори. Я завидую ее мерцающим узорам на теле. И тому, как быстро она плавает. И тому, что она умеет разговаривать с богом Рацием. И еще у нее такая красивая одежда! Треугольный лоскут оранжевой ткани на груди расшит мелкими прозрачными камушками разных цветов, а зеленая материя, сложным узором обмотанная вокруг бедер и живота, разрисована листьями. На ушах у Нори большие серьги из ракушек, на шее – жемчужные ожерелья, а в волосах – оранжевый цветок, упавший с дерева цирикоте.

Интересно, я буду такой же красивой, когда вырасту? И буду ли я так же глупо выглядеть, когда приведу в Обитель свою пару? Чем ближе к этому дню, тем глупее становится Нори. Она странно хихикает, говоря с другими младшими, и может целое утро искать упавшие цветы для волос. Я видела, как она сует каждый в ореховую скорлупку с водой, чтобы менять их, когда старые увянут. Мне кажется, если она их не найдет однажды, то сорвет прямо с дерева, не побоится проклятия Виты.

Нам пока нельзя водиться с мальчишками, но я бы и так не стала. Они шумные, грязные и сопливые. И как только из них вырастают говорящие вроде нашего Туора? Мы все его обожаем. Он самый сильный и красивый из мужчин, особенно когда улыбается. С Туором и другими говорящими, которые уже привели пару, говорить можно. А до этого нам не разрешают, потому что нельзя мешать кровь внутри Обители. Иначе новые лемуры родятся не бешеные, а больные. Лучше уж бешеные. Так Нори говорит.

Сейчас мы щебечущей стайкой спешим за ней к Древу Виты. У нас коричневая кожа и одежда, поэтому кажется, что мы маленькие деревья, которые отрастили ноги и бегут к большому. Устроившись полукругом на покрытых мхом камнях и не обращая внимания на мошкару, мы ждем, когда Нори откроет книгу. Она садится, прислонившись спиной к древнему