Добровольно проданная (СИ) - Шагаева Наталья

Опять начинает тошнить от волнения. Открываю кран, подставляю ладошки и пью из них. Я слишком долго в уборной, время выходить. Снова умываюсь, заворачиваю кран и решительно выхожу, а у самой ноги подкашиваются. Мужчина не замечает меня или делает вид, что ему все равно, разговаривая по телефону и рассматривая подтаявший лед в бокале.

— Объясни так, чтобы понимал. Не мне тебя учить, — лениво усмехается он. — К каждому можно найти подход, безотказных людей не бывает.

Пока он слушает собеседника, я быстро прикрываю грудь волосами, а лобок — ладонями. Холодно. Мне холодно и очень стыдно, хочется провалиться сквозь землю. Он же воспринимает меня как проститутку!

— Не берет деньги, напомни ему, какая красивая и юная у него дочка, — на этой фразе Адамади поднимает глаза и смотрит на меня. А мне кажется, я сейчас задохнусь, но вдохнуть недостающий кислород все равно не могу. — Да, я через полчаса буду, — мужчина сбрасывает звонок и прячет телефон в карман пиджака.

Наступает тишина. Кажется, слышно мое тяжёлое дыхание и громкое сердце. Проходит минута, две, три, пять, тело сковывает от напряжения, а он молчит и, задумчиво подперев подбородок, скользит по мне взглядом. Стальные глаза ничего не выражают, они равнодушны. Хуже, чем стоять голой перед незнакомым мужчиной, только его равнодушие ко всему происходящему.

— Руки, — вдруг произносит он.

— Что? — голос сипнет.

— Я говорю, убери руки! — в приказном тоне повторяет он. И я убираю, опуская их безвольно болтаться. Я абсолютно чистая, депиляция не оставила на моем теле ни единого волоска, от этого лобок немного красный, и мужчина это явно замечает, устремляя туда взгляд. Он поднимается с кресла и идет на меня, а я неосознанно, на инстинктах отступаю, но заставляю себя остановиться, когда он настигает меня. Вблизи его терпкий запах душит. Нет, он не противный, очень тяжелый аромат, который заполняет собой пространство, вытесняя все вокруг, как и сам хозяин. Он поднимает руку, а я закрываю глаза, не могу выдержать его близости и давящей ауры превосходства. Чувствую себя униженной.

Константин убирает волосы с моей груди, откидывая их назад. Зажмуриваюсь в ожидании, что он начнет меня трогать. А я не хочу! Мне хочется лишь одного — бежать. Но он не трогает. Обходит меня, становится позади, настолько близко, что я кожей чувствую ткань его пиджака. И опять давящая тишина, разбавленная моим прерывистым дыханием. Нужно как-то перебороть этот страх. Мне, в конце концов, предстоит провести много времени с этим мужчиной, но, кажется, это невозможно. Дышу, как меня учили: глубокий вдох, задерживаю дыхание, насколько могу, и выдыхаю. Сжимаю кулаки, когда по телу проходит озноб. Адамади наклоняется, убирает волосы с моей шеи, лишь слегка прикасаясь кончиками пальцев, и глубоко втягивает мой запах, а потом еще и еще. Он дышит мной!

— Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает он, и в его голосе что-то меняется, он становится более тягучим, бархатным, завораживающим.

— Девятнадцать, — а вот мой голос срывается на писк.

— Слишком юна, непосредственна и невинна. Глаза красивые, но очень много детской наивности. Ты не выдержишь, — вдруг констатирует он и еще раз глубоко вдыхает. Мужчина отходит от меня. — Ты мне не подходишь, — с нотками разочарования говорит он. — Можешь одеваться. — А я уже не могу сдвинуться с места, только обнимаю себя руками.

— Почему не подхожу?! — вдруг накрывает паникой. Если он меня не берет — значит, маме не сделают операцию в ближайшее время. И это значит… Страшно уже не оттого, что себя продаю, а оттого что все это напрасно.

— Я уже сказал: ты не выдержишь, не морально, не физически. Быстро сломаешься. А мне это неинтересно, — кидает он мне, даже не смотря, берет со столика свой телефон, застёгивает пуговицу пиджака и идет на выход.

— Стойте! — на эмоциях кричу я, чувствуя, как глаза наливаются слезами. Он мой единственный шанс. — Я выдержу! Чтобы вы не имели в виду! — обещаю скорее от шока. Я думала, самое страшное — это отдать ему себя. А оказалось, что самое страшное — это его нежелание меня покупать.

Гордость, чувство достоинства и страх где-то теряются, и я абсолютно голая делаю несколько шагов в его сторону. Мужчина оборачивается и приподнимает брови, словно дает мне последний шанс.

— Пожалуйста, я буду соблюдать все пункты договора, все, что вы хотите! Я не сломаюсь, я постараюсь…

— Тихо! — обрывает он меня. — Никогда так не унижайся! Тем более ради денег! — осаживает он и выходит из комнаты.

— Я не ради денег, я ради мамы, — проговариваю в пустоту комнаты, и из глаз брызжут слезы.

Кусаю губы, но не могу плакать беззвучно — из меня рвутся рыдания. Иду в туалет, натягиваю на себя белье и уже вою в голос. Боже, как это все гадко! Теперь я на сто процентов чувствую себя шлюхой. Причем придорожной. Кое-как надеваю чертово платье и умываюсь холодной водой, пытаясь успокоиться. Да что он знает о жизни?! «Никогда так не унижайся»… Легко сказать, когда у тебя есть все и открыты все двери!

— Соня! — кричит Регина, а я смотрю в зеркало на то, как с лица стекает вода вперемешку со слезами, и кусаю ладонь, чтобы не закричать в истерике. — Соня!

А мне хочется провалиться сквозь землю. Тетка заходит в ванную и смотрит на меня в зеркало.

— Что случилось?! — в недоумении спрашивает она. — Почему он отказался?

— Потому что… — хочу объяснить, но не могу, постоянно всхлипывая. Тётка отрывает мне несколько бумажных полотенец и сама промакивает мое лицо, потом берет меня как ребенка за руку и выводит из туалета. Она усаживает меня на диван, оглядывается на стол и застывает, рассматривая осколки и разлитую воду, а я закрываю лицо руками.

— Это он разбил?

— Нет, — глухо отвечаю в ладони. — Я…

— Лена! — кричит Регина, а у меня звенит в ушах от ее звонкого голоса. — Принеси холодной воды и успокоительное! — Пока Регина собирает осколки и выкидывает их в урну, я пытаюсь остановить истерику, потому что меня вновь реально тошнит. — Выпей, — говорит тетка, протягивая мне стакан с мутной жидкостью. — Пей, это капли на травах! — настаивает она.

И я пью горьковатую жидкость, пытаясь преодолеть тошноту. Слез больше нет, но легче от этого не стало. Мне уже не холодно, но тело неконтролируемо бьет дрожь.

— А теперь рассказывай.

— Он попросил раздеться и смыть косметику… — начинаю я и одновременно делаю еще глоток горькой жидкости. — Я сделала так, как сказал… Он долго смотрел, потом глубоко вдыхал запах моих волос, но не трогал… — опять всхлипываю, допиваю воду, и тошнота отступает. — Потом он спросил, сколько мне лет. Я ответила, и все… Он решил, что я ему не подхожу, — передаю Регине слова Адамади о моей детской наивности, юности и о том, что я не выдержу.

— Что, прям так и сказал?! — недоверчиво спрашивает Регина. А я просто киваю. На меня вдруг наваливается усталость, словно этот мужчина вытянул из меня силы и выкинул. Киваю тетке и вновь закрываю лицо руками. — Странный. Сам же просил молодую и девственную.

— Что теперь делать? Мне деньги срочно нужны. Может, ты поможешь взять кредит? Я, честно, все отдам.

— Да не переживай. Подожди немного. Я найду тебе хорошего мужчину. Без заскоков, — цокает тетка.

— Не хочу больше никого! Я постараюсь придумать что-то еще, — устало говорю я и поднимаюсь с места.

Прошла еще одна напряженная неделя. А для меня словно вечность… Счет шел на дни, и мне казалось, если с мамой что-то случится — я тут же умру сама. Я обошла кучу банков. Естественно, все безуспешно, даже те, кто обещал в рекламе быстрые деньги без подтверждения доходов и залога, мне отказывали. По совету фонда я создала страницу в социальной сети, где просила совершенно незнакомых людей о помощи и прилагала документы с диагнозами мамы. Но деньги поступали маленькие. Мама не знала, что я взяла академический отпуск и устроилась на работу. Зарплата маленькая, но она хоть как-то приближала меня к кредиту, который мне могли дать.

Но маме становится хуже. Помимо обмороков и головокружения, она начала заговариваться, многое забывать и постоянно жаловаться на туман в голове. Каждый новый день пугал меня до ужаса и дрожи во всем теле. Потому что каждый день мог стать последним. Меня накрывало диким отчаяньем. Я уже готова была на все, но Регина сообщала, что желающих купить меня пока нет. Самое страшное — это когда нет выхода. Никакого. Ты готова на все. Но твое «все» никому не нужно…