Последний вампир - Михаил Зайцев

«Элементарно, Ватсон! — догадался Игнат. — Явился незнакомый мне сосед по парадному. Счастливчик только что вышел из квартиры, оборудованной системой охлаждения воздуха, и направляется к машине опять же с кондиционером в салоне. Или наоборот, неважно. Чего ему, блин, надо?»

Разглядев пришельца через окуляр «глазка» и позавидовав кондиционированному бытию, Игнат ляпнул первую из набора стандартных для подобных ситуаций фраз, которая пришла на ум:

— Вам кого?

Вместо ответа «счастливчик» разинул рот. Во рту вместо языка торчал куцый обрубок. Зрелище кастрированного языка, уж поверьте, производило сильное впечатление. Сергач даже поежился зябко, будто в парилку июля дохнуло холодом ноября, даже вздрогнул. А пришелец меж тем извлек из нагрудного кармана пиджака вчетверо сложенный листок, развернул, поднес поближе к линзе «глазка» и указал крепким пальцем на размашисто написанные строчки.

Листок вместе с вытянутой рукой вздрагивал, то и дело мялся на сгибах, палец елозил по неровностям строк, вдобавок оптика искажала буквы. Игнат только и сумел, что ухватить взглядом последнее слово в правом нижнем углу: «Инна».

«Значит, мужик стопроцентно не ошибся квартирой, — подумал Игнат, потянувшись к рычажкам и колесикам замков. — Одежки на немом вовсе не из магазина „секонд-хенд“, на бандита не похож, стоит один-одинешенек, можно и...»

И открыл. Распахнул дверь, поздоровался с несчастным немым, которого поспешно посчитал «счастливчиком».

— Добрый день, здрасте. Позвольте взять записку?

Немой одобрительно закивал, сунул записку в руки. И Сергач закивал, вежливо, слегка смущенно улыбаясь. И, сохраняя несколько фальшивую полуулыбку, пробежался глазами по строчкам:

«Игнат, меня похитили! Немедленно отправляйся с человеком, передавшим тебе эту бумагу, иначе случится беда. Твоя Инна».

Самое интересное — почерк весьма похож на каракули супруги, с которой только что разговаривал по телефону, которая сидит сейчас у себя в редакции, в прохладном комфорте, курит, конечно, ее трудно представить без сигареты, может быть, пьет кофе, а может, и не пьет, но точно ждет звонка от мужа — последними ее словами, произнесенными одну... нет, две — две с половиной минуты назад, были: «И позвони мне потом...»

Игнат успел перенести вес тела на правую ногу, сжать левый кулак и наметить цели для атаки — в подбородок кулаком, снизу вверх, локтем с подшагом сверху вниз, сбить руки противника, коленкой в пах, стопой зацепить голень. Далее конечности сами разберутся, за что хвататься, чем и куда бить, как добивать.

Игнат учился когда-то фантастическому по эффективности стилю «сегучо» у настоящего Мастера с Востока, и если бы Игнат внял советам наставника Тхыу Тхыонга, если бы продолжал тренироваться самостоятельно, следуя уникальной методике «сегучо», всего лишь пять минут ежедневно, то наверняка успел бы не только настроиться на атаку за долю секунды, но и атаковать.

Если бы да кабы!

Немой оказался быстрее. На диво едкая гадость брызнула в лицо сжатой пружине по имени Игнат, и, образно выражаясь, пружина сломалась. Горло сразу же перехватило, словно румалом туга, глаза ослепли, и, самое страшное, с невероятной быстротой наступил сумбур в мозгах, как после стакана спирта вдогон бутылке портвейна. Игнат вдруг утратил чувство равновесия, пошатнулся...

...Вроде бы его подхватили чьи-то руки. Он уже не сумел сообразить, чьи, сознание померкло, и явь превратилась в сон...

...Вроде пахнуло коньяком, кажется, коньяк брызнул на футболку. Один глаз прозрел, или показалось, что видит в чьей-то руке флягу с пахнущим клопами алкогольным напитком...

...Игната повели, или повел кто-то, или поволок вниз по лестнице? Все же повел, ноги нетвердо шагают по ступенькам, его обнимает кто-то за плечи, поддерживает... Кто?.. Почему?.. Мозг отказывается соображать...

...Возле почтовых ящиков наступило некоторое просветление. Прозрел и второй глаз, или приснился относительно ясный сон. В голове всплыло слово «немой»... Какой немой? Кто таков? Откуда взялся немой, зачем уводит Игната излому? Зачем облил коньяком?..

...Расплывчатые силуэты двух старушек шагнули навстречу, в тень парадного с улицы.

— Здравствуйте, Игнат... а как по батюшке вас — забыла... — произнес дрожащий старческий голос.

«И я забыл», — попытался признаться Сергач. Не вышло. В горле клокотанье, вместо членораздельной речи — хрип.

В глазах призрачная муть, пропал дар речи, зато нежданно-негаданно обострился слух.

— Кто таков? — услышал Игнат тихий шепот второй старушки.

— Инны, что над вами, новый муж, — прошептала вежливая старуха, позабывшая отчество соседа.

— Горюшко-горе, — вздохнула подружка-старушка. — Видная, молодая, и за алкаша вышла...

Скрип дверных петель резанул пилой по барабанным перепонкам. Шум улицы оглушил, вновь шибануло в мозги, взбаламутило серое вещество извилин, смутило сознание...

...Щека легла на горячую металлическую покатость, грудь прикоснулась к стеклу, босая нога к резине. И совершенно незнакомый голос:

— Давай, помогу болезного в тачку усадить. Ишь, как нажрался... Дверцу открывай, я его придержу... Держу, держу... От так, заносим... ногу ему не прищеми, осторожно... От, норма-лек... Сигареточкой не угостишь?.. Спасибо. Я две возьму, ничего?.. Спасибо, братан. Друг протрезвеет, привет передавай и гляди, чтоб он тебе салон не заблевал...

...Хлопок, щелчок. И прохлада. И мягкость под расслабленным телом. Откуда такая усталость? Ни рукой ни ногой не шевельнуть... И думать нету сил...

Жужжание, рокот, рев, движение...

Карусель под черепной коробкой, воронка, чернота, бездна... Пустота...

2. Два часа сорок четыре минуты до взрыва

Природа одарила Игната Кирилловича весьма полезным в иных случаях свойством — его организм умел с поразительной быстротой восстанавливать нормальное функционирование после искусственно вызванных обмороков. Минувшей весной, например, довелось Игнату пребывать, скажем так, — «в анабиозе» порядка суток, но едва действие снотворной химии закончилось, Сергач очухался, всем на удивление, буквально за минуты. Как это уже случалось, сначала он услышал голоса, и первым зычный мужской тенор:

— Гля, кочаном мотает...

— Дайте ему воды, — скомандовало женское сопрано.

Знакомое сопрано или показалось?

— Пейте, уважаемый. — Скрипучий бас возле самого уха, мокрое на губах.

Игнат открыл глаза. Слепящий свет, бледные пятна, карусель, круговерть. Игнат сморгнул, буря перед глазами утихла, пятна обрели размытые очертания, источник яркого света съежился до размеров прямоугольника окна.

— Выпейте, полегчает. — Шепоток в ухо, в рот по капле льется тепловатая влага, зубы мнут картон разового стаканчика.

— Выпейте еще.

— Не хочу... — Игнат с трудом, но повернул голову, прищурился.

Обладатель прокуренного баса сидит на полу рядом с Игнатом, поддерживает затылок Сергача, улыбается.

Игнат оттолкнулся локтями от досок пола, напряг поясницу, рука под затылком помогла, поддержала, пока Сергач сгибал колени, искал опору ладонями.

— Осторожнее, — скрипнул басок громче. — Постарайтесь не делать резких движений и дышите ртом.

Чувство равновесия вернулось к Игнату секунд через двадцать. Не послушавшись совета, он втянул воздух носом. Пахнуло сортиром, затошнило. Игнат поморщился, борясь с рвотными спазмами. Обошлось, отпустило. Сергач проморгался, огляделся.

Комната. Идеально квадратная. Большая. Пол, похожий на палубу, фанерные стены, высокий потолок. Точно по центру над головой торчит, словно прыщ, белый матовый плафон, сантиметров сорок в диаметре. Комната проходная, справа и слева дверные проемы. Окно без занавесок. Стекла какие-то мутные, оконные рамы плотно закрыты. Форточка нараспашку, и, судя по сквознячку, сзади за спиной еще одно окно. Хилый сквозняк безуспешно борется с духотой и неприятными запахами.

Подле Игната сидит, скрестив ноги, лысоватый, упитанный господин лет эдак пятидесяти. Из-под мятых светлых брюк торчат ношеные сандалии. Голубая рубашка, под цвет глаз, расстегнута до пупа, рукава засучены. Руки крепкие, волосатые и загорелые. Круглый тугой животик слегка бледнее коричневых предплечий, но тоже обласкан солнцем. Толстые губы расплылись в доброй, отеческой улыбке, отчего на щеках образовались ямочки, а в уголках умных глаз залегли морщинки.

В правый от Сергача угол забился гражданин значительно старше голубоглазого добряка. Гражданин пенсионного возраста, сильно сгорбившись, полулежит, привалившись голым плечом к стенке. На Игната не глядит, дышит часто, порывисто и, кажется, всхлипывает. Прической и усами он походит на Альберта Эйнштейна. Да и фигурой, пожалуй, и ростом. Одет «Эйнштейн» в копеечные треники с пузырями на коленках и в майку, трикотажное ископаемое, с выцветшей эмблемой Олимпиады-80. Под стать одежке обут в красно-синие кеды, сработанные в СССР задолго до перестройки. Мимолетный взгляд на человека в углу вызвал ассоциации с любимой комедией из далекого детства под названием «Семь стариков и одна девушка».