Красавчик. Книга четвертая. Кавказ подо мною - Андрей Готлибович Шопперт

— Флажки принесли?

— Флажки?

— Ну, сигналы, которыми подавать будете. Азбуку. Флажки красные.

— Так это, Ваше Превосходительство, сигналы не флажками подают, а флагами и вымпелами, або пушками.

— Або? А вот такие сигналы? — и Брехт руками в разные стороны замахал.

Головы в плечи вжали морячки. Пришлось снова тащиться через половину города к Чичагову. И там выяснилось, что нет флажковой азбуки никакой.

— Лет сто назад… В прошлом, стало быть, веке, французский адмирал де Турвиль разработал систему сигналов морских и свёл их в единую сигнальную книгу, всего двести двадцать один сигнал, в числе оных тридцать восемь передавались с адмиральского корабля во время боя. Делается это с помощью разноцветных флагов с определённым количеством номеров, вымпелов, парусов в различном положении. Ещё можно подавать сигналы с помощью фонарей и пушечных выстрелов в ночное время. Каждому требованию и приказанию адмирала соответствовал флаг на отведённом ему месте подъёма на мачтах или реях.

А император наш, Пётр Лексеич, создавая регулярный военно-морской флот, тако же ввёл «Генеральные сигналы, надзираемые во флоте Его Царского Величества». При составлении свода обозначений он взял за основу сигналопроизводство адмирала де Турвиля, — размеренно, поучительно, пренебрежительно поделился старый адмирал информацией с сухопутным немцем.

— Вона чё? — Пётр Христианович тяпнул рюмочку настоечки и откланялся.

Приехал домой. Ещё тяпнул с мороза и сел рисовать флажковую азбуку. И, рисуя букву «М», вспомнил, подсказала предательская память, что ведь читал где-то, что адмирал Макаров изобретёт этот способ подачи сигнала. Адмирала ещё и в проекте нет. Даже дедушка ещё не факт что есть. А ведь просто всё. Нет, сто с лишним процентов, что ни одна буква, придуманная им, с макаровской азбукой не совпала. Пётр Христианович пошёл своим путём. Сначала написал тридцать букв русского алфавита. Потом постарался их по памяти, с закрытыми глазами, превратить в три ряда клавиатуры. Знал, же, что есть чаще встречаемые буквы, а есть довольно редкие. Нужно чтобы самые чётко различаемые положения, во флажковой азбуке, были из наиболее встречающихся в текстах букв. Нарисовал клаву и стал сигналы распределять. За вечер и справился.

На следующий день опять попросил у Чичагова сигнальщиков, только не матросов, а офицеров, тех кто подаровитее и тех, которые матросов и обучают сигнальному делу. Показал двум пришедшим капитан-лейтенантам свою задумку и объяснил, как это работает. И был послан далеко.

— Поворот все вдруг — это же уйма букв, да ещё перепутают. А тут пару флагов и вымпел поднял и всё, быстро и умно, а ты немей-перец-колбаса занимайся своими пешеходными делами и не лезь в туда куда не понимаешь. Ферштейн? — ушли.

Обидно, понимаешь. Не этими словами и вполне вежливо, но ведь послали. Так это они другого графа Витгенштейна знали. Сейчас князь вообще-то, и настойчивости хватит, он ведь знает, что Макаров был прав. А до телефонов и электрических фонарей далеко ещё. Пошёл к младшему Чичагову.

— Давай десять умных матросов! Или ещё лучше унтер-офицеров. Пять верну, но ещё умнее, а пятерых себе заберу.

Вице-адмирал и товарищ министра морских сил, а потом и министр в настоящее время, как бы и не совсем моряк. Сейчас Павел Васильевич назначен в его свиту императора, получил звание генерал-адъютанта и всё время крутится в Зимнем. Но слухи, что ему флотом командовать, ходят, и потому флотские его не то чтобы боятся, но в просьбе мелкой отказывать не стали. Привели к нему десять гардемаринов Санкт-Петербургского Морского кадетского корпуса. А Павел Васильевич бандеролью их Брехту отправил. Парни в этом году будут выпускаться, и у всех уже усики пробивались.

Объяснил свою задумку Пётр Христианович этим молодцам. Молодцы возражать не стали. Дисциплина, все же с ними генерал-лейтенант говорит. Выучили несколько букв и пошли в чисто поля с флажками и подзорными трубами. Погода ясная, тумана нет. Отошли на морскую милю и проверили. В подзорную трубу нормально видно и можно сигнал понять. Будущие офицеры воодушевились. За неделю выучили азбуку и стали занятия на свежем воздухе проводить.

А тут и отправка корабликов к Астрахани подоспела. Брехт пятерых, как и обещал, вернул, и, опять же, через Чичагова-младшего прикомандировал к конной батарее подполковника Ермолова пять гардемаринов поумнее. А сейчас эти пятеро обучали себе на смену десять артиллеристов поспособнее, возвращать пацанов Брехт пока не собирался, пусть лучше у него опыта набираются. Потом станут командирами морской пехоты, но чем больше артиллеристов будет обучено новой азбуке, тем лучше. Каждый день на расшивах сейчас тренировки идут. Далеко ещё до Астрахани и Дербента, выучат, даже бздун Сенька выучит.

Событие пятое

Уборщица судит о культурном уровне профессора по тому, насколько чист пол в его кабинете.

Кроме артиллеристов, кроме гардемаринов, кроме егерей и кроме шестерых унтеров бывших, ещё ведь куча народу в Дербент с князем Витгенштейном направляется. На одной из расшив, где-то в середине огромного каравана, затерялись четырнадцать черкесов, это если жену Зубера считать. Они готовились всю осень и зиму вместе с унтерами, разве что в спортзал на квартиру к Брехту не ходили. Перебор для маленькой, пять на шесть, комнатки. Пётр Христианович егерей учил, а те уже во дворе Литовского замка занимались с черкесами. А бегали и стреляли вместе. Кроме того, выписанный специально из Московского университета человек, даже не человек, а профессор целый, учил их русскому языку. Этого товарища Брехт в свои сети залучил не столько деньгами, хотя восемьсот рублей в год по этим временам приличные деньги, в два с лишним раза превосходившие его зарплату профессора Московского университета. Так и не уволили. В командировку с сохранением заработка на Кавказ отправили. Звали земляка Иван Андреевич Гейм (нем. Bernhard Andreas von Heim). Залучил его Брехт перспективами открытия в Дербенте университета и должность ректора этого университета. Профессора порекомендовал Ермолов, сам у него учился в молодые годы. Оказалось, что Иван Андреевич может и географию преподавать, и историю, и медицину даже, так как его отец был придворным врачом герцога Брауншвейгского.

Профессор помог Брехту сманить на чужбину ещё троих немцев, профессоров их университета. Первым и самым важным был профессор Иоганн Иаков Биндгейм (Bindheim Iohann Iacob). Он был одновременно и фармацевтом, и химиком, и геологом. Книгу свою при знакомстве Брехту подарил: «О самородной глауберовой соли, находящейся около Ясс и о хозяйственной пользе оныя». Яссы далековаты, но для производства стекла соль необходимая.