По следу упие - Николай Коротеев

— Может, первая с прошлого года осталась?

— Нет. Поздней осенью я на всякий случай чищу поляну. Чтобы не путаться. А зимой охотники консервов с собой не берут. Эти баночки для меня, что карточки визитные. Пришел человек в Спас — назвался, отметился. Я о снаряжении расспрошу, об экипировке… Потом уж тут для меня секретов нет: был тот-то. А вот эта банка… Консервы одни и те же… — Самсон Иванович сравнил выдавленные на крышках цифры и буквы — индекс выпуска… Кто ж ее открывал? Кто тут был?

— Может, этот Крутов? Который тревогу поднял.

— Сомнительно… Крутов из другого района, из другой организации… И чтоб сошелся номер партии, время выпуска…

— Да… Но ведь и в реку пустую тару бросают.

— Редко. Почти никогда… Все успел записать?

— Все.

У трех других кострищ в разных концах поляны ничего существенного обнаружено не было.

— Самсон Иванович, где может быть лодка Дзюбы? — спросил Твердоступ.

— Где ж ей быть? Выше порога. Вот если не будет… — Протопопов поднял палец. — То Дзюбу кто-то сюда привез.

Лодка действительно оказалась за порогом. Она была вытащена высоко в тальник.

— Мог ли Дзюба один вытащить лодку так высоко? — спросил Остап Павлович.

— Дзюба мог, — не задумываясь, ответил участковый.

В лодке были шест и мотор, покрытый брезентом. Все в полной сохранности.

— Экспертизу у нас в больнице будете проводить? — поинтересовался Протопопов. — Тогда уж Матвея Петровича пригласите.

— Само собой, — кивнул Твердоступ. — Сдается мне, что результат будет один — установим одновременность смерти Дзюбы, погибшего под обвалом, и козла, которого он ранил.

— Вроде так… — согласился Протопопов. — Коли корешки в котомке целы.

— Вы знаете, где его дружки корнюют?

Самсон Иванович кивнул:

— Не вовремя он ушел из бригады…

— Заболел… Простыл… — предположил Твердоступ.

— Петр Тарасович?!

— Хоть бы и так. Что, Петр Тарасович слово заветное знал?

— Знал: «женьшень». Таких стариков, как он, ничем не проймешь. Корешки их не только кормят. Они и себе их оставляют. Пользуются.

— И не только государству сдают, но и поторговывают, — в тон Самсону Ивановичу протянул Твердоступ.

— Лицензий на женьшень нет. Корень — не шкурка, клейма на нем не поставишь.

— Вы сказали, — спросил Остап Павлович, — что Дзюба не вовремя ушел из бригады. Как это — не вовремя?

— Сезон в разгаре, середина августа. Если ушел, то или на самом деле совсем лихо ему стало, или, может, подфартило. Скорее всего, последнее. Корень хороший, крупный нашел. Граммов на сто пятьдесят. С таким бродить в тайге опасно.

— Опасно? — спросил Кузьма.

— Для корня. Подпоить, подмочить то есть, можно. Поломать. Половина цены долой. И только. Да… Однако и заболеть мог… Матвей Петрович, помнится, говорил, что печень у Дзюбы шалит. А как ему не верить? Звание заслуженного врача республики ему присвоили небось не только за то, что он безвыездно сорок лет на одном месте проработал. Матвей Петрович — врач замечательный… И научную работу ведет. Говори ли, что вот-вот доктором наук станет.

— Есть у меня предложение, Самсон Иванович, — сказал следователь. — А не пойти ли вам с инспектором Свечиным к корневщикам? К Храброву и Калиткину…

— Как же… как же… Если что… И если запираться начнут, то как расскажу о Дзюбе… Одно им останется… Либо корни потерять, либо правду сказать. Тем более что намерений-то их мы не знаем — как они хотели корнями распорядиться. Можно и к ботаникам добраться, и на метеостанцию… Ангирчи увидеть можно.

— Заманчиво… Старик Ангирчи очень наблюдательный, — произнес Твердоступ. — А корешки в котомке вы, Самсон Иванович, посмотрите. И оформим их актом.

— Как же… Как же…

Подойдя к котомке Дзюбы, Самсон Иванович поднял ее за лямки, словно взвесил. Потом стал доставать из нее лубянки — конверты, сделанные из дубодерины. Сверху они были аккуратно перевязаны лыком, чтоб не раскрылись ненароком. Двенадцать лубянок. Самая большая со сложенную вчетверо газету. В каждом конверте лежал закутанный мхом корень, чем-то похожий на крохотного воскового человечка: один напоминал стоящего на посту солдата, другой выглядел, как моряк на палубе штормующего судна, третий будто заложил ногу за ногу, четвертый — танцевал…

Самсон Иванович осторожно брал корни и взвешивал по одному на аптекарских весах, взятых из котомки Дзюбы… Весы — часть экипировки искателя женьшеня, как и костяные палочки, которыми выкапывают корень.

— Не так уж и велика добыча… — сказал Самсон Иванович, закончив взвешивание. — Из-за такой не стоило торопиться в Заготконтору. Явно не стоило. Дзюбу заставило выйти из тайги что-то другое.

Перед тем как отплыть к искателям женьшеня, Самсон Иванович сказал следователю:

— Выясним, пропало ли что из котомки, и тут же дадим вам знать. Лодку корневщикам оставим — ихняя. Ну а нас, как договорились, вертолетом вывезете. Погода вроде не должна подвести.

— К тому времени и у нас многое станет ясным. А вы, товарищ Свечин, рацию берегите, — улыбнулся Твердоступ стройному лейтенанту, на котором новехонькая форма сидела, словно на магазинном манекене — не обмялась, но и не приладилась.

Кузьма ответил весело, с задором:

— Как зеницу ока!

Движок заработал сразу. Плоскодонка резво отошла от берега.

По-осеннему радужные берега, поднимавшиеся вверх от синей реки, выглядели равнодушными, безжизненными.

Разговаривать с Самсоном Ивановичем, сидевшим на корме у гремящего мотора, было невозможно.

Следователь прокуратуры и Самсон Иванович, должно быть, правы: с Дзюбой произошел несчастный случай. Позарился старый на «легкую» добычу — козла. Выстрелил в него, а тут обвал. Не всегда он начинается лавиной: пока-то камушек по камушку ударит. А Дзюба кинулся в расселину сразу. Вот и угодил в самое пекло. Их же поездка — необходимая формальность, без которой дела не прекратишь.

Но для него лично поездка значит много — у Самсона Ивановича есть чему поучиться. Недаром же он больше двадцати лет проработал в тайге!

Солнце оказывалось то справа от Кузьмы, то слева, то било в глаза, то грело затылок. Высота берегов и гор, вздымавшихся по сторонам, менялась, и Кузьма потерял ориентировку и даже чувство времени, а когда взглянул на часы, понял: плывут они уже шесть часов с лишним.

Самсон Иванович размышлял о своем и по-своему. В глубине души ему как-то не верилось, будто все происшедшее с Дзюбой — несчастный случай. Петр Тарасович был человеком осторожным, осмотрительным.

Похоже, есть сомнения и у следователя, но ощущение — это еще не доказательство.

«Легкая добыча»? Может быть. Плюс ошибка от самоуверенности. Может, может быть.

Они пристали к берегу, когда солнце скрылось за горный хребет. Самсон Иванович достал из котомки моток серебристой нейлоновой лески, из-под подкладки фуражки — крючок и велел Кузьме наловить рыбы на перекате, уху сварить.

— А я пока к Ангирчи схожу.

— Он живет неподалеку? — поинтересовался Свечин.

— Пантовал здесь. Панты теперь сушит. Ждет охоту на реву. А живет… Вся тайга его дом. Он вроде шатуна. С чудинкой человек. Вон его бат в кустах стоит, припрятан.

— Какой бат?

— Лодка большая, долбленная из целого тополя.

— А… — протянул Кузьма, недовольный собой, что не заметил укрытой в прибрежных кустах длинной лодки.

— Посмотри, Кузьма, спички у тебя не подмокли?

— Сухие. Жаль, лопатки нет.

— Зачем тебе?

— Червей накопать. На наживку.

— Мух налови. Шмелей.

— У реки их нет.

— Вон около бата должны быть.

— Откуда они там? — хмыкнул Кузьма.

— Мясо там спрятано. Не за одним же изюбром пришел сюда Ангирчи. Накоптил, поди. И для себя, и на продажу, чтобы припасы на зиму купить. Да леску не режь!

— На одну удочку ловить?

— Хватит, — улыбнулся участковый. — Я скоро. Чуешь, дымком попахивает?

— Нет, — признался Кузьма.

Самсон Иванович ничего не сказал и пошел по галечнику к береговым зарослям, высокий, сутуловатый. Камни под его ногами не скрипели, не постукивали. Вздохнув, Свечин тоже двинулся к зарослям — срезать удилище. Справив снасть, Кузьма с превеликим трудом поймал пяток мух и вышел к перекату. Приглядевшись к прозрачной воде, увидел стоящих против течения рыбин. Сначала одну, потом еще и еще… Различить их на фоне пестрого галечного дна было не так-то просто: веселого цвета, радужный плавник как бы рассекал рыбу надвое. Серо-зеленый хребет и пятнисто-желтая голова довершали мимикрический наряд.

Прочно нацепив на крючок одну из пяти так трудно доставшихся ему мух, Свечин закинул леску. Муха коснулась воды у самого уреза, но стремительное течение подхватило ее и понесло на быстрину, туда, где стояли рыбы. Забрасывая удочку, Кузьма потерял добычу из виду и теперь старался угадать, увидят ли рыбы наживку.