Лёля - Мия Хейфиц

— Ну наконец-то! — прошептала Лёля, доехав до белоснежного Дома пионеров (его до сих пор так называют). Сразу за ним, утопая в соснах и тополях, стояла серая пятиэтажка. Припарковав автомобиль и нагрузившись пакетами с продуктами, Лёля отправилась к третьему подъезду. Как обычно, у входа на лавочках, сидела компания разновозрастных женщин, которые еще издалека заприметили бывшую соседку и сейчас обсуждали, она это или нет.

— Здравствуйте! — широко улыбаясь, громко сказала Лёля.

— Здравствуй! Здравствуй, Лёлечка! — загудело на разные лады собрание у подъезда. — Мамку проведать приехала? Молодец! Правильно, так и должно быть. Мамку забывать нельзя. Какая красавица…

Окончание приветственной речи Лёля уже не слышала. Она глубоко вдохнула, мысленно прокляла проектировщиков хрущевок за отсутствие лифта, нырнула в подъезд и рванула вверх по лестнице. Растеряв к пятому этажу весь свой задор, Лёля громко дыша и еле переставляя ноги, ввалилась в незакрытую квартиру матери.

— Мама-а! Мам! Это я! — прокричала с порога Лёля, опуская на пол пакеты с продуктами.

На кухне что-то шкварчало и на весь дом пахло жареным луком. Послышалась возня, а следом приближающиеся шаги со шлепаньем стелек о пятки. Через мгновение в дверном проеме показалась невысокая, грузная женщина, с раскрасневшимися щеками и растерянным взглядом. От неожиданности она замерла и прижала к груди полотенце с деревянной лопаткой, с которыми бежала прямо от плиты в коридор.

— Лёля, доченька! — женщина раскрыла руки для объятий. — Да брось ты эту обувку! Дай поцелую мою красавицу!

Лёля, возившаяся со шнурками кроссовок, освободила от обуви измученные сегодняшним днем ноги, и бросилась в объятия матери. Та обнимала дочь вытянутыми вперед руками, чтобы не вымазать кухонным полотенцем и жирной лопаткой, и целовала своего ребенка всюду, куда могла дотянуться. Внезапно мама вскрикнула, вспомнив о плите, и побежала на кухню.

— Дочушка, ты ж проходи! Давай-давай, сама! У меня ж горит! — доносилось из дальней комнаты.

Лёлина мама, Любовь Семеновна, была хоть и возрастной дамой с обширным списком болезней, но дожив до своих лет, оставалась активной и бодрой.

Она рано вышла замуж и вместе с мужем переехала из глухой деревни в районный городок, где и прожила всю свою жизнь. Когда-то работала кладовщицей на местном заводе, потом, по состоянию здоровья, была вынуждена уйти в вахтеры, потом в сторожи. Не выдержав ночные дежурства, Любовь Семеновна решила покончить с зарабатыванием денег и ограничиться пенсией.

Двое ее детей давно выросли и, выпорхнув из родительского гнезда, обустраивали свою жизнь в столице. Помогать им было больше не нужно и Любовь Семеновна зажила для себя.

Она считала, что все у нее сложилось удачно: дети устроены, звонят почти каждый день; муж жив-здоров, пусть он и не первый, но рядом; есть жилье, огород, небольшой садик с яблонями и розовыми кустами — что еще нужно для счастья?

Летом она варила компоты и катала салаты, осенью настаивала фирменную наливку, а зимой кормила и поила своими деликатесами, приезжавших в гости детей. Только вот внуков не было. У всех подруг были, а у нее — нет.

Каждую ночь Любовь Семеновна молилась небу, чтобы у сына и дочки появились дети. Но небо пока ничего не отвечало.

Она считала себя простой женщиной «Институтов ваших не кончала», но знающей ответы на все вопросы. Не случалось с ней такой задачи, которой бы она не смогла решить. Вот и сейчас, когда дочь без предупреждения нагрянула к матери, она сразу смекнула, что что-то произошло.

Быстро закончив свои поварские дела у плиты и накрыв стол незамысловатыми угощениями, Любовь Семеновна кормила нежданную гостью, пытаясь разговорить ее с помощью прошлогодней наливки.

— Мам, понимаешь, — всхлипывала захмелевшая Лёля, — у него же другая! Дру-га-я! Как с ним жить, зная, что он к ней ходит, покупает ей что-то, да и, в принципе, он с ней спит.

Рассказать матери все детали своего сегодняшнего дня Лёля не посчитала нужным. Ограничилась лишь тем, что узнала о любовнице и что мужу ничего об этом не известно. Любовь Семеновна выслушивала рассуждения дочери и красноречиво молчала. Она переживала за Лёлю, но очень сдержанно. Было заметно, что неверность зятя возмутила женщину, но не так сильно, как могла бы. Она поойкала, осуждающе покивала головой и продолжила молчать, словно речь шла не об измене мужа ее дочери, а о нашкодившем в углу котенке, с которым никакого сладу нет.

Такая реакция самого близкого человека на свою трагедию казалась Лёле недостаточной и раззадорила еще больше. Ей хотелось добавить драматизма, вызвать в матери бурю эмоций, ткнуть носом в Сашину неблагодарность. Для этого Лёля вспомнила, как, еще любовницей, помогала будущему мужу оформить компанию и большую часть имущества на него; как нашла адвокатов, которые помогли снизить алименты на его детей до возможного минимума.

— Я могла бы и не стараться и та сучка в два счета оставила бы его с голым задом. Кому бы он тогда был нужен?! — вопрошала Лёля, глядя на мать.

Она искренне считала, что деньги, положение, работа мужа — это ее заслуга. Сидя на кухне и перечисляя свои «достижения» в жизни супруга, Лёля в итоге пришла к выводу, что ненавидит его за неблагодарность, а любовницу его ненавидит еще больше, но ее просто за факт существования.

— Он ведь даже кольцо не снимает, когда с ней зажимается! — сказала Лёля, протягивая матери телефон с компроматом на мужа. — Значит не скрывает, что женат, а ей плевать на это! Ее, шлюху эту, совсем штамп в паспорте любовника не смущает?!

Разнервничавшись, Лёля перешла почти на крик, но поняв, что добавить ей уже больше нечего, сникла. Решив поставить таким образом смысловую точку в своей тираде, она взяла со стола хрустальную стопочку с налитой наливкой и опрокинула ее в себя всю до дна. Поежившись от крепости напитка, Лёля глубоко выдохнула и вернула пустую рюмку на стол. Неприятный вкус сладкой горечи стоял во рту. Она протянула руку к мясной нарезке на тарелке, схватила ломтик колбасы и, отправляя его себе в рот, задумчиво произнесла:

— А ты знаешь, что я подумала? Я, наверное, это все заслужила.

Мать оторвала глаза от телефона с фотографиями и недоумевающе уставилась на дочь.

— Мне все вернулось. Мам, это мое наказание, понимаешь? За то, что увела мужа из семьи. У нас в начале просто шуры-муры были, ничего серьезного, а потом я знала, на что иду. Ты даже не представляешь, как я замужества добивалась. Самой от себя страшно становится. И противно. Это так