Вечный Адам - Жюль Верн

В ту минуту мне казалось, что спор разгорится с новой силой, как вдруг он затих; противники случайно обрели почву для согласия. Впрочем, так частенько заканчиваются научные диспуты.

Вернувшись к первоначальной теме, соперники сошлись во мнении, что, каким бы ни было происхождение человека, высокая культура, достигнутая им, не может не восхищать. С гордостью они перечисляли победы человечества. Не пропустили ничего. Бетерст превозносил химию, та вот-вот должна была слиться с физикой и образовать единую науку, которая овладеет внутренней энергией вещества. Морено расхваливал медицину и хирургию, чьи необыкновенные открытия позволяли надеяться в ближайшем будущем на бессмертие живых организмов. После этого ученые поздравили друг друга с необычайными достижениями астрономии. В ту пору в ожидании звезд на небе мы вели речь о семи планетах Солнечной системы[3]. Утомленные собственным энтузиазмом, недавние спорщики решили немного передохнуть. Гости воспользовались моментом, чтобы в свою очередь вставить слово, прославляя практические изобретения, столь глубоко изменившие условия жизни человека. Железные дороги и пароходы применялись для перевозки тяжелых и громоздких грузов, экономичные воздушные суда — для неторопливых путешествий; пневматические и электрические поезда, мчавшиеся по трубопроводам над всеми континентами и морями, использовались теми, кто спешит. Были помянуты бесчисленные машины, одна умнее другой, заменявшие на производствах работу сотен людей. Не забыли мои гости и о книгопечатании, цветной фотографии, но особенно прославляли электричество — эту действующую силу, столь гибкую и податливую. Сущность и свойства электричества были так хорошо изучены, что с его помощью без всякого соединительного устройства можно было управлять на любом расстоянии каким либо механизмом, приводить в движение морские, подводные и воздушные суда, переписываться, переговариваться и при этом видеть друг друга.

Короче говоря, то был настоящий нескончаемый дифирамб, в сочинении которого, признаюсь, и я принял участие. Все единодушно согласились с утверждением, что человечество достигло небывалого интеллектуального уровня и окончательная победа над природой близка.

— Тем не менее, — тихим мелодичным голосом произнес судья Мендоса, воспользовавшись наступившей паузой, — я позволю себе заметить, что некоторые народы, бесследно исчезнувшие с лица Земли, когда-то уже достигали цивилизации, равной или аналогичной нашей.

— Это какие же народы? — воскликнули в один голос сидевшие за столом.

— Ну как же! Например, вавилоняне…

Раздался взрыв смеха. Сравнивать жителей древнего Вавилона с современными людьми!

— Египтяне, — спокойно продолжал дон Мендоса.

Собеседники захохотали еще сильнее.

— Были еще атланты. Мы ничего не знаем о них, но от этого они становятся еще легендарнее. Учтите также, что даже до Атлантиды великое множество цивилизаций могло возникнуть, расцвести и таинственно исчезнуть.

Дон Мендоса продолжал настаивать на своем, и, чтобы не обидеть его, все сделали вид, что принимают его слова всерьез.

— Друг мой, — осторожно попытался возразить доктор Морено тем тоном, которым вразумляют ребенка, — думаю, вы не станете утверждать, что хотя бы один из этих древних народов может сравниться с нами? Я еще допускаю, что в духовном плане они поднялись до такого же уровня культуры, но в науке…

— Почему бы и нет? — не сдавался дон Мендоса.

— А потому, — поторопился объяснить Бетерст, — что особенность наших изобретений в том, что они мгновенно распространяются по всей Земле. Исчезновение одного или даже целой группы народов не может коснуться сущности достигнутого прогресса. Чтобы усилия людей оказались напрасными, все человечество должно погибнуть разом. Такая гипотеза, на ваш взгляд, приемлема?

Во время нашей беседы следствия и причины продолжали взаимно порождать друг друга, уходя в бесконечность интеллектуальной Вселенной. Не меньше чем через минуту после вопроса доктора Бетерста убедительный довод подтвердил правоту Мендосы. Мы же, ничего не подозревая, продолжали безмятежно рассуждать; одни откинулись на спинки кресел, другие облокотились на стол, устремив сочувствующие взгляды на почтенного Мендосу, который, как все надеялись, должен был быть повержен убийственной репликой англосакса.

— Во-первых, — нимало не смутился председатель суда, — надо полагать, что раньше на Земле жило меньше людей, чем сегодня, а следовательно, один народ вполне мог в одиночку обладать знанием Вселенной. А кроме того, я не вижу ничего абсурдного в предположении, что вся поверхность земного шара была разрушена в один момент.

Именно в этот миг — мы еще не успели произнести всеобщее «ну и ну!» — поднялся невообразимый грохот. Земля задрожала и стала уходить из-под ног, вилла покачнулась на своих опорах.

Охваченные невыразимым ужасом, все бросились наружу, толкаясь и сшибая друг друга с ног.

Едва мы выскочили за порог, как дом разом обрушился, похоронив под обломками председателя Мендосу и камердинера Жермена, бежавших последними. После нескольких секунд вполне естественного смятения захотелось как-то помочь им, как вдруг показались садовник Рэлей и его жена, бежавшие со всех ног из нижнего сада, где они жили.

— Море! — крикнул Рэлей во всю мощь своих легких. — Посмотрите на море!

Я повернулся в сторону океана и остолбенел: привычная перспектива резко изменилась. Впрочем, чтобы вселить в душу леденящий ужас, разве недостаточно вида мгновенно преобразившейся природы, той самой природы, которую мы считаем неизменной по определению?

И все-таки самообладание вскоре вернулось ко мне. Истинное превосходство человека не в том, чтобы порабощать и побеждать окружающую среду; для мыслителя оно в том, чтобы понять Вселенную и держать ее в микрокосме своего разума, а для людей действия — в том, чтобы сохранять спокойствие перед бунтом материи и говорить себе: «Я погибну — и пусть! Но бояться — никогда!»

Придя в себя, я понял, чем картина перед моими глазами отличалась от прежней. Прибрежные утесы просто-напросто исчезли, и мой сад опустился до уровня моря, чьи волны уже поглотили домик садовника и яростно бились в нижний цветник.

Стало очевидно, что не уровень воды поднимается, а оседает земля. Она сползла уже более чем на сотню метров, сползла постепенно. Этим объяснялось, видимо, и относительное спокойствие океана.

Быстро оглядевшись по сторонам, я убедился как в правильности своей догадки, так и в том, что оседание вовсе не прекратилось. В самом деле, вода продолжала прибывать со скоростью, которая показалась мне равной примерно двум метрам в секунду. Следовательно, если учесть расстояние до первых волн, мы будем поглощены не меньше чем через две минуты, если, конечно, скорость оседания земли не изменится.