Журнал Наш Современник №8 (2003) - Журнал Наш Современник

Какое существование вел великий живописец М. Вас. Нестеров, семнадцать лет не выставлявшийся, отлученный от выставок, безгласный, пришибленный, казалось бы, окончательно. Нестеров принял постриг, стал священником и тем спас себя и свою душу, и свой великий талант, который снова засиял в его произведениях 30-х годов. Я помню его персональную выставку 1933 года.

Нам открылся благодаря М. Горькому. Сталин упросил Горького вернуться в СССР для важного дела — сохранения, сбережения культурных сил после страшного разгрома, учиненного бандой троцкизма. И Горький постарался выполнить свою историческую миссию. Пусть не все удалось ему спасти, не удалось защитить имя Есенина, не удалось защитить Булгакова, Платонова, возможно, не удалось сделать и многое другое, о чем я, может быть, даже и не подозреваю. Но зверская травля русской интеллигенции была прекращена, получили гражданство в искусстве многие писатели, художники, композиторы. Был снят запрет с исполнения музыки великого Рахманинова, хотя и не целиком.

*   *   *

3 мая 1987

Найти человеку верный путь в жизни — всегда непросто. В наши хаотические дни это стало неимоверно трудно. Масса людей — потерявших всякие ориентиры, мас­са — избравших неверный путь, чреватый большим Злом. Многие живут вообще без пути, без движения, лишь шевелясь на месте, как черви в сортире. Боже! Помоги выйти на дорогу всем близким и любимым, не утратив света во тьме!

*   *   *

Поэты-дегенераты: Хлебников и Маяковский, последние в роду (каждый). Акц общество Бурлюк-Брик и Ко торговали ими, умело эксплуатируя их таланты и болезнь (несомненно свойственную обоим). Бесконечной лестью, ежедневным уверением в гениальности, исключительности, уверением в предан­ности оно изолировало этих стихотворцев от жизни, окутав их лживым фимиамом.

*   *   *

Я принадлежу к числу тех композиторов, чье сочинительство и исполнитель­ская деятельность (довольно большая в последние годы) почти полностью игнорируются журналами, подконтрольными руководству Союза . Мне ежегодно приходилось бывать в эти годы в Ленинграде, куда я часто приез­жал на концерты с крупнейшими артистами: Архиповой, Образцовой, Нестеренко, Вл. Федосеевым и его оркестром. Приезжая в город, мне приходилось читать восторженные статьи о концертах Лен музыки, написанные в самых восторженных тонах, как пишут о высоких произведениях классического искусства.

Между тем концерты эти проходят часто при пустых залах, где присутствуют лишь родственники исполняемых авторов, да несколько случайных людей. В областных газетах появляются восторженные громадные статьи, читая которые можно подумать, что речь идет об исполнении произведений П. И. Чайковского, Шумана или Бетховена. В сущности — позорное явление для нашей государст­венной и партийной печати, которая находится под полным контролем правления ЛОСК почти во всем, что касается музыкальных дел. Задаю ceбе вопpoc: почему это происходит? Потому, что Обком партии целиком и полностью отдал музы­кальное дело в руки Петрова и окружающей его камарильи. Этот государственный и партийный фаворитизм наносит страшный ущерб развитию нашей культуры. Ведь в руках этих людей находится музыкальное образование, особенно композиторское. Вряд ли можно вообразить, что перестали рождаться люди с музыкальным талантом. Но они калечатся смолоду, изначально. Им выворачи­вается голова набок или задом наперед, и с этой вывороченной головой живут, взрослеют и умирают. Государство щедро оплачивает творчество сов композиторов, не жалея средств. Бюджет СК составляет многие десятки миллионов рублей ежегодно. Оба министерства культуры также тратят ежегодно миллионные деньги на государственные заказы композиторам.

*   *   *

1 июня 1987 г.

Тридцатые годы — резко делятся на своеобразные периоды.

I — 1929—33. Бурное время, расцвет деятельности ЛЕФа, РАПМа и РАППа, коллективизация, перегибы, “головокружение от успехов”, пятилетка, заводы, Днепрогэс, ускоренное окончание школы, работа на заводе (практика), ликви­дация безграмотности (работа в деревне, от которой я был освобожден, мать достала справку от врача и отнесла в школу, тайно от меня). Занятия в музы­кальной школе, проснувшийся огромный интерес к музыке. Выписывал ноты наложенным платежом; помню покупку слепого клавира “Бориса Годунова” (изд. В. Бесселя), помню — поразили аккорды, неожиданные гармонии. Решение — посвятить себя музыке. Поездки в Ленинград — 1932 г. — новый, совершенно, мир, необъятный как океан.

Трудные, голодные годы 1932—33—34. Новое движение в духовной жизни: ликвидация РАПМа, создание Союза Писателей, огромная и благотворная роль Горького. (Но не было — Есенина, Клюева, Ахматовой, Замятина, Булгакова, Платонова.)

Дальнейшие годы 1934—35—36. Выставка Нестерова, абсолютное отсутствие внимания (в обществе) к Малевичу (его “квадраты” висели в Русском музее, называлось — супрематизм). Идея главная — Гуманизм, потом Пролетарский гуманизм. Музыка — “Леди Макбет” (шла с успехом на огромной рекламе), Прокофьев не был так интересен, казался “салонным”, позднее — яркая “Ромео и Джульетта”, этому была большая оппозиция. Соллертинский бранил: сухо, нет романтизма, любовного всплеска и страстей (а lа Чайковский, подразумева­лось “Итальянское каприччио”), нет толпы, “живописных лохмотьев” (его слова), без которых не существовало стереотипа Италии. Меня это мало интересовало, я был полон пробуждающихся юношеских страстей, очень много поглощал музыки, раннее увлечение музыкой Шостаковича: опера, ф-п концерт, прелюдии для ф-п (поворот к “классическому”).

Кино — многое, что потом хвалилось, в том числе “Чапаев”.

Подъем жизни в искусстве, “Петр I” Толстого (кажется!). Съезд писателей, шумно, иностранцы, которые тогда казались людьми с другой планеты.

1934—35 г. Ленинград, Киров, суды, паспортизация и др.

[C 1936 г. совсем новое, смерть Горького.] Этого я тогда не понимал, живя один в общежитии, весь увлеченный борьбой за существование (жил голодно, ужасно) и поглощением музыки, главным образом, классической.

1935 г. “Пушкинские романсы” — переменили мою жизнь. Знакомство с Иваном Дзержинским — любил его ранние песни (2 цикла), “Весеннюю сюиту” — очень яркую, юную (для рояля), начало “Тихого Дона”. Как это было свежо, казалось свежее Шостаковича, в котором было что-то интонационно-мертвое (так и осталось до конца).

2-я половина 30-х годов — становилось все хуже и хуже. Движение Советского симфонизма, новый академизм, торжество “формы”. Надо было учиться. Увлечение современной музыкой: Стравинский, Хиндемит, Берг (по клавиру “Воццек” и “Лулу”, нравилось первое), Кшенек, так себе, Риети, нравилось. В моде пошло все еврейское.

“Король Лир” Михоэлса, вся кинематография, “Веселые ребята”, Дунаевский был награжден орденом, принят в Союз и назначен его председателем. До той поры Союз возглавляли: Борис Никол.(?) Фингерт, Влад. Ефим. Иохельсон, Бор. Самойлович Кессельман, Лев Моисеевич Круц, Татьяна (?) Яковл. Свирина (фамилия по мужу, страшнейшая баба), еще была машинистка Полина Егинтова, ее супруг впоследствии был секретарем Музфонда — гигантский жулик (мил­лионные дела), был разоблачен молодым следователем из Харькова, пойман с поличным, получил 25 лет лагерей. Всего членов Союза было человек 40 с неболь­­шим! Русских было человек 20—25, кажется.

“Расцвет” кошмарного Утесова, изо всех уличных репродукторов гремело: “Налей же рюмку, Роза, мне с мороза, ведь за столом сегодня — ты да я! Ну где еще найдешь ты в мире, Роза, таких детей, как наши сыновья?!!!”

Знаменитые писатели начала 30-х годов: Бабель, Катаев, Олеша, Никулин, Багрицкий, Тынянов, Козаков, Каверин, Федин, Ильф и Петров, Зощенко. А. Толс­той — был наиболее солиден, очень много писал.

В элиту входили еще кинематографисты, все те же. Маяковский был объявлен “лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи”. Есенин — пока прочно запрещен. В СССР ненадолго заехал шахматный игрок Ласкер. Это подавалось как мировое событие так же, как и успехи Ботвинника — советского чемпиона. Зрело новое поколение поэтов: Кульчицкий и Коган — “ Только советская нация будет и только Советской расы люди!” Чем это лучше германцев?

Дышать становилось все труднее. Обстановка в классе Шостаковича была невыносимой . Всюду “перло” одно и то же — в литературе, поэзии, кино, театре, а главное: газеты, журналы, радио — вся массовая пропаганда, включая ТАСС, местное вещание — все в руках одних и тех же людей. Слово “русский” было совершенно под запретом, как и в 20-е годы. “Россия” — само слово было анахронизмом, да его и небезопасно было употреблять в разговоре.

Вce предвоенные, суровые, мрачные годы, бесконечные суды, процессы, аресты. Жил я очень одиноко, друзей, в истинном смысле слова, не имел, были приятели застольного, “собутыльного” типа.