Собрание сочинений - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем ко мне приблизился Сильвио Мануэль. Заботясь о практических вещах, он снабдил меня формулой, своеобразным заклинанием на тот случай, если моя задача окажется для меня непосильной. Это был тот напев, который возник у меня в уме, когда я в первый раз вспомнил женщину-Нагваль.
Я уже отдал себя Силе, что правит моей судьбой.
И я ни за что не цепляюсь — мне нечего защищать.
У меня нет мыслей, поэтому я буду видеть.
Я ничего не боюсь — я буду помнить себя.
Отрешенный и легкий,
Я проскользну мимо Орла, чтобы снова стать cвободным.
Он сказал, что собирается продемонстрировать практическое манипулирование вторым вниманием, и тут же превратился в светящееся яйцо. Затем вернул себе свою нормальную внешность и повторил эти превращения три или четыре раза. Я отлично понял, что он делает. Ему не понадобилось объяснять мне это, и все же я не мог выразить словами то, что узнал.
Сильвио Мануэль улыбнулся, понимая мои проблемы. Он сказал, что требуется огромная сила, чтобы освободиться от намерения повседневной жизни. Секрет, только что открытый мне, состоит в том, как уходить от такого намерения. Чтобы выполнить то, что он сделал, нужно перенести свое внимание на светящуюся оболочку.
Он еще раз превратился в светящееся яйцо, и тогда мне стало ясно все, что я знал и так. Глаза Сильвио Мануэля на какое-то мгновение сфокусировались на точке второго внимания. Голова его была направлена прямо, но взгляд был несколько скошен в сторону. Он сказал, что воин должен вызвать намерение, а взгляд является ключом. Глаза как бы выманивают намерение.
Меня охватила эйфория.
Теперь я получил возможность думать о чем-то таком, что я знал, в действительности не зная. Причина того, что видение является как бы функцией зрения, состоит в том, что глаза нужны нам, чтобы фокусироваться на намерении. Дон Хуан и партия его воинов знали, как использовать свои глаза, чтобы схватить другой аспект намерения. Они называли это действие видением. То, что показал мне Сильвио Мануэль, являлось истинной функцией глаз — ловцом намерения.
Я решил использовать свои глаза, чтобы принимать намерение, и сфокусировал их на точке второго внимания. Внезапно дон Хуан и все его воины, донья Соледад и Элихио стали светящимися яйцами, но это не относилось к Ла Горде, трем сестричкам и Хенарос. Я продолжал перемещать глаза туда и назад между шарами света и людьми, пока не услышал щелчок в основании шеи, и тогда все в комнате стали светящимися яйцами. Мгновение мне казалось, что я не смогу их различать, но затем мои глаза как-то приспособились, и я смог удерживать два аспекта намерения, два образа сразу. Я мог видеть и их физические тела, и их светимость. Две сцены не были наложены друг на друга, они существовали отдельно, и все же я не мог понять — каким образом. У меня как бы сосуществовали два канала зрения — где видение совершалось моими глазами и в то же время было независимо от них. Закрывая глаза, я продолжал видеть светящиеся тела, но уже не видел физических тел.
В какой-то момент у меня возникло острейшее чувство, что я знаю, как перемещать свое внимание на собственную светимость. Я знал также, что стоит мне сфокусировать глаза на своем теле, как я возвращусь на физический уровень.
Затем ко мне подошел дон Хенаро и сказал, что Нагваль Хуан Матус дал мне долг как прощальный подарок, Висенте подарил мне вызов, Сильвио Мануэль — магию, а он хочет подарить мне юмор. Он осмотрел меня с головы до ног и заметил, что на вид я — самый печальный Нагваль, какого он когда-либо видел. Он окинул взглядом учеников и заключил, что нам ничего не остается, как быть оптимистами и смотреть на положительные стороны вещей.
После этого он рассказал о деревенской девушке, соблазненной и покинутой городским ухажером. Когда ей в день свадьбы сообщили, что жених сбежал, она взяла себя в руки благодаря трезвой мысли о том, что еще не все потеряно. Да, она лишилась девственности, но, слава Богу, еще не успела заколоть поросенка, предназначенного для свадебного пира.
Дон Хенаро сказал, что может помочь нам выбраться из нашей ситуации, похожей на ситуацию брошенной невесты. Единственный выход — держаться за своих поросят, чем бы они ни были, и весело смеяться. Только при помощи смеха мы можем изменить свое положение.
Жестами головы и рук он пригласил нас сказать ему сердечное «ха-ха». Вид учеников, пытающихся рассмеяться, был таким же смешным, как и мои собственные потуги. Внезапно я рассмеялся вместе с доном Хуаном и его воинами.
Дон Хенаро, всегда подшучивавший над моими поэтическими наклонностями, попросил меня громко продекламировать стихотворение. Он сказал, что хочет суммировать свои сантименты и свои рекомендации стихотворением, прославляющим жизнь, смерть и смех. Он имел в виду отрывок из поэмы Хосе Горостизы «Смерть без конца».
Женщина-Нагваль вручила мне книгу, и я прочел отрывок, который всегда нравился дону Хуану и дону Хенаро:
О, какая слепая радость.
Какое огромное желание
пользоваться воздухом,
которым мы дышим,
ртом, глазами, рукой.
Какое горячее нетерпение
потратить всего себя без остатка
в одном-единственном взрыве смеха.
О, эта наглая выскочка смерть,
добивающая нас издалека,
дотянувшись до нас через удовольствия,
которые мы находим
в чашке чая…
в ничтожной ласке.
Уместность этого стихотворения была потрясающей. Я ощутил озноб. Ко мне подошли Эмилито и Хуан Тума. Они не сказали ни слова. Их глаза сияли, как черные стеклянные бусинки. Казалось, все их чувства были сфокусированы в глазах. Курьер Хуан Тума очень мягко сказал, что когда-то в своем доме он посвятил меня в тайны Мескалито и что это было предшественником другого случая в колесе времени, когда он хотел ввести меня в полную и окончательную тайну.
Эмилито сказал, как если бы его голос был эхом Хуана Тумы, что они оба уверены, что я выполню свою задачу. Курьер Хуан Тума добавил, что Орел свел меня с партией Нагваля Хуана Матуса как со спасательной командой. Они еще раз обняли меня и прошептали вдвоем, что я должен верить в самого себя.
После курьеров ко мне подошли воины-женщины. Каждая обнимала меня и шептала
