Норвежский лес - Мураками Харуки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дописав письмо, я сбросил его в почтовый ящик в двухстах метрах от общежития, зашел в соседнюю булочную, купил сэндвич с яйцом и колу и съел на скамейке в парке. Можно сказать, пообедал. В парке мальчишки играли в мяч, и я, чтобы убить время, понаблюдал за ними. Осеннее небо с каждым днем становилось все выше и голубее. Случайно задрав голову, я увидел: параллельно, как по трамвайным рельсам, движутся ровно на запад два самолета. Я подобрал и бросил обратно подскочивший ко мне «фол». Дети сняли кепки и поблагодарили. Как и во всем детском бейсболе, тут преобладали подачи и перебежки.
Спустя время я вернулся в комнату и принялся за книгу, но не мог на ней сосредоточиться, и, глядя в потолок, стал думать о Мидори. Ее отец, видимо, всерьез пытался попросить, чтобы я позаботился о Мидори. Хотя что он имел под этим в виду, мне было неизвестно. Скорее всего, он меня с кем-то перепутал. В любом случае, в пятницу утром, когда лил холодный дождь, он умер, и теперь уточнять смысл его слов было уже поздно. Я представил, что перед смертью он усох еще сильнее. И стал в печи крематория прахом. После себя оставил неприметную книжную лавку в неприметном торговом квартале и двух дочерей, из которых как минимум одна — чудачка. Что это была за жизнь? — думал я. И о чем он, лежа на больничной койке с искромсанной и помутневшей головой, думал, глядя на меня?
Мне стало невыносимо грустно от мыслей об отце Мидори. Я раньше обычного снял высохшее белье и поехал на Синдзюку побродить, чтобы убить время. И облегченно вздохнул в воскресной сутолоке оживленного квартала. В переполненном, как утренняя электричка, книжном магазине «Кинокуния», купил «Свет в августе» Фолкнера, зашел в самый громкий джаз-бар, где, слушая пластинки Орнетта Коулмена и Бада Пауэлла, пил горячий и крепкий, но невкусный кофе и читал только что купленную книгу. В полшестого закрыл ее, вышел на улицу, слегка перекусил и вскользь подумал, сколько десятков или сотен раз повторится такое воскресенье. «Тихое мирное одинокое воскресенье», — попробовал сказать я вслух. По воскресеньям я не завожу пружину.
Глава 8
В середине следующей недели я глубоко порезал осколком ладонь. Не заметил трещины в перегородке стеллажа. На удивление сильно шла кровь, она капала под ноги, и вскоре на полу натекла целая лужа. Управляющий принес несколько полотенец и сильно затянул ими рану вместо бинта. Затем сел на телефон и выяснил, какие центры «скорой помощи» работают ночью. Бестолочь, но в этой ситуации действовал оперативно. К счастью, больница оказалась поблизости, но пока мы до нее добрались, кровь просочилась через полотенце и начала капать на асфальт. Люди, шарахаясь, уступали дорогу. Поди думали, что рану я получил в какой-нибудь драке. Боли не чувствовалось, и только безудержно шла кровь.
Врач невозмутимо размотал полотенце, перетянув запястье, остановил кровь, обработал и зашил рану и велел прийти завтра. Когда я вернулся в магазин, управляющий отправил меня домой, сказав, что рабочее время мне зачтет. Я сел в автобус и вернулся в общежитие. Решил заглянуть к Нагасаве. Видимо, из-за раны меня переполняло настроение с кем-нибудь поговорить, к тому же, как мне показалось, мы с ним давно не виделись.
Он был в комнате — смотрел урок испанского языка по телевизору и пил пиво. Заметив мою перебинтованную руку, поинтересовался, в чем дело. Я ответил, что поранил руку, но рана не опасная. Тогда он спросил, буду ли я пиво. Я отказался.
— Подожди немного, скоро закончится, — по-испански сказал Нагасава, тренируя произношение.
Я вскипятил воду и заварил пакетик чаю, пока испанка зачитывала пример:
— «Такой сильный ливень — впервые. В Барселоне смыло несколько мостов».
Нагасава повторил его вслух, а потом заметил:
— Что за вздор? Ну почему все примеры в курсах иностранных языков — сплошь такие идиотские?
Передача закончилась, Нагасава выключил телевизор, достал из маленького холодильника банку пива и выпил.
— Я не помешал? — спросил я.
— Мне? Нет, конечно. Наоборот, я помирал со скуки. Может все-таки пива?
— Нет, спасибо.
— Это… на днях объявили результаты экзаменов… Выдержал, — сказал он.
— Экзамены в МИД?
— Да. Официально они называются «едиными экзаменами по приему сотрудников на дипломатическую работу». Такая ересь!
— Поздравляю, — сказал я и пожал ему руку своей левой.
— Спасибо.
— Чего и следовало ожидать.
— Точно, следовало, — улыбнулся Нагасава. — Но все равно хорошо, что определилось.
— Теперь поедешь за границу? Поступишь на работу?
— Нет, сначала годичная стажировка в стране. А потом могут и послать.
Я потягивал чай, он блаженно пил пиво.
— Если хочешь, когда буду отсюда съезжать, могу оставить тебе этот холодильник. Будешь пить холодное пиво.
— Не откажусь, конечно. А тебе самому разве не понадобится? Наверное, придется снимать квартиру?
— Не говори глупостей. Выбравшись отсюда, я куплю себе большой холодильник и заживу по-божески! Хватит, натерпелся за четыре года в этой нищете. Глаза б мои не видели все, чем здесь пользовался. Отдам все, что захочешь: телевизор, термос, радио…
— Будет кстати, — сказал я и взял лежавший на столе учебник. — Начал учить испанский?
— Чем больше языков знаешь, тем лучше. К тому же, у меня к ним врожденные способности. Французским занимался сам, и уже почти освоил. Как игра. Главное — понять правила, а там сколько ни учи, все одно и то же. Как с девчонками.
— Вполне интроспективый образ жизни…
— Кстати, давай куда-нибудь сходим?
— Надеюсь, не по девкам?
— Нет, конечно. Устроим втроем с Хацуми вечеринку в приличном ресторане. По случаю моего трудоустройства. Выберем заведение подороже. Все равно платить — отцу.
— Может, ты лучше сходишь с ней вдвоем?
— С тобой будет удобней. И мне, и Хацуми, — сказал Нагасава.
«Ну-ну. Прямо, как с Кидзуки и Наоко», — подумал я.
— Потом я пойду с Хацуми и останусь у нее. А поужинать можно втроем.
— Ну если вы не против, я, конечно, пойду, — согласился я. — Только вот что, Нагасава… Как ты собираешься поступить? С Хацуми? После стажировки тебя отправят на несколько лет за границу. А что будет с ней?
— Это не моя, а ее проблема.
— Что ты имеешь в виду?
Он в прежней позе — задрав ноги на стол — отхлебнул пива и зевнул.
— А то, что не собираюсь я ни на ком жениться. И давно говорил об этом Хацуми. Поэтому если она хочет за меня замуж, пожалуйста. Я ее не удерживаю. Хочет меня ждать, не выходя за другого, пусть ждет. Вот тебе весь смысл.
— Хм, — только и вымолвил я.
— Думаешь, каков мерзавец?
— Во-во.
— В мире господствует несправедливость. Причем, не по моей вине. Так уж заведено. Я ни разу не обманул Хацуми. В этом смысле, она знает, кто я такой. Сам предлагал ей: не нравлюсь — давай расстанемся.
Нагасава допил пиво и закурил.
— Тебе не бывает страшно за то, как жизнь сложится? — спросил я.
— Я не такой идиот. Еще как бывает. И это естественно. Только я не признаю это за аксиому. Стараюсь на все сто процентов и делаю, пока получается. Что хочется — беру, что нет — прохожу мимо. Так и живу. Не ладится дело — думаю с того места, где не заладилось. Если разобраться, в несправедливом обществе, наоборот, можно проявить свои способности.
— Отдает эгоизмом, — заметил я.
— Но я ведь не жду, пока плод сам упадет на голову. Я по-своему стараюсь как могу. Раз в десять больше тебя, например.
— Это точно, — признал я.
— Поэтому иногда смотрю на людей — и становится тошно. Почему они не пытаются стараться? Палец о палец не ударят, а только кричат на всех углах о несправедливости.
Я удивленно смотрел в лицо Нагасавы.
— На мой взгляд, люди и так работают на износ. Или я не прав?
— Это не старание, а простой труд, — отрезал Нагасава. — Под старанием я имею в вицу другое. Старание — это нечто более активное и целенаправленное.