Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг. - Игорь Цветков

Боролся судовой комитет и за честь имени своего корабля, о чем свидетельствует тот факт, что на заседании 21 марта было решено обратиться на транспорт “Митаву” с требованием “принять решительные меры против боцманмата Ковальчука, носящего без всякого права на это ленточку “Севастополь” и занимающегося подозрительной деятельностью”.*754

Командование было вынуждено идти на уступки, иначе конфронтация неизбежно привела бы к полной потере ими управления. Действовало, на наш взгляд, нечто вроде джентльменского соглашения: офицеры не препятствовали “чистке”, а взамен комитет, при возможности, поддерживал их при разборе спорных вопросов. Это получило наглядное подтверждение, когда 11 апреля матросы 6-й кочегарки на всё том же “Севастополе” приказали своему непосредственному начальнику унтер-офицеру И. Чиркову “уйти из кочегарки вон”, так как он хотел “более равномерно распределить несение вахт”. Об этом случае в рапорте на имя командира сообщил инженер- механик капитан II ранга И.П. Иерхо. Данный рапорт был направлен в судовой комитет с такой резолюцией командира линкора капитана I ранга В.П. Вилькена: “Предлагаю судовому комитету разобрать дело, наложить взыскания и объяснить кочегарам всю незаконность способа их действий”.*755 Это и было исполнено, кочегарам комитет объявил порицание и восстановил Чиркова в его правах.

Линейный корабль “Петропавловск”. 1915–1916 гг. Купание команды. (Фото С. П. Славинского)

Дополнительным фактором, способствовавшим налаживанию деловых отношений между представителями экипажей и командным составом, являлось включение в состав комитетов офицеров и исполнение ими ответственных должностей. Это стало возможно, как уже говорилось выше, с 14 марта 1917 г., когда на заседании Соединенного комитета 2-й бригады линкоров было постановлено выбирать в судовые комитеты и офицеров. По данным, имеющимся по составам корабельных организаций “Гангута” и “Севастополя” можно с уверенностью говорить о довольно значительном влиянии в этот период офицеров на дела. На “Гангуте”, к примеру, лейтенант Г.И. Комаров являлся товарищем председателя, а мичман А.В. Тарановский — секретарем судового комитета. На “Севастополе” капитан II ранга И.П. Иерхо на нескольких заседаниях исполнял обязанности председателя, а с 30 марта им стал инженер-механик мичман В.Н. Соколов.*756 Подобным образом дела обстояли и на ряде других соединений. Об этом, например, упоминал С.Н. Тимирев применительно к 1-й бригаде крейсеров, базировавшейся в Ревеле. Аналогичную тенденцию в армейских полковых комитетах этого периода отметил и В.И. Миллер.*757

Основным направлением деятельности судовых комитетов на 1-й бригаде линейных кораблей являлась хозяйственная сфера. Самым злободневным вопросом на это время следует, по нашему мнению, считать продовольственный. По данным В.В. Петраша, к февралю 1917 г., в связи с ростом цен и падением курса рубля, стоимость ежедневного питания матросов была установлена в 80 коп. — 1 руб. в день (в месяц соответственно 24–30 руб.).*758 Такая сумма достаточной являться не могла. Поэтому судовые комитеты действовали в двух направлениях: с одной стороны устанавливали жесткий контроль над стоимостью, количеством и качеством провизии, с другой — старались изыскать дополнительные денежные суммы, которые матросы могли бы тратить на закупку съестных припасов. Меры в первом направлении успешно реализовывались благодаря полному переходу всего процесса в руки экипажа. Следила за этим специально создававшаяся продовольственная комиссия.

О роли, отводившейся этой комиссии, можно судить хотя бы по тому факту, что в комитете линейного корабля “Севастополь” II состава (18 апреля — 28 июня) из 25 человек в продовольственную комиссию входило 9, в комиссию “по проверке харчевых сумм” — 4 и в комиссию по проверке буфета — 3 человека*759, т. е. более 50 % от численности всего комитета. В случае необходимости закупки для нужд экипажа члены комиссии обращались к командиру корабля, а тот, в свою очередь, выписывал соответствующее удостоверение следующего типа: “Дано сие марсовому Володкину, вверенного мне корабля, на право покупки из Продовольственного склада четырех ящиков спичек. Капитан I ранга Палецкий”.*760 Очень сурово комитет карал за попытки кражи продовольствия, как в случае с матросом “Севастополя” П. Гольбиковым.

Второе направление выражалось в учреждении строгой отчетности всех расходовавшихся сумм. Если расход признавался необоснованным, то комитет требовал возврата денег, которые заносились в так называемые “экономические” или “харчевые” суммы. В качестве примера отношения к этому делу нам хотелось бы привести, несмотря на его объем, отчет комиссии судового комитета “Севастополя”: “Проверка денежной отчетности за март месяц ставит судовой комитет в известность о следующем:

1. По записи инженер-механика мичмана Войцикова от 22 марта сего года выдано командировочных по делам службы: унтер-офицеру Адамовичу 85 марок 60 пенни, унтер-офицеру Смирнову 21 марка 40 пенни; всего 107 марок — потребовать более подробного отчета, куда эти деньги расходовались.

2. Выдано заимообразно из экономических сумм и выдано в расход: матросу I статьи Петру Гаврикову 22 марки, машинисту I статьи Эйжену Бергу 50 марок — просить их внести обратно ревизору, и эти суммы по внесении должникам должны быть заприходованы в харчевые суммы.

3. Опротестовать целевой счет гальванера Кавешникова на сумму 30 рублей 40 копеек — необходимо заслушать его объяснения в судовом комитете.

4. Счет на 20 марок (фуражка для боцмана Манаева) — отнести на съестные суммы комитета комиссия категорически не нашла возможным. Эту сумму постановлено получить с боцмана Манаева или с того, кто ему разрешил покупать фуражку и записать на приход.

5. Выяснить в полном составе судового комитета, на какие средства должны приобретаться канцелярские принадлежности и медикаменты, т. к. отпускаемые из порта суммы на это уже израсходованы”.*761

И подобные, почти бухгалтерские, отчеты составлялись на всем протяжении этого периода.*762

Проводились и обследования деятельности баталеров. Если возникало какое-либо сомнение, то судовой комитет мог поручить специальному уполномоченному лицу провести следствие. Комитет “Севастополя” 23 апреля дал задание электрику П.В. Гущину подробно изучить материальное положение бывшего старшего баталера корабля кондуктора И.И. Тютрюмова, причем 25-го был даже сделан запрос в Гельсингфорсское казначейство о счетах самого Тютрюмова, его жены и троих детей.*763

Естественно, что скоро встал вопрос о том, как быть с экономическими суммами. Если ранее на эти деньги на бригаде покупались книги в матросскую библиотеку, инструменты для самодеятельности, киноаппараты для кинематографических сеансов, снаряжение для охотников и лыжников, то судовые комитеты настойчиво требовали выдачи сумм и дележа их между матросами. Ещё 12 марта в Исполнительный Комитет Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта от команды линейного корабля “Гангут” поступил запрос, что делать с экономическими суммами.*764

30 марта в газете “Известия Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта” был помещен ответ. Экономические суммы должны были расходоваться по усмотрению судовых комитетов. При этом, правда, высказывалось пожелание чтобы эти деньги были ими употреблены “на культурно-просветительские нужды своих команд и частей”.*765 Денежные суммы действительно были розданы, о чем с возмущением писал в своем дневнике И.И. Ренгартен.*766

Активно вносились средства на похороны “жертв революции” и семьям погибших на фронте. Этими сборами также ведали судовые комитеты. За первые полтора месяца после революции в фонд похорон судовыми комитетами было собрано 823 руб., 2849 марок, 11 офицерских орденов, 4 серебряных Георгиевских креста, 266 средних и 4 малых серебряных, 7 больших золотых медалей и 385 наградных знаков. Уже 13 марта по инициативе судового комитета линейного корабля “Севастополь” был создан фонд для помощи семьям погибших фронтовиков. Туда поступило 1416 руб., 165 марок, 3 офицерских ордена, 1 серебряный Георгиевский крест, 7 больших, 7 средних и 307 малых серебряных, 7 малых золотых, 163 бронзовых медалей, а также 1 нагрудный знак. Впрочем, с середины апреля сведения о пожертвованиях прекращаются.*767

Параллельно судовыми комитетами поднимался и вопрос о матросской заработной плате. Одновременно с запросом об экономических суммах, 12 марта с “Гангута” в Исполнительном Комитете поинтересовались, в каком размере должна исчисляться оплата всех работ, проведенных на линкоре зимой вместо судоремонтников, и какое жалование будут получать матросы.

Исполнительный Комитет ответил, что неправомочен решать подобные вопросы и что они должны обсуждаться в морском министерстве и специальной комиссии. В начале работы этой комиссии, известной сначала как комиссия Н.В.Савича (с 14 мая её возглавил В.И. Лебедев), стало известно 11 марта.*768 1 8 апреля предварительный проект о матросском жаловании был разослан для ознакомления по флотам. Согласно ему, происходило деление на 3 разряда: обычные матросы, которым должны были платить в месяц 15 руб.; специалисты, оклад которых равнялся 25 руб.; старшие специалисты (бывшие унтер-офицеры), получавшие 50 руб.*769 Судовые комитеты бригады одобрили этот проект, однако 28 апреля на заседании Центрального Комитета Балтийского флота было принято постановление, где говорилось, что матросское жалование должно составлять как минимум 45 руб. в месяц*770, т. е. в 3 раза больше! Очевидно, что после этого проект комиссии Савича был отвергнут.*771 Пожалуй, именно этот вопрос спровоцировал первые серьезные трения на бригаде между командами и её начальником — адмиралом М.К. Бахиревым. При этом необходимо отметить, что комитеты в этой ситуации сохранили, по крайней мере, внешнюю лояльность к командованию. Все обсуждения проектов комиссии Савича- Лебедева судовые комитеты выносили на общее собрание команды, сами при этом не давая никаких оценок резолюциям, там выносившимся.