За речкой шла война… - Николай Прокудин

Шмер поспешил к дежурке. За воротами стоял дежурный тягач, «Урал». Будка пуста. Очевидно, офицеры поспешили к подстреленному Кунакоеву.

Садясь в кабину, Шмер заранее знал, что ключи торчат в замке зажигания. Он сам порой катался на машине во время дежурства – то в караул, то в автопарк…

«Урал» сильно подбрасывало на ухабах. Но Шмер не снижал скорости. Время работало против него. Ещё двое из сволочей живы! А командование вот-вот поднимет тревогу. Скорее всего, уже выяснили, кто стрелял в казарме. Сообщат в милицию, в Педжен, а как узнают, что тягач угнан, сразу организуют перехват.

Вот что! Он сейчас бросит машину и доберётся до центра города пешком!

До центра? Зачем ему до центра? Ах, да! «Али. Фотограф с базара». Базар в центре…

Шмер съехал с дороги и остановил тягач в переулке. Перегородил улочку. Быстрым шагом пошёл вдоль саманных стен. Глиняные домики жались друг к другу. Теперь тут не проедет ни одна машина. Догоняйте пешочком!

Через пять минут показался городской рынок. Шмер увидел вывеску над маленьким домиком – вот она, фотомастерская!

Он вынул пистолет из кобуры и сунул за пояс, затем достал из кармана запал, ввернул в гранату и разжал «усики». На всякий случай. Вдруг пригодится… Встал сбоку от двери и постучал:

– Закрыто или работаете?

– Да-да! Работаем-работаем! Заходи дарагой! – ненавистный голос одного из мучителей.

Шмер шагнул через порог, едва не сшиб с ног толстого человечка с наколками на руках, стоящего возле осветительных приборов.

Тот сразу признал. Изменился в лице.

Киношные штучки типа: «Узнаешь меня? Молись, негодяй!..» и т. д., и т. п. – не проходят! Только без глупостей и без театральных эффектов! Жизнь – не театр.

Пока не кончилась обойма, палец нажимал и нажимал на спусковой крючок. Надо было оставить хоть один патрон и быстро оглянуться, но Шмер этого сделать не успел.

Остро заточенный нож вошел ему в спину между ребер, проткнул почти насквозь. В глазах потемнело, Шмер упал ничком. Пистолет отлетел из ослабевшей руки далеко под стол. Чёрт, не успел перезарядить! Эх, не всех перебил! Мирона, гадёныша, теперь не достать… Последним усилием воли Шмер сунул руку в карман брюк, разжал «усики» на запале, потянул за колечко.

Из спины резким движением выдернули тесак, и чья-то рука перевернула Шмера лицом вверх. Над ним стоял огромный мужик, губастый, носатый, с глазами навыкате. Орангутан! Лицо и руки были покрыты густым черным волосом, а на груди под расстегнутой рубашкой виднелась татуировка.

– Ну что, офисер, взял меня? Это я тебя замочил! Запомни меня! Махмуд зовут! Здохни, рюсськая собака.

– И ты тоже! – просипел Мишка и выпростал руку из кармана галифе. Разжал ладонь и уронил гранату.

Сильный взрыв потряс будку. Ударной волной выбило стёкла и распахнуло дверь, электропроводка заискрила, ветхая будка мгновенно вспыхнула.

Примчавшаяся пожарная команда, потушив пламя, извлекла из пепелища три обезображенных тела.

Фотографа опознали сразу. По документам определили, что второй – это офицер, старший лейтенант Шмер. А третий, по приметам, беглый налётчик Ашурниязов.

Следователь прокуратуры стоял в сторонке с начальником уголовного розыска. Они тихонько переговаривались:

– Жалко, хороший человек погиб. Мы пока ловили этого Ашурниязова, он в области двух оперативников ранил. Я знал, что где-то в городе скрывается… Опасен был. Настоящий хищник.

– Собаке собачья смерть. Что Ашурниязов, что этот Али… Считай, канал наркоторговли закрылся. Доброе дело сделал офицер. А почему и зачем, не наша забота, пусть военные разбираются! Хотя мороки всё равно нам прибавится. А как тихо жили в городе! Сейчас комиссиями замучают: проверки, отчёты, доклады. Жалко парня. И чем эти уроды его так допекли?

– Знать, допекли… Ну что? Будем докладывать в горком?

– Обязательно! Необходимо провести встречи партактива с военными. Как бы волнений не было. Русский офицер убил двух туркменов.

– Они его тоже убили. Ну, этого толпе не объяснишь. На рынке обязательно усиленный пост выставим.

– Ты тогда тут разбирайся, майор, а я в гарнизон – к подполковнику Хомутецкому…

И следователь отбыл.

Хомутецкого он явно не порадовал.

– Твою мать! – Командир полка бросил фуражку о землю и обхватил голову ладонями. – Что делать, что делать?! Снимут ведь с должности к чёртовой матери! Начальник штаба, стройте по полк тревоге, на вечернюю проверку. До последнего человека: и хромых, и косых, и дистрофиков!

– Полк уже час как стоит на плацу! – напомнил замполит Бердымурадов.

– Что ж, пойдем разбираться в происшедшем. Что к чёму и почему!

– Больно крови много в этой твоей истории, Никита, – цокнул Кирпич. – Чистый триллер! Ужастик-голливуд!

– Разве ж это много? В батальоне за два года шестьдесят три человека погибло, забыл?

– Так то ж в Афгане!

– Братцы! Помянем всех наших пацанов из нашего славного батальона! – предложил Большеногин.

Помянули.

– Насчет Голливуда ты не совсем прав, Кирпич, – заметил дотошный граф-князь Серж. – По ихним канонам, даже если герой погибает, то предварительно всех говнюков сводит на нет. А у Никиты получается, что этот… Давыденко, который и есть главный злодей, жив остался.

– Вообще-то я не закончил, – заметил педантичный Ромашкин.

– О как?! – крякнул Кирпич.

– О так!

Глава 24. Самоубийца

Командир полка визжал на весь плац. Ярость его была безгранична. Казалось, он вот-вот выпрыгнет из сапог, а портупея лопнет от натуги.

В 22.00 солдатиков отправили в казарму. А офицеры по-прежнему оставались на плацу. Хомутецкий ещё полчаса орал на подчинённых. Особенно досталось взводным, конечно. Кому ж ещё? Шмер ведь был командиром взвода… Шум и ярость. КПД, то бишь коэффициент полезного действия, от подобного шума, от подобной ярости – ноль целых, хрен десятых. Но всё-таки выход эмоциям… В заключение Хомутецкий приказал Давыденко проверить оружие батальона в ружкомнатах и наличие патронов, закрыть оружейки, опечатать и оставить ключи у себя.

– Это же касается всех остальных начальников штабов батальонов! Начальник службы вооружения, откуда у этого мерзавца граната?! Разобраться! Перевернуть все каптерки в полку! Обыскать загашники подразделений, канцелярии и проверить подвалы! Заглянуть в каждую тумбочку, в каждый сейф! Разойдись!

Комбат Алсынбабаев был бледен как полотно, держался за сердце. Наконец невнятно выдавил из себя:

– Рахимов, инструктируй замполитов. Командиры рот, идите проверяйте казармы. Мирон Михайлович, бери ключи от оружеек и ступай, проверяй оружие и боеприпасы. Пойду в медсанбат, полежу. Что-то мне худо… – побрел, шаркая сапогами по асфальту. Явно боялся за себя, как бы не сняли с батальона за развал дисциплины, за чрезвычайное происшествие. Жулик! Сердце у него, понимаешь!

Рахимов впился взглядом в Ромашкина:

– Никита, хоть ты что-то прояснишь? Какая муха укусила Шмера? Крыша поехала? Бешеная собака цапнула за яйца?

– А я-то при чем тут? Я ему, что, брат? Отец?

– Ты его друг!

– Шкребус с ним больше общался.

– Но он жил в твоей квартире! Вместе пьянствовали!

– И вовсе не жил! Вещи хранил и иногда ночевал И не только я с ним пил, но вы тоже. И комбат, и Антонюк!

– Ну, пошел-поехал! Ещё скажи, я ему гранату в руки вложил и на спусковой крючок нажал!

– А чего вы все на меня валите?!

– Кто – все?

– Командир полка, замполит полка, начальник штаба… Вероятно, меня скоро ещё и в особый отдел потянут.

– А как ты думал?! И не одного тебя! Всех нас! Еще раз спрашиваю: что-то можешь прояснить?

– Нет, не могу. Я есть хочу, – хмуро ответил Никита. – Только из наряда вернулся. И голоден, как пеёс.

Все офицеры одновременно загалдели, что ещё не ужинали.

– Хорошо! Даю ровно час. И чтоб вновь прибыли на службу!

Ромашкин осторожно вошел в пустую квартиру. На каждое движение старая мансарда отзывалась скрипами и шорохами. Словно живая. Никите показалось, что это духи… нет духи – это «духи», это Афган… Никите показалось, что это приведения… Может, Шмер? В… в какой ни есть ипостаси…

– Мишка! Миха! Это ты? Есть кто в доме живой?

Из тёмных углов послышался невнятный шепот, больше похожий на тихий плач и стон. Никита заткнул уши, зажмурился и… выскочил наружу.

Нет, это невыносимо! Не могу больше тут жить! Ни есть, ни пить, ни спать!

Постояв на крылечке, чуток отойдя, Никита вернулся обратно. Достал из холодильника бутылку рома, налил жидкость в мутный, серый стакан. Вновь вышел во дворик.

Мимо калитки проспешил домой сосед, лейтенант-пехотинец. Издали помахал рукой и попытался проскочить. Не вышло.

– Стоять, Колян! Ид-ди сюда, сосед. Колян, ты чего морду воротишь? А еще однокашник. Земляк!

– Никита, извини, жена дома одна. Беременная, седьмой месяц. Тороплюсь, сам понимаешь. В следующий раз, ладно?