По следу тигра - Николай Мороз

Ужин разнообразием не поразил: два ломтика жареной рыбы, две ложки картофельного пюре, два куска хлеба и сладкий чай. Но соседям Максима по палате, людям, не видевших несколько месяцев подряд никакой еды, кроме помеси каши и баланды, это скудное угощение казалось изобилием. В конце концов, пустую посуду сдали пожилой неповоротливой раздатчице, и сразу после этого в коридоре и палате погас свет. Потом трепались традиционно минут сорок о том, о сем, но Максим в беседе почти не участвовал, отделывался междометиями и короткими фразами, потом улегся, отвернулся к стене. «Хорош болтать, спите» — подумал он, но прежде, чем все угомонились, прошло еще почти полчаса. Максим перевернулся на спину, лежал еще минут пять, прислушиваясь к ровному сонному дыханию людей. Все, теперь точно все, они заснули, можно идти. Нехорошо, конечно, что уходить в который уже раз приходится по-английски, не попрощавшись, но деваться некуда. Максим поднялся с кровати, вытащил из-под матраса оружие, рассовал все по карманам неудобной, на полтора размера больше, больничной одежды. Все, друзья, бывайте. У вас все будет хорошо, как в сказке. В доброй, естественно.

Максим выскользнул за дверь, прокрался через темный коридор, остановился у подоконника. Обе двери в коридор заперты, сюда, кроме дежурного врача, никто не войдет. Да и тот покажется не раньше полуночи, но так, для проформы, даже в палаты заходить не будет. Тяжелых больных нет, все «изолированные» быстро идут на поправку и уже почти не опасны. Максим посмотрел вниз, оценил обстановку за окном — темнота и пустота, все как по заказу. Ближайший источник света находится у противоположного края больничного корпуса, метрах в пятнадцати или двадцати отсюда. «Мы пойдем другим путем», — Максим влез на подоконник, повернул ручку, потянул створку на себя. Да, на улице не май месяц, надо поторапливаться. И шагнул в открытое окно, аккуратно прикрыл его за собой. Два коротеньких шажка по подоконнику и вот он, первый кирпичный уступ светло-бежевого цвета. Второй чуть в стороне, за него можно ухватиться уже замерзшими на холодном ветру пальцами. И дальше, по шажку, по ступенькам вниз по стеночке. Смотреть только перед собой и немного вниз, туда, где из темноты едва-едва проступают контуры следующей точки опоры. По красненьким, по беленьким, снова по красненьким — путь по кирпичам вниз пролегал как по клавишам. Максим вжался животом в стену и медленно, без лишних, резких движений двигался вниз. И все, вот он карниз, по сравнению с только что пройденной лестницей его ширина сопоставима с автобаном. Здесь на стройматериал не поскупились, по карнизу можно двигаться почти свободно, только не забывать прижиматься спиной к стене. Теперь надо быстро, но осторожно прошмыгнуть над темными окнами на первом этаже здания. Он примерился к броску и почти по пояс провалился в сугроб. Конечную точку маршрута Максим изучал особенно придирчиво, рассматривал каждый сантиметр снежного завала и пришел к выводу, что тот не опасен. Но проверил это только сейчас, и ни заваленных снегом кустов, ни замаскированной груды строительного мусора внутри не обнаружил. Спрыгнул с кучи слежавшегося снега и ринулся за угол здания. И тут же отпрянул. В торце здания оказалась дверь запасного выхода, и на его крыльце курили две медсестры. Обе женщины стояли, повернувшись к Максиму спиной, накинутые на их плечи куртки украшала надпись «Скорая помощь».

«Курить вредно, пить полезно», — Максим еще раз высунулся из-за угла, но снова пришлось шарахнуться назад. Тетеньки не столько дымили, сколько активно перемывали кости общим знакомым. «Идите вы отсюда, катитесь, проваливайте», — гипнотизировал сплетниц Максим, и те, наконец, послушались. Побросали окурки в урну и убрались в помещение. Максим прокрался вдоль стены, выбежал на крыльцо. Замок, вроде, не лязгнул, значит, дверь не заперта. Так и есть: она открылась легко, пропустила окоченевшего от холода человека в тамбур и тяжело захлопнулась за его спиной. Вторая дверь — со стеклом — дала возможность сначала осмотреться, а уж потом действовать. Максим просочился через приоткрытую дверь и скользнул к аптечному киоску. Потом, короткими перебежками, сначала за колонну в центре помещения, потом к газетно-журнальному ларьку, и дальше, к пустому в этот час «скворечнику» охраны. Там прислушался к отдаленным звукам голосов, долетавшим с дальнего конца коридора, перемахнул турникет и рванул налево, в самый темный угол. Пронесся мимо дверей: «Касса», «Профком», «Лаборатория имунно-ферментного анализа» и еще двух, без опознавательных табличек. И оказался на развилке, коридор здесь резко уходил вправо, а с левой стороны пряталась в полумраке скромная, из темного пластика дверь с закрытой ставнем «форточкой». «Камера хранения» — вот она, голубушка. Замок сдался минуты через три настойчивых просьб. Максим шагнул в темную комнатенку. Постоял немного во мраке и рискнул — нашарил на стене клавишу выключателя, хлопнул по ней ладонью. Лампа дневного света под потолком загудела недовольно, но скоро замолкла, хоть и моргнула несколько раз. Максим ринулся к стойке с пронумерованными шкафчиками, пересчитал их. Всего по четыре в каждом ряду, рядов шесть. Плюс еще такой же стеллаж у противоположной стены. Итого сорок восемь ячеек, на осмотр уйдет минимум полчаса, если не больше. Их же надо еще и вскрыть. Но замки тут такие, что ногтем откроешь, надо просто не глазеть по сторонам, а делом заниматься.

Свои вещи Максим обнаружил в тридцать седьмой по счету ячейке, да и то не сразу сообразил, чье это барахло. Прикрыл аккуратно дверцу, взялся за следующий замок, потом опомнился. Вытащил из вскрытого шкафчика объемистый, провонявший дезинфекцией пакет с надписью «Соколовский Сергей Леонидович». Здесь же приписка: домашний адрес больного. И как только язык тогда повернулся такое имя-отчество выговорить! «Многоликий ты наш», — Максим надорвал пакет. Надо же, они еще и опись принятых на хранение вещей составили! Мелкое барахло — ключ от квартиры и мобильник с давно севшим аккумулятором лежали в отдельном пакете, там же оказалась и зажигалка. И респиратор — его Максим тогда прихватил «на всякий случай», но воспользоваться индивидуальным средством защиты не успел, за что и поплатился. «Хорошо, что они там не уран разрабатывали, или ядерную бомбу собирали», — Максим переоделся и затянул на штанах ремень. Странно, еще несколько дней назад они так не висели, а сидели, как положено. Последствия больничной диеты, не иначе. Но отъедаться, отсыпаться — все это потом, и уже не здесь. Истекают последние часы его пребывания в этом городе. Осталось только получить проверенную информацию о месте пребывания Стрелкова и нанести удар. И уматывать с чистой совестью в угрюмую, но чистую и безопасную Скандинавию.

Максим зашнуровал ботинки, сложил больничную одежку в пакет, записку разорвал в мелкие клочки, бросил их сверху, сунул сверток под мышку. Потом по-хозяйски выключил в комнатенке свет, приоткрыл дверь и вышел за порог. Так, теперь быстро, очень быстро по коридору, на свет и голоса, к выходу. Максим промчался мимо знакомых дверей, вылетел на освещенное пространство и рванул к турникетам. Приготовился уже к броску, но пришлось остановиться:

— Мужчина, вы к кому? Как вы сюда попали? Уходите немедленно, или мы охрану вызовем! — Максим медленно обернулся на встревоженные женские голоса. Их было уже трое, двоих Максим видел, когда те курили на крыльце. А с первой познакомился гораздо раньше, недели две или три назад. Высокая чуть полноватая женщина с короткой стрижкой на крашеных каштановых волосах тоже узнала позднего посетителя. «На том же месте в тот же час», — Максим покачнулся, неловко взмахнул рукой и прилип спиной к прозрачному пластику кабины охранника.

— Да мне друган позвонил, вещички кое-какие принести просил, я пришел, там закрыто, я сюда… — пролепетал Максим и бочком, поджав и без того запавший живот, просочился между турникетом и прозрачной будкой.

— Вы часы посещения знаете? С семнадцати до девятнадцати ежедневно, — дуэтом произнесли недовольные медички.

— Все, все, ухожу, — примирительно забормотал Максим. На ту, что стояла за спинами товарок, он старался не смотреть. И зачем-то полез на рожон, попытался вернуться, и протянул пакет с барахлом ближайшей преследовательнице:

— Девчонки, передайте сами, пожалуйста! Он так просил, а я не успел, передайте… — но слезливая, произнесенная пьяным голосом просьба не была услышана:

— Еще чего! Давай бегом отсюда! — завизжали обе. Третья же за все время спектакля не произнесла ни слова, но и не сводила с Максима взгляд. Не улыбалась, не хмурилась — просто смотрела молча, и все. И сказала вдруг негромко:

— Он здоров, с ним все в порядке. Васька вам привет просил передать и сказать, чтобы вы не волновались. У него все хорошо.

— Люд, ты что? Сдурела? Какой Васька? Ты, может, еще и передачку ему отнесешь? — эти слова Максим уже едва расслышал. Он вылетел за дверь, сбежал по ступеням с крыльца и быстро, не оглядываясь, двинулся к знакомому шлагбауму. Пролез под ним, не обращая внимания на крик вахтера, и побежал по темному ночному городу к дому. Пакет с больничной одеждой традиционно улетел в первый попавшийся на пути контейнер с мусором. И всю дорогу, и потом, дома, когда отмокал в горячей ванне, и когда уже улегся на успевший стать родным диван, до тех пор, пока не заснул, Максима грызла одна мысль. «Васька. Ну, вот какого ты выделываться начал, комедиант? Не мог просто уйти по-человечески? Вечно ты как муха на стекле…». И снилось потом что-то мутное, слышался голос Ленки, показалась на миг дочь, махнула рукой и побежала на зов матери.