Пункт назначения 1991. Целитель - Виктор Громов

Наши дамы устроились чуть в стороне и принялись потрошить сокровища. Мне тоже стало любопытно, хоть к «девочкам» я себя и не причислял, но Влад мене посмотреть не дал, тормознул, указал на клинки.

— Интересно, — задумчиво протянул он, — эти штуки еще дореволюционные?

Я взял одну, осмотрел внимательно и покачал головой:

— Не думаю. Конечно, я не знаток, но вот тут, — я ткнул в чашку гарды, — явственно видна звезда. А чуть ниже — клеймо.

— Какое? — Парень впился глазами в оставшийся ему клинок. — А, точно. Заглавная «Д». И что это значит.

— Динамо. — Ответил я. — Учитывая, что дед Вики работал в милиции…

— Понятно, — сказал немного расстроенно, но тут же хитрюще улыбнулся.

У меня мелькнула мысль, что парень что-то задумал. И точно — клинок почти уперся мне в грудь, раздался пафосный вопль:

— Защищайтесь сэр! Я вызываю вас на бой!

Вера попыталась возмутиться:

— Сдурели совсем?

Вика ее охладила:

— Оставь их. Ничего с ними не будет. Это спортивные рапиры.

Я послал моей умнице воздушный поцелуй, отодвинул пальцем кончик клинка, изрек:

— Месье, я по средам не дерусь.

— Да? — он отложил рапиру в сторону, уставился на шпикачки, на капающий в угли жирок, вздохнул разочарованно: — А жаль.

Мне жаль не было. Драться с Владом даже шутки ради не хотелось.

Остаток дня прошел идиллически. Мы ели «шашлык», печеную картошку, пили пиво и разбирали бабкин клад. Ничего особо ценного в шляпных коробках не обнаружилось. Лишь не известно каким чудом дожившие до наших дней дамские штучки: перчатки, шитые серебром, шелковая шаль, атласные туфельки.

Девушки вслух рассуждали о каждой вещичке, восхищенно цокали языками, пытались примерить. Влад взирал на это все снисходительно, немного свысока.

В шкатулке нашлась нитка коралловых бус, костяная камея со сломанной застежкой, перламутровый веер, дореволюционный сборник стихов и… пачка военных писем.

— Он дедушки… — Вика выглядела зачарованной.

Письма она сразу убрала, читать не стала, а мы и не настаивали.

Влад подкидывал в огонь полешки. Мирно текла беседа. Было хорошо и спокойно. Так спокойно, словно город, Лев Петрович и проблема Маринича навсегда остались в прошлой жизни.

У костра мы просидели до темноты. К вечеру стало холодать. Вика вынесла из дома два пледа себе и Вере, нам же с Владом по куртке.

Когда от огня остались лишь рыжие угли, искры и дымок, я вдруг почувствовал в траве рядом с домом странную жизнь. Мелкую, беспокойную. Прислушался и с удивлением понял, что это светлячки. Вспомнил, как на Руси их называли Ивановым червячком и улыбнулся. Смешное, забавное название. А еще понял, что светить им пока не время. Через месяц они разожгут свои огоньки, а сейчас…

Сейчас я лукаво глянул на девчонок. Призвал к себе всех окрестных Ивановых червячков, плеснул в них самую малость доставшейся мне от бабы Дуси силы. Проверил результат — ошалевшие от неожиданности козявки разожгли свой живой огонь. Я сложил из них большое объемное сердце и повесил на фоне неба перед бабкиной внучкой.

В темноте это получилось невероятно эффектно. Светлячки мерцали, роились внутри живой фигуры, отчего казалось, что сердце бьется. Девушки замерли, не в силах вымолвить ни слова. Влад горячо зашептал мне на ухо:

— Показушник! — Тут же добавил с сожалением: — Эх, почему я не могу вот так, как ты.

— Зачем тебе это? — Удивился я, впрочем, не совсем искренне. — Тебя Вера и так обожает.

— Обожает, — согласился он. — Но я бы тоже хотел сотворить для Верунчика чудо… Девочкам это нужно.

Прозвучали его слова так, что я почувствовал себя одновременно и бравым Д'Артаньяном и старым дураком, пускающим пыль в глаза молоденькой неопытной девчонке.

Я не стал ничего отвечать. В моих словах не было никакой необходимости. Просто закрыл глаза и приказал светлячкам рассыпаться сияющим облаком, взлететь ввысь, рассеяться. Наверху сияющая стая смешалась огоньками звезд и постепенно растворилась в темноте ночи. Где-то вдалеке защебетал соловей.

Я улегся в одуванчики и заложил руки за голову. Несмотря ни на что, я был до чертиков, до одури доволен собой.

А ночью, когда возня в соседней комнате утихла, Вика пришла ко мне сама. Было это и неожиданно, и ожидаемо. Но об этом я вам рассказывать не стану.

Глава 23. Соседи

Оставшаяся неделя мне почти не запомнилась. Дни были одинаковые — счастливые, спокойные, почти ирреальные в своей идеальности. Вика ходила с мечтательной улыбкой на лице. При каждом насмешливом взгляде Влада моментально заливалась краской.

Вера плавала ежедневно. С каждым днем все дальше и дольше, словно решила всем доказать свое мастерство. В душе моей прочно поселился покой. Если это была награда за все предыдущие смерти, то я не собирался ей противиться.

Жирной занозой на всеобщем благолепии оставался бабкин кот. Он не упускал возможности то цапнуть меня зубами, то пройтись по ногам когтистой лапой, то попросту что-то свалить. Страдал от проделок поганца исключительно я. Остальные обитатели дома были для него недостижимы.

В воскресенье после ужина мирное течение жизни были нарушено нежданной гостьей. В дверь постучали.

Влад выглянул в окно, проговорил:

— Там бабуля, та, у которой мы на рынке покупали курей.

— Баба Нюра? — Удивилась Вика. — Что ей надо? Вдруг случилось что?

Она вскочила с кресла и побежала открывать. Я отправился за ней следом.

* * *

Смущенная соседка стояла на крылечке, на самом пороге, в дом заходить опасалась.

— Вика, внученька, — залебезила она, — как я рада тебя видеть!

— Здравствуйте, баб Нюр, случилось что-то?

Бабка сокрушенно закивала.

— Случилось, деточка, ох, случилось. Деда моего совсем скрутило.

Вика заметно растерялась. Спросила осторожно:

— И что?

— Дык, не к кому мне больше идти. Воскресенье сегодня. Медсестричка уже домой уехала. А у деда так спину прихватило, ни вздохнуть, ни охнуть! До понедельника он точно не дотерпит. Посмотри, деточка, не откажи.

Соседка сделала просительное лицо и для верности добавила:

— Бабушка твоя никогда не отказывала.

Вика виновато улыбнулась.

— Я же не бабушка, я не умею.

Баба Нюра расстроилась:

— Ох беда-беда… Что же делать?

Мне стало ее жаль.

— Я могу посмотреть, — слова вырвались раньше, чем подумалось, что светиться лишний раз глупо.

Бабка