Приключения Василия Ромашкина, бортстрелка и некроманта - Владимир Стрельников

А бабушка Зеля уже взяла за руку Варю, и, усмехнувшись, поглядела ей в глаза.

— Не бойся, внучка. — Ладонь девушки чуть обожгло болью, и кровь начала капать в подставленную чашу. — Вот и хватит, иди к Светлане. А ты. — Это баб Зеля обернулась к чуть побледневшей Слава. — Иди сюда, девонька. Твой черед.

Слава глубоко вздохнула, и решительно протянула руку вещунье.

— Готовы? Тогда клянитесь, девчата. — Старшая из троицы старушек, до сих пор сидевшая молча и спокойно наблюдавшая за происходящим, встала и подошла к тлеющим углям костра. Приняла от баб Зели чашу с кровью девушек, щедро разбавленную спиртом.

— Я, Сара, беру в названные и породненные кровью сестры Варю и Славу, клянусь не предавать родства. Моя кровь — их кровь, моя семья — их семья. — Побледневшая от волнения Сара выпрямилась.

Варя тоже чувствовала себя странно. Вроде, как и дикость первобытная, а мороз по спине, и порой кажется, что кто‑то еще следит за происходящим.

— Я, Вячеслава, беру в названные и породненные кровью сестры Сару и Варвару. Клянусь не предавать родства, моя кровь и семья — их кровь и семья. — К удивлению Вари, Слава вышла к костру чуть раньше ее.

— Я, Варвара, беру в названные и породненные сестры Сару и Вячеславу. Клянусь не предавать родства, моя кровь и семья — кровь и семья моих сестер. — Слова сами слетели с губ взволнованной Вари. И она сжала протянутые руки сестер.

— Да будет так. Свидетельствую в этом. — Старшая из ведуний опрокинула чашу над костром, кровь пролилась на угли, и вспыхнула синим спиртовым пламенем.

— Свидетельствую. — Это та, которую баб Зеля назвала Светланой, встала около старшей подруги.

— Свидетельствую. — Бабушка Зеля кивнула головой, подходя к кострищу.

И Варе вдруг послушалось в налетевшем ветре:

— Да будет так!

Переливаясь язычкам пламени, рдели угли…

************************************

Рдели угли длиннющего костра, над которым были расположены решетки с напластанными рыбинами. Решетки делал я, благо что в институте завхоз был знакомый, и не пожалел арматуры — восьмерки. Ее у него целая вязанка, тонн восемь, еще со строительство одного из корпусов осталась. Да и я пообещал решетки для гриля у него оставить.

Вот я и засел на денек в мастерской, резал и варил. Для нашей гоп — компании, из меня, взвода Лехи, казаков, уланов и профа с инженером Знаменским. Не наобум, а по нашим с Лехой расчетам и с небольшим запасом. Все едино, от скуки с ума схожу, хоть и тренируюсь вместе с разведкой. А тут занятие, и достаточно интересное. Люблю повозиться с железом, тем более — для себя.

После того, как нас на самоходной барже перевезли сюда, я опять попал в свою же палату, и опять все та же медсесричка начала надо мной издеваться, подсовывая пижамы со слониками, розовыми, и с утятами. Слава богу, что на сей раз ей достался целый взвод молодых парней, и среди егерей я смотрелся не так дико.

И это при том, что казаков, улан, профессора Панфилова и инженера Знаменского одели во вполне себе приличные серо — голубые пижамы.

Две недели мы сидели взаперти, а потом резко нам резко сменили режим. Тесты показали, что незнакомых бактерий и вирусов в иномирянах не обнаружено. И сейчас мы просто дохаживаем месяц. Иномирянам сделали курс профилактических прививок, всем, и мужикам и девушкам. Девчонок мы почти не видим, все‑таки девушки из мусульманской страны конца девятнадцатого века здорово отличаются от нас мировоззрением. Сейчас с ними живет и учит имам Северо — Запада, специально оставивший прочие дела, и прилетевший сюда на собственном самолете. Да — да, здешний имам вполне себе управляет небольшим одномоторником, перелетая от одного города к другому для свершения обрядов.

Ну а я, чтобы, как уже говорил, не свихнуться со скуки, начал ловить рыбу. На острове пара крупных озер, и несколько речушек. На удивление здоровенный окунь и немалые щуки ловились регулярно, плюс здешняя форель, пусть и относительно редко, но встречалась.

Все изменилось, когда я вышел на небольшой моторной шлюпке в море. На одну и ту же донку попались два здоровенных палтуса, один за другим. И я возился с ними почти четыре часа, пока вывел и забагрил. И больше двух центнеров великолепной палтусятины заставили меня пересмотреть свое отношение к здешнему времяпровождению.

Сейчас на моем счету двенадцать палтусов, и около сотни роскошных, за десяток килограмм, тресок и пикш. Мелочевку весом в два — три кило я и не считал. За выход обрыбливалася на пару сотен кило, сдавая добычу на склад завхозу. Разве себе со товарищи на уху оставлял.

А сейчас вот, учитывая, что наш карантин закончился, решили забацать жарехи и чуть выпить. Мои ветераны подсказали отличный распадок, укрытый от большинства ветров, и вот мы здесь. Мы — это егеря, казаки, уланы, профессор, оказавшийся интереснейшим собеседником, и инженер. Ему, кстати, пришлось очень плохо. В том мире осталась его молодая и любимая супруга, причем на восьмом месяце беременности. Судя по всему, особым финансовым благополучием семья Знаменских не отличалась, и из‑за этого инженер, оказавшийся хоть и бородатым, но совсем молодым мужиком, здорово переживал. Настолько сильно, что психологи и институтский поп почти три недели беседами приводили его в хоть немного приемлемое состояние.

— Вашбродь, снимать? — От раздумий меня оторвал голос молодого казака, Матвея Жудина. Он следил за жарящейся рыбой на том конце костра, периодически переворачивая пласты рыбьего мяса деревянными лопатками.

— Снимай. — Я сам начал снимать шкворчащую рыбу с решеток, укладывая горкой на чистые струганные доски. — Так, Леш, как думаешь, сразу следующую порцию закладываем, или сначала стоит выпить и закусить?

— Я думаю, что сначала надо выпить и закусить. А то раздразнил всех запахом, скоро все валуны слюной закапаем. Так ведь, Афанасий Илларионович? — Лейтенант обратился к задумчиво сидящему профессору.

— А? Да — да, вы правы, определенно. Свежий воздух и такой аромат способствуют аппетиту, и не стоит откладывать трапезу. Тем более, что мы никуда не торопимся. — Кивнул массивной головой в великолепном котелке проф, очнувшись от размышлений. — Господа, стоит выпить, определенно.

— Тогда разливайте. — Леха, как старший по званию, кивнул старшине, вахмистру и старшему уряднику. Те в свою очередь кивнули назначенным виночерпиям, и вскоре стоящие на недавно сколоченном столе стаканчики из нержавейки наполнились сорокоградусной. Рядом мы поставили доски с горами жаренной рыбы, лежали нарезанный хлеб и свежие огурчики и зеленый лучок из институтской теплицы. Это тоже завхоз расщедрился, как старому знакомому.

Старый улан аккуратно поставил на стол литровую бутылку, по слогам прочитал название, и восхищенно прищелкнул языком.

— "Столичная"! Это что же, ее в самом Санкт — Петербурге делали?

— Нет. — Я отрицательно качнул головой. — В самом Питере сейчас ничего не делают, вам же рассказывали. Просто старое название, старая рецептура. Но раз на бутылке стоит ГОСТ, то это очень хорошая водка, надзорные органы следят за тем, чтобы самозванцы не портили известные марки.

— За знакомство, товарищи. — Командир поднял свой стаканчик, следом за ним подняли и все остальные. Легко блякнула тонкая нержавейка, сталкиваясь краями, и все дружно выпили. Все‑таки армия она всегда армия, на все времена, и всегда солдаты ценили такие вот мероприятия. Да и пара гражданских постаралась не отстать. Впрочем, я тоже гражданский, но я так же сержант резерва первой линии. Так что здесь я среди своих.

Какое‑то время все просто с удовольствием закусывали. Рыбка‑то замечательная, да и погодка соответствует — около ноля градусов, ясно и звездно. Скоро тут серьезные шторма начнутся, а пока нам повезло, и особо мне — в штормягу не порыбачишь.

Первая партия рыбки ушла в лет, да и вторая сильно не задержалась. И только третью пришлось по новой выкладывать на решетку, и чуть подогревать. Все уже наелись, разбились по интересам на несколько групп, играли гитара и две балалайки, казаки шли вприсядку, а от егерей выступил один паренек, закрутивший силовой брейк — данс на плоской каменюке.

Ну а я и Леха снова разговаривали с профессором и инженером.

— Нет, господа, вы не понимаете, что именно вы сделали. Да — да, именно все вы, начиная от ваших предков, переживших Катастрофу, и заканчивая вами, восстанавливающими величие цивилизации. Вы знаете, меня это поразило до глубины души — суметь пережить чудовищное, страшное бедствие, и не быть отброшенными в каменный век. Ваши дирижабли, самолеты — это неимоверно, невозможно. Я уже не говорю про то, что вы освоили ближний, как вы его называете, космос. Спутники в околоземном пространстве, ракетоносцы на боевом дежурстве, способные поразить астероиды — это фантастика, это невероятно. Жюль Верн про такое даже не задумывался. — Слегка захмелевший профессор эмоционально взмахнул зажатым в руке стаканчиком из нержавейки.