Окраина. «Штрафники» (litres) - Юрий Валин

Андрей тяжело вздохнул.

– Нет, я все улавливаю, – продолжала неугомонная Капчага. – Но я все-таки пострадавшая. Мне моральная поддержка необходима. Что, трудно было бы обнять, в пострадавшее место чмокнуть? Я же чувствую, тебе противно не было бы. Хоть как выступай, я тебе нравлюсь.

– Дурочка. Тебя сейчас только в филейные части и целовать. Вот бы кто-то визжал.

– Да я бы обмерла от блаженства. А то вы не знаете, о чем современные женщины мечтают.

– Ты очень современная. Сидеть не можешь, а фантазии…

– И что ненормального? Боль и кайф всегда в одном флаконе. Мне Хеш-Ке рассказывала…

– Молчи, Капчага! Я сейчас покраснею так, что вся маскировка прахом пойдет.

– Не преувеличивай. Ты мужчина искушенный. Хеш-Ке говорит…

На счастье Андрея, подала признаки жизни рация. Генка докладывал, что наблюдал объекты. Барин ходил к конюшне, Охлобыстина тоже мелькнула. Дворня бегает. Похоже, вещички собирают. Мальчишки тоже имеются, но идентифицировать не получается ввиду удаленности. Андрей приказал возвращаться к дороге. Выезд с усадьбы один – перехватывать придется у рощи.

– Упряжку я тоже вижу, – сказала не отрывающаяся от бинокля Мариэтта. – Провозятся еще долго. Не успела Нинель Жиловна выдрессировать здешних кучеров и прочих водителей кобыл. Время у нас есть. Андрей Сергеевич, так почему вы не хотите со мной близких отношений?

– Маня, я с тобой дружу, – сердито сказал Андрей. – А интимных отношений действительно не хочу. Дурно спать с юными девчонками, даже если они привлекательны. Да и не в этом дело.

– Ой, а в чем же? С кем вы возжелаете спать, гражданин начальник? С той черной вивисекторшей из начальства, что на похоронах была? Трахнули ведь ее? Или она вас? Виновата, молчу, и так все понятно.

– Отношения между взрослыми независимыми людьми совсем иное дело.

– Полный абзац, да когда же я для вас школьницей перестану быть? – жалобно воззвала к березовому стволу Капчага.

– Вы что тут шумите? – Генка темным бесшумным крокодилом выскользнул из травы. – Опять Манька чувства домогается? Сергеич, я бы на твоем месте давно бы в радиоузел переселился. Две койки сдвинуть можно…

– Иванов, тебя спросить забыли! Я с подростками не сплю, можно это понять или нет?

– Можно, – слегка растерянно согласился Генка. – Только Манька постарше меня будет. Она просто выглядит молоденькой. Что ж, и я, по-твоему, тинейджер-недоумок?

– В каком-то смысле. Я больше чем вдвое старше Мариэтты. На что наши отношения будут похожи?

– На нормальную любовь, – насмешливо подсказала Мариэтта. – Кого сейчас разница в возрасте смущает? Высчитываете, понимаешь, все. «Больше чем вдвое». Два года могли бы и списать.

– Да не только в годах дело. Тебе адекватный человек нужен, здоровый, перспективный, без груза ошибок.

– Без груза? – как-то даже напуганно переспросила Мариэтта. – Мне? И он меня понимать будет?

Девчонка отчего-то переглянулась с Генкой. Начальник слегка обеспокоился. Генка подумал, почесал нос и спросил:

– Сергеич, а ты про Маню что знаешь?

– Про ее художества? Знаю в общих чертах. В досье статьи дела перечислены.

Генка кивнул, достал из рюкзака половинку батона, плавленые сырки и коробку конфет – больше в холодильнике ничего «полевого» не нашлось.

– Давайте перекусим пока. – Генка скрутил пробку с фляги.

Андрей жевал сырок с черствым хлебом, запивал безвкусной водой и разглядывал усадьбу. К коляске, едва виднеющейся за домом, притащили какие-то плетеные короба, тут же поволокли обратно. Этак они до ночи провозятся. Нехорошо. Нехорошо чувствовать рядом с собой отчуждение. Подумаешь, племя младое, незнакомое. Знают они то, что начальник не знает.

Генка аккуратно вскрыл дерн большим разделочным ножом, позаимствованным в пищеблоке, спрятал в землю конфетную коробку и остатки фольги.

– Мань, ты бы рассказала. А то странно получается.

Капчага кивнула.

– Андрей Сергеевич, я думала, вы про меня все знаете. Давайте я про жизнь свою дурацкую расскажу?

– Так я разве возражаю? – неуверенно пробормотал Андрей. – Только о наблюдении не забываем.

– Я присмотрю, – заверил Генка, поднял бинокль и сделал вид, что отсутствует.

Мариэтта осторожно вытянулась на боку и прикрыла глаза. Ресницы у нее были не то чтобы безумно длинные, но красивые. И это без всякой косметики. Андрею стало неловко, как всегда, когда смотрел на девчонку.

– Овдовела я через пять месяцев и тринадцать дней после свадьбы, – едва слышно сказала черноволосая девочка. – Он был веселый. Можете не верить, но меня любил безумно. Ухаживал – цветы, конфеты, игрушки мягкие. Настойчивый. Мы вместе учились в колледже. «Менеджмент турбизнеса». Я школу кое-как домучила по причине собственной мерзостности характера. Он тусовался, в армию сходил – комиссовали. Слабоват характером был мальчик. Но меня любил как сумасшедший. Абздольц, купилась я на те красивые подходы, веселье и прочие фишки. Он добрый был, симпатичный. Ну и втюрилась, лахудра неполноценная. Вместе жили. Он клялся, что умным и правильным, прямо как Винни-Пух, будет. Свадьбу в начале лета сыграли. Я была в платье «голубой бриллиант». Говорили: очуметь, до чего хороша. Принцесса. И я чумела. Гуляли. Он и мне, и родителям клялся, что все – он взрослый, умный, ответственный. Он же не мог мне врать, срань вселенская, просто не мог! Понимаете, он же меня любил…

Андрей понимал. Парень любил. Искренне. Носил на руках, таскал цветы и ярких пушистых мишек. Работал водителем на фирме ландшафтного благоустройства и еще подрабатывал. Квартира была, денег на клубы и пикники с шашлыками хватало. Еще кредит взял на чужое имя. Новая техника, ноут, телевизор во всю стену, кабельное ТВ и диски новые каждый день. Жена молодая – любимая. Вот только слабоват парнишка был в коленках. Еще в школе жизнь пресноватой казалась. И раскрасить ее оказалось легко. Травку курил, выпивал, нюхал. «Приходов» посильнее хотелось. И пришел-прилетел в аккуратном шприце героин-искуситель. В армии – залет с «баяном». Отчислили, отец дело замял. Потом еще залет и еще. Курс дорогого лечения. Повторный курс. Вроде отцепилась «гертруда». Учеба. Любовь – сильное средство. Семья, работа и учеба. Даже о детях задумывались. Мариэтта была не против. Ей нравилось дом строить. Хотя и не совсем получалось. Все мелькала «гертруда» – то за спиной, то на улице проскользнет, то в толпе друзей-приятелей. Вкрадчивую тварь шашлыками и буйным сексом не затмишь. Чистая химия в венах – это же без труда, сразу, только пожелай-поддайся.

– Мы хорошо жили, – ожесточенно шептала Мариэтта. – Весело. На море съездили. Тряпки, музыка – денег хватало. Только иногда с деньгами облом приключался. Он не выдерживал – доза, две. «Чеки» я находила. Он ведь каждый раз случайно ширялся. Один раз. По поводу. Клялся, что последний раз. За меня цеплялся. Я вытягивала. Он же уже мой был. Любимый. Вместе легче. Гуляли мы красиво. Экспериментировали. Травка, групповой секс. Я не прочь была. В общем, даже нравилось, хотя ощущения абзац как размазываются. Да я бы, чтобы его отвлечь, сама бы девчонок приводила. Но ему вроде не нужно было. Меня он удовлетворял. Мальчики симпатичные у нас тусовались. Он не жадный был и не ревнивый. Вроде все для меня. Вместе выдумывали, лишь бы дальше от героина. Он меня любил. Клялся. И все-таки врал. Врал! Сволочь…

Она проснулась утром. Был выходной. А накануне повеселились. Голову ломило. Развороченная кровать. И его нет в постели. В туалете горел свет. Дверь старинная, массивная. Сразу поняла. Но не верила. Когда дверь вскрывали, села на кухне, сжалась. Все равно позвали. Он там сидел, ссутулившись, со спущенными штанами. Жгут на локте. Ложка и пустой «баян».

– И я стала пустая, – пробормотала Мариэтта, глядя в небо, подернувшееся первой вечерней дымкой. – Я видела, что он сдох, и не могла поверить. Он был теплый, хотя ноги уже окоченели. И трупные пятна на плечах. Вы видели когда-нибудь трупные пятна? Ну да, вы же все видели. «Скорая» уехала, менты еще не приперлись, когда приехали его родители. Он сидел на толчке, как последний лох, а мама села у его ног и плакала. И я была пустым местом. Я не могла ничего сказать. Я проспала. Я проспала человека, которого любила. Мне ничего не сказали. Никто ничего не сказал. Я была ничем. До сих пор не могу поверить, что он со мной так поступил. Накануне вечером обмолвился, что его с машиной подставили. Из-за двухсот-трехсот баксов снова соскочил? Повод, опять повод. Ну не сволочь, а? Я его любила. Я любила это чучело, околевшее на толчке. Черт, и сейчас не могу поверить. Так любил он меня или нет?

Мариэтта со стоном повернулась на живот, уткнулась подбородком в локоть.

– Следствие для порядка открыли и закрыли. Героин оказался разбодяженным. Но это неважно. Он, мой муж, – это теплое тело в сортире, никому не был нужен. Только мне и родителям. Ну? Тупая история? Меня моя семья утешала. У меня есть семья, а вы как думали? Только что за абзацы меня утешать? Не знаю уж, какое горе положено по такому случаю, но я просто врубиться не могла. Почему он так? Ну полный клоун. Взять и меня кинуть. Какой-то жмых маковый интереснее меня, да? Ну не могла я врубиться. Думала-думала и доперла, что нужно спросить. У того, кто точно знает. Свистнула из кладовой автомобильную лопатку и поехала на кладбище. – Мариэтта коротко рассмеялась. – Как вам такой зачет? Не вышло у дурочки. Вы в курсе, что на кладбищах охрана имеется? Я не додумалась. Вроде выбрала время, чтобы потемнее. Только углубилась по колено – земля мерзлая, – повязали. Ну, дебилка, чего с меня взять. Шуму было много. Я там одного дядю лопаткой сгоряча чиркнула. Хорошо еще, деньгами за лечение взял. В психушку меня тоже, слава богу, не упекли. Мурыжили меня, мурыжили, вдруг бах, – и я в ФСПП. Круто, а? Или лучше бы меня долго и хорошо лечили, да, гражданин начальник?