Школа обмана - Борис Пугачев

— У меня все признаки СПИДа. Высокая температура, больше тридцати девяти. Кашель. Все тело болит и ноет. Все болит, — закашлявшись, ответил Боря.

— А что, у тебя брали анализ крови?

— Нет… Ты как-то странно на меня смотришь. Я для тебя не заразный.

— Еще ничего не известно. Все это твои придумки. Мнительность…

— Не совсем… Там одна негритянка была… Ну, в общем, у нее СПИД…

— А ты с ней спал? Я тебя предупреждал.

— Ну-у…

— Молодец. А предохраняться мы не хотим.

— Да предохранялся…

— Ладно, поехали. Здесь где-то Миша ходит, тебя ищет. А… да вон он. Миша!

Подошел Михаил Абрамович. Родик кратко ввел его в курс дела.

— Надо на Соколиную гору ехать, в инфекционную больницу, — сочувственно покачав головой, предложил тот.

— Может, сначала сделаем частным образом анализ? — как-то неуверенно отозвался Боря.

— Миша прав — на Соколиную гору. По коням, — прервал чуть не начавшуюся дискуссию Родик, беря Борину сумку и направляясь к выходу.

Отъехав от аэропорта, Родик задал давно мучивший его вопрос:

— Боря, объясни нам, что ты сотворил?

— Что ты имеешь в виду, Родик? Я тебе уже все объяснил, — тихо ответил Боря. — Я очень плохо себя чувствую. Любишь ты всех доставать.

Родик обернулся, чтобы увидеть его лицо. Боря выглядел по-прежнему несчастным, но спокойным.

— Что имею, то и введу, — отвернувшись, угрожающе ответил Родик. — Не строй из себя целку или несчастного дурака. Конкретизирую… Зачем ты всех обманул с зеленым кардамоном? Мы все знаем. Колись.

В машине повисла напряженная тишина. Боря молчал. Родику стало все ясно.

— Тебя заставили? — спросил он более мягко.

Боря продолжал молчать.

— Слушай, ты, может быть, уже одной ногой в могиле. Колись… Все равно узнаем, а Бог тебя уже наказал.

— Все не узнаете… — тихо проговорил Боря. — Больше я вам ничего не скажу.

— Скажешь… Куда ты денешься? У тебя хотя бы зачатки совести остались? Мы же партнеры, — настаивал Родик. — Может, это тебя твой родственник Дэвид надоумил? Денег тебе было мало? Чего ты этим добился?

Боря молчал. Миша тоже не произносил ни слова.

— А ты, Миша, что помалкиваешь? — в сердцах набросился на него Родик. — Эта свинья нагадила и не хочет даже объясниться. Баба, а не мужик. Хоть умел бы отвечать за свои поступки. Козел… Не повезу его никуда. Пусть подыхает. Гаденыш… — Родик остановил машину. — Выходи. Я дальше с тобой не поеду. Миш, вышвырни его!

— Родик, прекрати горячиться, — вмешался Михаил Абрамович. — Давай сдадим его на Соколинку. Не уподобляйся черт-те кому. Вдруг он действительно не может нам ничего рассказать. Пусть это остается на его совести. Главное мы знаем: это все сделал он, и не случайно. А уж почему — это второй вопрос. Тебе полегчает, если он об этом расскажет?

— Конечно. Я думаю, он был не один. В нашем коллективе могут еще найтись сволочи. Ты так не считаешь? Интересно, как давно он гадит? Кстати, пожар — тоже твоих рук дело?

Боря продолжал упорно молчать.

— Черт с тобой. Поехали. Не бить же тебе, болезному, морду. Еще заразишься от тебя. Недоносок, — выговорился Родик, включил поворотник и вырулил на Ленинградское шоссе.

Въехав в ворота больницы, он припарковал машину на большой пустой площадке напротив пандуса, примыкающего к стене со слепыми зарешеченными окошками. В дверях его встретил человек в белом халате. Родик изложил ему ситуацию.

— Давайте его сюда. Пока поместим в бокс, возьмем анализы.

— Анализы — это долго? — спросил Родик.

— Нет, не очень. Если хотите, то подождите.

Ждать пришлось почти два часа. Выяснилось, что у Бори не СПИД, а малярия в тяжелой форме. Врач пояснил, что заболевание это не намного легче СПИДа. Родик знал и без комментариев специалиста, что последствия могут быть самыми тяжелыми.

— Лечить его будем долго, — завершил объяснения врач.

У Родика, который за время дороги возненавидел Борю, мелькнула мысль, что болезнь может удачно затормозить распространение информации о кардамоне. Мотивация: Боря — незаменимый, вот выздоровеет, тогда все и продолжим. Надо попробовать убедить его хотя бы молчать.

— С ним можно поговорить? — спросил Родик.

— Да, можно. Пойдемте, я вас провожу.

Боря все еще находился в боксе. Выглядел он почему-то существенно лучше, чем несколько часов назад. Во всяком случае, Родику так показалось.

— Смотри-ка, о себе беспокоишься. Узнал, что не СПИД, и даже взбодрился, — ехидно заметил Родик. — Может, сейчас расскажешь, что ты наделал и почему?

— Родик, извини. Лучше, если мы не будем это обсуждать. По-другому не мог, поверь. Спасибо тебе за заботу. Сделай мне еще одно одолжение: позвони моим, сильно их не пугай, объясни, где я и что со мной.

— Ладно. Скажи одно: Гриша в этом участвовал? Говори правду. Никто и никогда не узнает, клянусь. Пойми, это очень важно. Взамен обещаю больше к тебе не приставать. Я просто тебя забуду.

— Поверь, мне это неизвестно. Могу сказать одно: утечка информации была полная. Жди чего-то подобного и по линии Игоря Николаевича. Хотя это лишь мои догадки. Еще… Как сделать поджог, объяснил я, а вот кто исполнил — не в курсе. Поверь, у меня не было иного выхода. Мы ввязались не в свое дело. Ведь зеленый кардамон, да и камни — удел специфических организаций. У них свои методы. Мой совет: не лезь в это дело. Исправить уже ничего нельзя, а испортить себе жизнь ты можешь.

— Мне твоих советов не надо. Что-то похожее я уже слышал. Последнее… Грин кардамон можно получить на нашей сушилке?

— В промышленных масштабах не получится. А по-другому нет смысла. Я же тебе говорю: не лезь в это дело. Считай, что тебя поучили. Уверяю, тебе не отмыться. Забудь о Танзании и потраченных деньгах. Это самое малое, что ты мог потерять.

— Набить бы тебе рожу. Смотреть на тебя противно. Как ты мог… Черт с тобой. Поглядишь — интеллигентская картина, разглядишь — скотина. Если в тебе осталась хоть капля совести, обещай о кардамоне ни с кем, пока болеешь, не говорить. Мне нужно немного времени, чтобы спокойно разобраться в ситуации и попытаться что-то спасти. Обещаешь?

Боря промолчал, но глаз не отвел. Родика поразило такое поведение достаточно слабохарактерного, по его мнению, человека. Он смотрел Боре в глаза и не видел там ни страха, ни раскаяния, ни растерянности. Это поразило Родика. Перед ним находился человек, совершивший больше, чем предательство, — подлость и мерзость. Однако он не раскаивался. Понять такое Родик был не в силах.

— Ладно, прощай, — презрительно сказал он. — Слепому и свет — темнота. Не дай бог тебе еще со мной встретиться… Твоим позвоню… Мне даже жаль тебя. Как ты будешь с этим жить?..

Родик увидит Борю спустя много лет. Проезжая как-то мимо метро «Щелковская», он боковым зрением поймает знакомую фигуру, облаченную во все тот же или очень похожий на тот же плащ. Родик инстинктивно нажмет на педаль тормоза, но, подумав, проедет мимо. Переведя взгляд в зеркало заднего вида, он будет изучать лицо человека, предавшего и обокравшего его, надеясь найти какие-то ужасные следы наказания или хотя бы раскаяния. Однако ничего такого он не заметит. По улице будет идти вполне успешный и довольный собой человек приличного и интеллигентного вида.

«Что есть преступление, подлость, непорядочность, нарушение Божьих заповедей? Что есть наказание? Где предел, придуманный Достоевским? — расчувствовавшись, задаст Родик сам себе вопросы, которые много веков мучают человечество. Воспоминания нахлынут на него, и он сам себе ответит: — Вот идет по улице человек, совершивший смертный грех. У него есть дети, жена, вероятно, друзья. Они его любят, уважают. Он сытно ест, получает блага, может быть, любит и любим. Вероятно, нашел какой-то компромисс с совестью. Мусульмане считают, что Бог наказывает человека, заставляя его повторять недостойные поступки до тех пор, пока тот не дойдет до последней черты и не перестанет существовать как человек. Похоже, это правда… Однако интересно, сколько еще подлостей сделал Боря и сколько сделает, пока дойдет до этой черты? Сколько же таких людей бродит по планете? Скольких людей они ошельмовали? Может, так и надо? Может, это и есть жизнь? Справедливо ли это? Ам ейден дас зайн…»[3]

Перестав различать фигуру в плаще, Родик постарается больше не думать об этом подобии человека, а доехав до следующего перекрестка, переключит мысли на решение текущих проблем. Ведь их так много. Ведь жизнь быстро бежит вперед. Ее — эту жизнь — надо проходить, стараясь не оборачиваться. Некогда. Время не повернуть вспять. А воспоминания… Воспоминания станут полезны потом, когда жизнь замедлит свой бег, и захочется написать мемуары.

22 глава

Действие — это противоядие от отчаяния.