Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - Нелли Мартова

Мир вокруг сошел с ума, сдвинулся с привычной точки опоры. Инга так притерпелась к этой мысли, что не удивлялась никаким странностям. На ближайшем вещевом рынке она нашла лавочку с карнавальными костюмами (неужели уже готовятся к Новому году?) и купила золотое платье феи, почти такое же, как внутри открытки с шариками. Золотистые колготки и туфли с огромными золотыми пряжками нашлись в ассортименте вьетнамских палаток. «Оцен курасиво», – говорил продавец и поднимал вверх большой палец. С париком пришлось поломать голову. В конце концов она выбрала обычный блондинистый парик и обрызгала его из баллончика золотистым лаком. Волосы немного слиплись, но искрились в солнечных лучах, и впрямь как у сказочной героини. Последний атрибут, которого не было в открытке, но который позарез был нужен ей в реальности, – маленький золотой ридикюль с длинной ручкой, чтобы изящно повесить через плечо, – пришлось купить в дорогом магазине.

За этими хлопотами первая половина дня прошла мгновенно, сжавшись по ощущениям до четверти часа. Только так, в режиме ускоренной съемки, чтобы не осталось ни одного крохотного промежутка между принятым решением и действиями, чтобы нельзя было задуматься и в ужасе остановиться в последний момент.

Инга соврала тете Марте, что идет на костюмированную вечеринку, и влезла в «волшебное» платье. Тетка в эти дни была удивительно молчалива, как будто язык проглотила. Рыжий Тараканище приходил поздно и сразу ложился спать. Все обитатели квартиры затаились, словно ждали: выйдет у Инги что-нибудь или нет? Тетка достала театральный грим из старых запасов – потрепанные баночки и коробки из пожелтевшей бумаги бог знает какого года выпуска. Кисточка щекотала щеки, на них ложился ровный золотой слой, а внутри у Инги все дрожало. «Слезу из меня можно вышибить только дубинкой», – повторяла она себе и часто-часто моргала, чтобы не потек грим. А если ее кто-нибудь узнает? И сможет ли она сама смотреть на себя в зеркало после такой выходки? И потом, эти уличные попрошайки, музыканты и прочие – у них там, наверное, все места поделены и своя иерархия, надо отдавать дань какой-нибудь «крыше» или что-то в этом роде. Опять же милиция может ею заинтересоваться. Под ложечкой противно засосало.

Инга надела длинный плащ и, несмотря на теплый осенний вечер, натянула на самый лоб капюшон. Она одним махом спустилась по коротенькой лестнице и выскочила на улицу. У подъезда уже ждало такси. Водитель болтал по телефону и не обратил внимания на ее золотистое лицо. Инга вжалась в сиденье и мечтала, чтобы эта поездка никогда не кончилась. Ей хотелось попасть в аварию или застрять в огромной пробке, только бы не выходить из машины. Но пустые в воскресный вечер улицы стремительно пролетали мимо, и вот уже она расплачивается и хлопает дверцей. Перед ней снова Большая Торговая, такая же, как внутри открытки, только все вокруг – настоящее. Стереть бы сейчас грань, провалиться туда, откуда можно в любой момент вернуться в свою уютную, безопасную комнату.

Она долго выбирала место. В начале улицы выстроились рядами вдоль тротуаров художники и картины. Мелькали перед глазами кошечки и собачки, райские закаты и яркие геометрические абстракции, портреты и шаржи. Дальше пестрели сувенирные палатки, а ближе к концу улицы, там, где она делалась шире и перетекала в площадь неправильной формы, выступали уличные артисты. В этот теплый вечер, один из последних перед долгой скучной зимой, пешеходную улицу насквозь заполнил народ, лился мощным потоком, растекался по палаткам и кучковался там, где разыгрывались маленькие спектакли. Да, пожалуй, сегодня местечко надо поискать. Толпа на площади была особенно плотной, Ингу толкали локтями, задевали сумками, и каждый раз она мучительно вздрагивала, и внутри у нее звенело, будто вся она была сделана из множества чувствительных колокольчиков. Они дребезжали вразнобой, разламывали изнутри тело, и каждый новый шаг вперед давался с трудом: хотелось бежать отсюда подальше, забыть про все и смириться с тем, что она никогда больше не увидит родителей.

А потом Инга заметила квадратную черную тумбочку, в точности такую же, как была в открытке. И все колокольчики зазвенели в унисон, поймали общую ноту и запели дружным тоненьким хором. Вообще-то тумбочек было четыре, Инга вспомнила, что недавно здесь стоял небольшой подиум для какого-то рекламного мероприятия. Она никак не могла сообразить, что произошло раньше – ее «визит» к вонючему клоуну или та рекламная акция, когда она видела на Большой Торговой подиум. Реальность и странный «открыточный» мир тесно переплелись и на миг слились в одно целое, и она уже перестала разбирать, где же теперь «по-настоящему», и чем это «по-настоящему» отличается от «выдуманного кем-то».

Инга видела себя со стороны. Вот обычная девушка скидывает плащ и превращается в золотую фею. Из кармана плаща появляется небольшая коробочка, фея бросает в нее сама первую десятку. И вот уже на черном постаменте стоит не шевелится, как неживая, смешная золоченая фигурка, только развеваются на легком ветерке блестящие кудри.

Все было совсем по-другому, не так, как в открытке. Хотя многие уже носили пальто, ботинки и теплые куртки, Инге ни капельки не было холодно. Напротив, ее бросало в жар, и она боялась, что на платье выступят следы пота. Синтетика сразу начнет пахнуть, и она будет похожа на того мерзкого вонючего клоуна. Туфли совсем не жали, и стоять было нетрудно, в чисто физическом смысле. Тут она вспомнила про руки и на всякий случай сложила их как тогда, в открытке, как будто обнимает огромный стеклянный шар. Скосила вниз глаза – ух ты, десяток в коробке лежит уже три! А она-то замечталась, забыла, что нужно делать реверанс или этот… как его там. Больше всего она боялась, что кто-нибудь сейчас ее узнает. Например, знакомый бизнесмен, для которого она работала переводчиком на встрече с итальянскими партнерами, выйдет погулять с семьей, увидит ее, начнет здороваться и удивляться. Или, еще хуже, коллеги по институту или собственные студенты узнают в золотой девочке-попрошайке свою преподавательницу. И так тошно, невыносимо стало от этой мысли, что вылетело на миг из головы, ради чего она это делает. Сбежать! Она почти сделала шаг вниз, но наткнулась на детский взгляд. Снизу на нее смотрела маленькая девочка с измазанным, липким ртом и облаком сахарной ваты на палочке, крепко зажатой в ручке. Красные колготки с девчонки сползали, грязноватая курточка сидела криво, но распахнутые глазенки с длинными ресницами смотрели на Ингу с таким незамутненным любопытством, какое бывает только у совсем маленьких детей. Инга аккуратно поставила ногу обратно и подмигнула ребенку. Чумазая рожица расплылась в улыбке.

– Мама, смотли, какая тетя! – пискнула девочка.

– Ах ты грязнуля, опять перемазалась вся. Пойдем отсюда, – ребенка потянула за руку ярко накрашенная девица в короткой юбке и высоких сапогах на шпильках. В руке юная мамаша держала початую бутылку пива.

– Не хаааааачу! – заверещал детский голосок.

Мать попыталась подхватить девчонку на руки, но та отчаянно вырывалась, брыкалась и визжала в истерике.

– Танюха, оставь ребенка в покое! – Из толпы вынырнула еще одна девица в таких же ботфортах, пыхнула прямо на Ингу сигаретным удушливым облаком и продолжила, обращаясь к ребенку: – Анечка, солнышко, хочешь сфоткаться с тетей феей?

– Хочуууууу! – Девочка кулачком размазывала по лицу слезы вместе с грязью.

В коробку лег полтинник. Девица с сигаретой поставила ребенка на тумбочку рядом с «феей». Инга подумала, что ни за какие коврижки не сможет здесь, в настоящей жизни, вести себя так же безобразно дико, как тогда, в открытке. Она сдержала желание достать влажную салфетку и вытереть чумазое личико, положила руку девочке на плечо, и ее вдруг накрыло облаком. Прикосновение к теплому детскому плечу подействовало, мир вдруг стал ярче и четче, все чувства разом обострились. Не то чтобы она подобно орлу разглядела экран телевизора в окне здания на другом конце площади или расслышала, как продавец рекламирует товар в сотне метров отсюда, – ничего такого. Просто все вокруг вдруг стало целостным, единым, ярким, и сама точка восприятия сдвинулась так, что слегка закружилась голова. Площадь стала единым живым организмом, но и каждого, кто стоял рядом, Инга чувствовала целиком. И тут же первым делом бросилась в глаза разница, острый, режущий диссонанс между ребенком, чье тепло она все еще чувствовала под рукой, и мамашей, которая искала в мобильнике кнопку фотографирования, попутно прихлебывая из бутылки. Ингу под дых ударила острая боль, ее разрывало на части, мучительно закружилась голова. Она попыталась растянуть губы в улыбку, но от этого становилось только больнее. И снова она увидела себя со стороны: здоровая девица в золотом прикиде, с развевающимися на ветру блестящими локонами держит за плечо маленькую чумазую девочку и показывает розовый влажный язык обалдевшей мамаше.