Пляска смерти - Стивен Кинг

– Может, черви у нее в мозгу, – сказал брат Чарли, Ники; глаза его горели. – Может, черви внутри едят ее моззззг.

– Это невозможно, – возразил я. – Мозг.., запечатан герметично. В него ничего попасть не может.

Они это усвоили.

Мы кружком стояли у дохлой кошки.

Потом Ники неожиданно спросил:

– Если бросить ей на задницу кирпич, из нее польется дерьмо?

Вопрос о посмертной биологии был рассмотрен и подвергнут обсуждению. В конце концов все согласились, что без эксперимента не обойтись. Нашли кирпич. Последовала дискуссия о том, кому бросать кирпич в дохлую кошку. Проблема была решена благородным способом: с помощью считалки. Жребий пал на Ники.

Кирпич был брошен.

Дерьмо из дохлой кошки не полилось.

Вывод номер два: мертвый не выпускает дерьма, если ему на задницу бросить кирпич.

Потом началась игра в бейсбол, и дохлая кошка была на время забыта.

Но шли дни, и исследование дохлой кошки продолжалось; когда я читаю отличное стихотворение Уильяма Уилбура “Сурок”, то всегда вспоминаю дохлую кошку в канаве у магазина строительных материалов Беррета. Несколько дней спустя появились черви, и мы с интересом, смешанным с отвращением и страхом, следили за их пиром.

– Они едят ей глаза, – заметил Томми Эрберт из дома выше По улице. – Смотрите, парни, они едят даже ее глаза.

Потом черви исчезли; кошка усохла, шерсть ее приобрела тусклый неинтересный цвет, стала жесткой и свалялась. Теперь мы приходили гораздо реже. Разложение кошки вступило в менее интересную стадию. И все же у меня выработалась привычка утром по дороге в школу взглянуть на кошку; всего лишь еще одна остановка в пути, часть утреннего ритуала – все равно что провести палкой по забору пустующего дома или бросить несколько камней в пруд.

В конце сентября ураган краем задел Стратфорд. Случилось небольшое наводнение, и когда через два дня вода спала, дохлой кошки не было – ее смыло. Я ее хорошо помню и, наверно, буду помнить всю жизнь: это было мое первое близкое знакомство со смертью. Эта кошка может исчезнуть с карты местности, но не из моего сердца.

Сложный и утонченный фильм требует не менее сложной реакции публики, иными словами, он требует, чтобы его воспринимали по-взрослому. Фильмы ужасов просты и поэтому позволяют нам сохранить детское восприятие смерти; может быть, это не так уж плохо. Я не склонен к романтическому сверхупрощению, которое предполагает, что в детстве мы все видим яснее, но полагаю, что дети смотрят напряженнее. Зелень газона для ребенка – цвет утраченных изумрудов из копей царя Соломона Хаггарда, синева зимнего неба остра, как ледоруб, белизна свежего снега подобна всплеску энергии. А черное.., для детей черное чернее. Гораздо чернее.

И вот окончательная истина фильмов ужасов: они не любят смерть, как думают некоторые; они любят жизнь. Они не прославляют деформацию и уродство, но, показывая их, воспевают здоровье и энергичность. Показывая нам несчастья проклятых, они помогают нам заново открыть маленькие (но никогда не мелочные) радости нашей жизни. Они – пиявки цирюльника для души, только высасывают не плохую кровь, а тревоги.., хотя бы на какое-то время.

Фильм ужасов спрашивает вас, хотите ли вы вблизи взглянуть на дохлую кошку (или на фигуру под простыней, если использовать метафору из моего предисловия к сборнику рассказов).., но не взглядом взрослого человека. Никакой философии, никакой религии, никаких идей о загробной жизни; фильм ужасов предлагает нам увидеть физический аспект смерти. Будем детьми, играющими в патологоанатомов. Может быть, мы соединим руки, встанем кругом и споем песню, которую знаем сердцем: время быстротечно, хорошей жизни нет ни у кого, жизнь коротка, и смерть – это смерть.

Омега, поет фильм ужасов детскими голосами. Вот конец. Но самый главный подтекст, который есть во всех хороших фильмах ужасов, таков: но он еще не настал. Не в этот раз. Потому что в конечном счете фильм ужасов – это праздник того, кто чувствует, что может смотреть на смерть, ибо она еще не живет у него в сердце.

Глава 7. ФИЛЬМ УЖАСОВ КАК СУРРОГАТНАЯ ПИЩА

К этому месту серьезные любители жанра начинают с тревогой гадать, не утратил ли я рассудок – конечно, если он вообще был у меня с самого начала. Я сказал немного (очень немного, верно, но все же сказал) хороших слов об “Ужасе в Эмитивилле” и даже с известным благодушием упомянул фильм “Пророчество”, который единодушно считается ужасным. Должен еще больше расстроить вас, добавив, что собираюсь сказать в одной из последующих глав немало хорошего об англичанине Джеймсе Херберте, авторе “Крыс” (The Rat), “Тумана” (The Fog) и “Выжившего” (The Survival), но это особый случай, потому что Херберт не плохой романист: плохим его считают те, кто не читал его книг.

Я не защищаю плохие фильмы, но если вы двадцать лет ходили на фильмы ужасов, отыскивая бриллианты (или их осколки) в дерьме картин класса Б, то должны понимать, что без чувства юмора ваше дело плохо. Вы тоже начнете искать удачные моменты и ценить их.

Тут необходимо сказать еще кое-что, и лучше уж я заявлю это прямо у того, кто просмотрел достаточное количество фильмов ужасов, вырабатывается вкус к по-настоящему дерьмовым картинам. Просто плохие фильмы (такие как “Возвращение” – злополучный набег Джека Джонса на территорию картин ужасов) можно пренебрежительно отбросить. Но истинные любители жанра вспоминают фильмы типа “Мозг с планеты Ароус” (Он Явился Из Другого Мира С НЕНАСЫТНОЙ ЖАЖДОЙ К ЗЕМНЫМ ЖЕНЩИНАМ!) с чувством, похожим на подлинную любовь Так любят ребенка-дебила. Хоть он и дебил, но его все же любят, верно? Верно.

В этом смысле позвольте мне процитировать – во всей ее великолепной полноте – рецензию из “Путеводителя телезрителя” “Замка Франкенштейна”. Путеводитель печатался регулярно вплоть до того дня, когда замечательный журнал Келвина Бека перестал выходить. Рецензия взята из последнего, сорок второго, номера. Вот что пишет неизвестный рецензент (возможно, сам Бек) о фильме 1953 года “Робот-чудовище”:

"Появление этой дребедени заставляет нас с нетерпением ждать следующих шедевров этого рода. Несомненно, среди самых ужасных из всех когда-либо снятых фильмов ужасов сия жемчужина нелепости демонстрирует нам способ самого экономичного изображения иноземного вторжения: один (1) робот Ро-Мен состоит из а) костюма гориллы и б) водолазного шлема с набором антенн Прячась в одной из самых известных голливудских пещер со своей внеземной бормочущей машиной (нет, мы не шутим на самом деле это “чужое” радиотелевизионное устройство состоит из старого, военного образца коротковолнового приемника, который обычно стоит на кухонном столе и испускает пузыристые звуки в стиле Лоренса Уэлка note 154), Ро-Мен старается уничтожить шестерых последних выживших землян, чтобы тем самым подготовить Землю к колонизации Ро-Менами (с планеты Ро-Мен, конечно. Откуда же еще?). Эта попытка – одна из первых – создать стереофильм приобрела легендарную (и вполне заслуженную) славу одной из самых смехотворных картин, хотя, если посмотреть несколько детских фэнтези-“ужастиков”, эта оценка покажется несколько поверхностной и поспешной. Будоражащая музыка Элмера Бернстайна великолепна на протяжении всего фильма, снятого за три лихорадочных дня режиссером Филом Такером – тем самым, который придумал не менее нелепую машину Ленни Брюса в “Танцевальном рэкете” (Dance Hall Racket).

В фильме снимались Джордж Нейдер, Клаудиа Баррет, Джон Майлонг, Селена Роил”.

Ах, Селена, где ты теперь?

Я видел фильм, о котором рассказывает рецензия, и могу лично засвидетельствовать, что каждое слово в ней – правда. Чуть ниже я приведу мнение “Замка Франкенштейна” о двух других легендарно плохих фильмах “Капля” (The Blob) и “Вторжение обитателей летающих тарелок” (Invasion of the Saucer Men), но вряд ли мое сердце выдержит это сейчас. Позвольте лишь добавить, что лет десять назад я допустил серьезную ошибку относительно “Робота-чудовища” (в каком-то невероятном смысле Ро-Мена можно считать предшественником злых сайлонцев в “Звездном крейсере “Галактика” (Baftlestar Galactica)) Фильм показывали субботним вечером по телевизору, и я специально подготовился к просмотру, выкурив сигарету с марихуаной Я их не часто курю, потому что после них мне все кажется забавным В тот вечер я едва не насмеял себе грыжу Слезы текли у меня по щекам, и почти весь фильм я провалялся на полу, корчась от хохота. К счастью, он идет всего шестьдесят три минуты: еще двадцать минут наблюдения за Ро-Меном с его коротковолновым приемником в “одной из самых известных голливудских пещер” – и я досмеялся бы до смерти.

Поскольку всякое обсуждение истинно ужасных (в противоположность фильмам ужасов) фильмов кончается спором с разорванной па груди рубахой, я должен признаться, что “Пророчество” Джона Франкенхаймера мне не просто понравилось – я смотрел его фильм трижды. Единственный плохой фильм в моем пантеоне, который я могу сравнить с ним, – картина Уильяма Фридкина “Волшебник” (The Sorcerer). Мне она полюбилась обилием крупных планов, показывающих взмокших от пота людей, работающих на больших машинах: трактора, огромные колеса, вращающиеся в грязи, приводные ремни… Замечательно. Я решил, что “Волшебник” – хороший фильм note 155.