Время прощаться - Джоди Пиколт

— Поэтому вы предпринимаете профилактические меры.

— Мы шлифуем трещины. Вытаскиваем камешки. Смачиваем ступни в яблочном сидре, чтобы раны не загноились. — Он кивнул в сторону стойла, чтобы я взглянула на левую переднюю ногу Ванды, которая была погружена в большую резиновую емкость. — У одной из наших девочек даже есть гигантские сандалии, которые сделала Тева, с резиновыми подметками, чтобы снять боль.

Я даже представить не могла, что можно настолько заботиться о животных; с другой стороны, слоны, с которыми я имела дело, пользовались преимуществом суровой местности, где их ноги находились в естественных условиях. У них были бескрайние просторы, чтобы размять затекшие суставы.

— Она так спокойно стоит, — продолжала я. — Как будто вы ее загипнотизировали.

Гидеон пропустил комплимент мимо ушей.

— Она не всегда так себя вела. Когда она приехала, была очень норовистой. Набирала полный хобот воды и, когда кто-нибудь приближался к ее загону, окатывала с ног до головы. А еще палками бросалась. — Он посмотрел на меня. — Как Гестер. Но по менее впечатляющим целям.

Я почувствовала, как зарделись щеки.

— Простите.

— Грейс должна была вас предупредить. Уж ей ли не знать!

— Ваша жена не виновата.

Что-то промелькнуло на лице Гидеона. Сожаление? Досада? Я его едва знала, чтобы по лицу понимать, о чем он думает. В это мгновение Ванда убрала ногу, просунула хобот через прутья загона и перевернула стоящий рядом с Гидеоном таз с водой, намочив ему брюки. Он вздохнул, поставил таз на место и скомандовал:

— Ногу давай!

Ванда опять протянула ногу, чтобы он закончил.

— Любит подразнить, — продолжал Гидеон. — Мне кажется, она всегда любила пошалить. Но там, откуда она приехала, за подобные шутки ее давно избили бы. Если она отказывалась двигаться, ее подгоняла рыжая рысь. Когда она только приехала, то стучала по прутьям и подняла шум, как будто ждала, что мы ее накажем. А мы ликовали и просили ее стучать еще громче. — Гидеон погладил ногу Ванды, и слониха осторожно втянула ее назад. Она вышла из ванной с сидром, хоботом подняла таз, вылила содержимое в сточную канаву и передала Гидеону пустой.

Я, поразившись такому поведению, засмеялась.

— Похоже, теперь она само послушание.

— Не совсем. Год назад Ванда сломала мне ногу. Я осматривал ее заднюю ногу, и тут меня укусил шершень. Я дернул рукой и ударил ее по крупу, чем, должно быть, напугал. Она просунула хобот между прутьями и стала бить меня о решетку снова и снова, как будто одурманенная. Только усилиями доктора Меткафа и тещи удалось заставить Ванду меня отпустить, — продолжал он. — Нога была сломана в трех местах.

— Но вы же ее простили.

— Слониха не виновата, — спокойно ответил Гидеон. — Она не в силах изменить то, что сделали с ней люди. Откровенно говоря, само по себе невероятно, что она вообще подпускает к себе человека после всего, что случилось. — Я наблюдаю, как он подает сигнал Ванде, чтобы та повернулась и дала ему вторую ногу. — Удивительно, что слоны способны прощать.

Я кивнула, а сама подумала о Грейс, которая хотела стать учительницей, а вынуждена сгребать навоз в сарае. Интересно, эти слоны, которые привыкли к клетке, помнят того, кто их туда посадил?

Я увидела, как Гидеон похлопал Ванду по ноге. Слониха втянула ее назад через отверстие в решетке, потопала толстой подушкой по полу, оценивая его работу. И я подумала, уже не в первый раз, что простить и забыть — не одно и то же.

Когда прибыла Мора, трейлер въехал прямо в загон с африканскими слонами. Гестер поблизости не было. Она паслась где-то на северном участке угодий, а машина подъехала к южному. Четыре часа Грейс, Невви и Гидеон пытались выманить Мору, предлагая ей арбузы, яблоки, сено. Играли на тамбурине, надеясь, что ее заинтересует звук. Включали через портативные колонки классическую музыку, а когда и она не помогла — классический рок.

— А раньше такое бывало? — прошептала я на ухо стоявшему рядом Томасу.

Он выглядел изможденным. Под глазами темные круги, и, мне кажется, он за эти два дня, как узнал, что Мора уже в пути, так толком и не поел.

— У нас случались неприятности… Когда дрессировщик из цирка привез сюда Оливию, она медленно вышла из трейлера и дважды сильно ударила его, а потом убежала в лес. Должен тебе признаться, тот парень был настоящим придурком. Оливия просто сделала то, о чем подумывали мы все. Но остальные — они либо были любопытны, либо им показалось слишком тесно в трейлере, поэтому они там долго не засиживались.

Наступала ненастная ночь, небо заволокли тучи. Скоро станет холодно и темно. Если придется стоять и ждать, нам понадобятся фонари, прожекторы, одеяла. Я не сомневалась, что Томас собирается ждать всю ночь, я бы тоже так сделала и делала не один раз, когда наблюдала за перемещением слонов в дикой природе — не из неволи в заповедник, а от жизни к смерти.

— Гидеон… — начал Томас, собираясь раздавать инструкции, когда раздался шелест листвы.

Меня сотни раз удивляли слоны, которые беззвучно и молниеносно двигались в зарослях, поэтому не следовало пугаться появлению Гестер. Ее явно привлек огромный металлический предмет в загоне. Томас рассказывал мне, что животные приходили в возбуждение, когда приезжали бульдозеры, чтобы вырыть котлован или разровнять площадку, — слонов всегда привлекали предметы, превосходящие их по размеру.

Гестер принялась расхаживать перед пандусом трейлера, трубя приветствие. Так продолжалось секунд десять. Поскольку ответа не последовало, ее гул превратился в короткий рык.

Из трейлера раздался ответный трубный гул.

Я почувствовала, как рука Томаса коснулась моей руки.

Мора осторожно ступила на рампу, замаячил ее силуэт. Гестер перестала раскачиваться. Издаваемый ею гул перешел в рык, потом в рев, потом снова в гул — ту же какофонию радости я слышала, когда слоны воссоединялись со своим стадом.

Гестер подняла голову и энергично захлопала ушами. Мора помочилась, из височных желез начал выделяться секрет. Она маленькими шажочками двинулась к Гестер, но по рампе спускаться не спешила. Обе слонихи продолжали реветь. Гестер поставила две ноги на рампу и поворачивала голову до тех пор, пока ее порванное ухо не оказалось в непосредственной близости от Моры. Потом Гестер подняла переднюю ногу и показала ее Море. Казалось, она рассказывает историю своей жизни. «Смотри, как мне досталось! Смотри, после чего удалось выжить!»

Глядя на это, я расплакалась и почувствовала, как Томас обнял меня. Гестер наконец-то переплела свой хобот с хоботом Моры. Отпустила его, попятилась с рампы, Мора настороженно последовала за подругой.

— Представь, каково выступать в бродячем цирке, — срывающимся голосом произнес Томас. — Это последний раз, когда ей приходится сходить с трейлера.

Слоны парой направились к зарослям. Они держались так близко, что казались одним гигантским мистическим созданием. Ночь сомкнулась вокруг них, и я уже не могла различить слоних среди деревьев, за которыми они скрылись.

— Что ж, Мора, — пробормотала Невви, — добро пожаловать в новый постоянный дом!

Я могла привести множество аргументов, благодаря которым в тот момент приняла решение, что слонам этого заповедника я нужна гораздо больше, чем слонам в дикой природе. Я начала задумываться над тем, что моя работа, вокруг которой я сосредоточила свой научный интерес, не имеет географических границ. А мужчину, который держал меня за руку, так же, как и меня, до слез тронул приезд спасенного слона.

Но главная причина крылась не в этом.

Когда я впервые отправилась в Ботсвану, то стремилась к признанию, горела желанием внести весомый клад в науку. А сейчас, когда личные обстоятельства изменились, изменились и причины моего дальнейшего пребывания в заказнике. В последнее время я не погружалась в работу с головой, лишь стремилась отвлечься от пугающих мыслей. Я больше не стремилась навстречу будущему. Я хотела убежать от того, что меня окружало.

Постоянный дом. Я хотела иметь свой дом. Хотела, чтобы у моего ребенка был дом.

Уже настолько стемнело, что пришлось полагаться не на глаза, а на другие органы чувств. Я нащупала руками его лицо, вдохнула его запах, уткнулась лбом в его лоб.

— Томас, — прошептала я, — я должна тебе кое-что рассказать.

Верджил

Подсказку мне дал тот дурацкий камешек.

Как только Томас Меткаф его увидел — тут же взбесился. Ладно, предположим, он не вполне адекватен, но в ту секунду, когда он увидел эту цепочку, его глаза прояснились, а взгляд стал совсем не таким, каким был, когда мы вошли в палату.

В ярости человек часто проявляется по-настоящему.