Бедный маленький мир - Марина Козлова

К ним шла Витта. Она появилась как бы ниоткуда, хотя в дальней перспективе стена Кремля делала изгиб и закрывала часть пространства. Витта шла медленной расхлябанной походкой – так ходят по кромке волны на пляже, когда ноги слегка вязнут в мокром песке и никуда не надо спешить. Она шла в длинном расстегнутом пальто, под которым были белая футболка и черные колготки. Больше на ней ничего не было – даже обуви. Так она и брела по заснеженной площади, слегка путаясь в своих длиннющих ногах. И Милош наконец сорвался с места, побежал навстречу, схватил ее на руки. Витта положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Леша с Генриком уже остановили машину с надписью «Ростовхлеб» и, судя по донельзя довольному лицу водителя, сторговались за несколько его зарплат.

– Пошли, – сказал Виктор Иванне и взял ее за руку. Рука была мокрая и холодная.

– У меня живот болит, – вдруг сообщила Иванна. – Очень.

Она стояла и смотрела вниз, себе под ноги, и Виктор тоже посмотрел вниз. Ее бледно-голубые джинсы от бедер и ниже становились черными, и только когда на снегу стали расплываться вишневые пятна, Виктор понял, что это такое.

– Кровь? – равнодушно спросила она и стала падать на подбежавшего Лешу. Тот чудом успел ее подхватить, но вынужден был сесть на землю и держать ее на коленях, пока Виктор дрожащими руками прикладывал к ее лбу и щекам кое-как слепленный снежок.

– Она ранена? – шепотом спросил Леша.

– О господи… – вздохнул Виктор.

– Ранена или нет?

– Похоже, у нее маточное кровотечение, – сказал Виктор, прямо глядя в его темнеющие глаза. – Сильное.

В старом советском гастрономе на другом краю площади, где еще наливали сто грамм и подавали сардельку с горчицей, стоял со стопочкой в руке сильно пьющий местный житель, смотрел в окно и думал, что наступают ранние зимние сумерки, вот и еще один день кончается, и ознаменован он был падающими барышнями. И хорошо еще, что падают они на руки мужчин, и вот теперь их куда-то везут в хлебной машине. А его жена умерла. Не успел подставить руки – вот она и умерла. Он запил эту мысль, зажевал ее сарделькой, подумал и заказал себе яйцо вкрутую и еще пятьдесят.

– Фигня, – заявил молодой толстенький доктор, выходя из палаты, куда десять минут назад завезли на гремучей каталке спящую Иванну. – Вечером заберете. Или завтра утром. Как хотите. Только антибиотик надо колоть. Кто у нас муж?

– Нет у нее мужа, – угрюмо сообщил Генрик.

– А-а…

– Что «а-а»? – вскрикнул Алексей. – Что с ней?

– Фигня, срыв беременности на малом сроке. Завтра она забудет.

– Какой вы оптимист… – позавидовал Генрик.

– Иностранец? – с подозрением посмотрел на него доктор. – Сразу видно. Объясняю. Врач должен быть оптимистом. Категорически. Если я буду пессимистом, все повесятся. И дома, и на работе. И пациентки. Понятно?

– Понятно, – кивнул Виктор. – Спасибо, доктор. Мы ее вечером заберем.

– Ну и ладушки, – был ему добродушный ответ.

Доктор толстым коротким пальцем поправил дужку очков и пошел по больничному коридору, чуть-чуть подпрыгивая и размахивая руками в такт шагов.

– А как она? – вдогонку спросил Леша.

– Нормально, – сказал доктор, не оборачиваясь. – Немного бледненькая. Да вы зайдите, можно.

Иванна уже не спала. Она лежала на спине, смотрела в потолок и вяло постукивала пальцами правой руки по пузырю со льдом, который как-то криво громоздился у нее на животе поверх простыни.

– Знаете что? – заговорила она, не повернув головы. – Если бы у меня был другой темперамент, я бы сейчас смеялась. Умирала бы просто со смеху.

– Давай я тебя укрою одеялом, – предложил Виктор и, не дожидаясь разрешения, натянул на нее чахлый больничный пледик.

– А почему? – спросил Генрик.

– Потому что от пузыря со льдом можно сильно замерзнуть, – объяснил Виктор. – И простудиться.

– Нет, почему смеялась бы?

– Почему смеялась бы? – повторила Иванна. – Нипочему. Просто так. Но гомерически. Удивительно, что вам не смешно.

– Да нет, – вздохнул Генрик, – вообще-то довольно смешно. В каком-то смысле. Двадцать миллионов… Мы банкроты почти. Готов разделить ваше веселье, фройляйн. Шампанского вот нам не хватает. Только я-то вас чем отблагодарю?

– Молитесь, – сказала Иванна. – И я буду. Чтобы они потратили эти деньги на яхты и девочек. Но если хотите знать мое мнение, яхты и девочки их не интересуют. Они очень, очень много работают…

Виктор погладил ее по щеке:

– Мы тебя вечером заберем. И уедем.

– Да все равно. – Иванна закрыла глаза. – Мне все равно. Уж если я не могу смеяться, то буду спать пока. А где Лешка? Чего он не пришел припасть к изголовью?

– Ну, он там… – неопределенно проговорил Виктор. – Курит, в общем.

Давор пристально смотрел в залитое водой лобовое стекло – «дворники» с таким ливнем справлялись плохо.

– Не гони так. – Он умоляюще глянул на Санду.

– Кто бы говорил! – засмеялась та. – Я тебя не узнаю, папа.

Она морщила нос и поверх темных очков смотрела на дорогу. И еще она ела хрустящее зеленое яблоко, и кислый яблочный запах сводил ему скулы. Давор вздохнул.

– Может быть, я подсознательно хочу, чтобы ты скорее улетел.

– Может, я еще и не улечу никуда – видишь, какая погода. Может, я подсознательно хочу остаться.

– Лети уж, – сказала Санда. – К чертовой бабушке. Чтобы я тебя не видела.

Она резко затормозила, свернула на обочину и заглушила мотор.

– Ну-ну, – сказал Давор. – Не нравится мне это, девочка. Нет, не нравится. Покажи мне свои глазки.

Санда в упор посмотрела на него – поверх очков.

Он протянул руку и убрал с ее лица легкую светлую прядь волос, которая выбилась из-под синего шелкового платка.

– Мне показалось, что ты плачешь, – сказал он. – Но нет, ничего подобного.

Санда промолчала. Она уже плакала. Ночью. Хватит.

Давор смотрел на нее, склонив голову к плечу, знакомо закусив нижнюю губу, и она отвела взгляд. Чем меньше смотришь на него, тем лучше. И на душе спокойнее. Это она давно поняла.

– Ладно, – сказала Санда. – Поехали.

Она так любила его, что не могла найти в себе силы сообщить ему о своем чувстве. Ее не устраивали слова. Кроме того, она не видела в этом никакого смысла.

Вспомнились вдруг глаза людей на его концертах. О-о… Что она могла добавить, если одним движением руки, невесомой рассеянной улыбкой и своей сумасшедшей музыкой ее муж способен спровоцировать массовый оргазм? Множественный причем. А тут еще она. Нет уж.

Ей хватает его с избытком, если уж совсем серьезно отнестись к этому вопросу. Концентрация Давора в пространстве становится предельно допустимой, когда она рано утром неожиданно просыпается первой, видит его щиколотку, где совсем недавно по внутренней стороне, ближе к изгибу стопы, расползлась тонкая сиреневая сеточка капилляров. Санда ни с того ни с сего плачет, и слезы падают ей на колени.

На залитой дождем площади перед аэропортом не было ни одной живой души. Потому что все сидят внутри, в кафешках, возле барных стоек, ведь повод пить коньяк, чай с ромом, в крайнем случае – горячее молоко. Там уже Милан, Мирко, Бранка и Горан (они уже звонили и кричали в трубку: «Ты где? Что тебе заказать?»). Причем молоко, очевидно, пьет только Бранка, а остальные не откажут себе в ста пятидесяти граммах виски, мотивируя это боязнью полетов, которая от года к году, конечно, прогрессирует. А значит, пропорционально растет и доза виски перед полетом – ни пятьдесят, ни сто граммов уже не помогают, видит бог, только сто пятьдесят до и двести после. Они прощают друг другу. Они простят ему, даже если он просто выпьет большую чашку кофе, потому что не боится летать. Они уверены, что он вообще ничего не боится…

– Ну, иди, – сказала Санда, высвобождаясь из его объятий.

И Давор пошел к входу в здание не оглядываясь. Она смотрела ему в спину и думала, что сейчас вернется домой, отключит телефон, телевизор и дверной звонок, залезет под одеяло с головой и будет спать целую неделю.

– А если отменят вылет? – крикнул он, остановившись. – Перенесут на завтра?

– То что? – крикнула в ответ Санда, отодвигая ладонью со лба мокрые волосы.

– Пойдем в ресторан! Ладно? Не выключай телефон!

Хорошо, она приедет домой, ляжет спать, но не будет выключать телефон. Вдруг и правда отменят рейс. Отменят тур, отменят тот безусловный факт, что ее муж Давор Тодорович – великий, ужасный, невозможный и гениальный, и в каждом городе мира ему есть с кем пойти в ресторан…

Дома, с кусочком сыра в левой руке и с унылой веточкой базилика в правой Санда немного побродила по кухне, поздравила себя с тем, что отправила девчонок к сестре на Французскую Ривьеру, и некоторое время наблюдала, как полуденное июньское солнце разгоняет тучи. Потом она выключила телефон и, забравшись под одеяло, тут же уснула.

Милан, Мирко и Горан пили виски, а Бранка чай с молоком – все примерно так, как он себе и представлял. Бранка неловко держала чашку левой рукой, а правую зачем-то прижимала к груди. Они еще не заметили его, а Давор уже испугался: что у нее с рукой? У его скрипачки накануне мирового турне не должно быть проблем с руками! Безобразие!