Раз год в Скиролавках - Збигнев Ненацки

В конце собрания Йонаш Вонтрух поблагодарил всех за доверие. Вспомнил также, что, хоть в Екклесиасте, то есть в проповеди Соломоновой, сказано в разделе восьмом, стих девятый, что «человек властвует над человеком во вред ему», он, Йонаш Вонтрух, постарается однако, чтобы этот вред не был в Скиролавках слишком докучливым.

Отъехал от здания пожарной части автомобиль начальника, увозя его самого и инструктора Ружичку. «Вы глупец!» – кричал на Ружичку начальник Гвязда. «Моя, что ли, вина, что в Скиролавках живут разные элементы?» – защищался инструктор Ружичка, имея в виду писателя Любиньского и доктора Негловича.

– Не надо было задираться с доктором, – сказала Ядвига Гвязда своему мужу, когда узнала о его неудаче. – Знаешь ведь, что его отец, хорунжий Неглович, был человеком справедливым. Будет лучше, если ты завоюешь его на свою сторону, потому что, как я слышала, тебя называют «начальником Параметром».

И хоть она в душе обижалась на доктора, что.. он ее бросил и вместо Скиролавок она должна теперь ездить в Барты, но все же быстро оценила случившееся своим женским умом. Погладила она своего мужа по голове, чтобы придать ему отваги для дальнейшей работы в должности начальника гминного управления. Вовсе ей не улыбалось перестать быть женой начальника. Удивил этот жест начальника Гвязду, потому что, потерпев неудачу в Скиролавках, он боялся стать жертвой еще большего высокомерия своей жены, и понял, насколько верно утверждение, что женщины – всегда загадка для мужчины. С этого момента Ядвига Гвязда не била своего мужа на людях и при детях, а это со временем изменило отношение начальника к солтысу Вонтруху и позволило им нормально сотрудничать.

Речь начальника Гвязды о необходимости отыскать в Скиролавках «человека действия» широко отозвалась во всей гмине Трумейки. Людям это нравилось, несмотря на то, что некоторые, как, например, комендант Корейво, имели некоторые сомнения по этой части. Ведь старший сержант знал множество людей действия, один из них в свое время даже сломал ему ключицу, когда Корейво хотел помешать ему громить читальный зал гминной публичной библиотеки.

Речь начальника Гвязды о необходимости найти в Скиролавках «человека действия» отозвалась гулким эхом по всей гмине Трумейки. Мысль понравилась людям, несмотря на то, что многие, как, например, комендант Корейво, высказывали на этот счет некоторые опасения. Ведь старший сержант знал много людей действия. Один из них в свое время даже сломал ему ключицу, когда Корейво хотел помешать ему громить читальный зал гминной публичной библиотеки. По мнению Корейво, в речи начальника Гвязды не хватало уточняющего определения, какие именно действия он имел в виду, чтобы кто-нибудь. Боже упаси, не нацелился на «деятельное нарушение закона» или «деятельное оказание сопротивления милиции». Бывали и «оскорбления действием», и «развратные действия». Если подумать, то весь Уголовный кодекс был посвящен различным «людям действия».

Зато с большим одобрением говорил о речи начальника Гвязды писатель Любиньски, когда после выборов солтыса он пригласил к себе доктора, а пани Басенька подала им в рабочий кабинет домашнее печенье и хороший чай в фаянсовых чашках с крупными васильками.

– В самом деле, нам необходимы люди действия, – говорил писатель доктору. – Что же повлияло на развитие человечества, на переход человека от человекообразной обезьяны до вида «homo sapiens recens», как не та самая великая сила, которая по-немецки называется «Tatendrang». Это сила таинственная, неуловимая на первый взгляд, а все же обладание ею заметно отличает нас от животных, которым не хватает жажды деятельности как явления бескорыстного, продиктованного желанием проверить самого себя.

– Вы забываете о процессе целебризации, который позволил нам оторваться от наших праотцев, – упорствовал доктор. – Целебризация была результатом не таинственной силы, называемой «Tatendrang», а ряда последовательных мутаций. А они, как вы помните из основ генетики, не возникают в результате внешних условий, а являются последствием неустанного скрещивания генов в процессе полового размножения. У истоков нашего очеловечивания, таким образом, не лежало ни использование орудий труда, ни совершение тех или иных действий. Только наиобычнейшая на свете копуляция, которая в результате давала все новые генотипы.

– Да, да, – горячо соглашалась с доктором пани Басенька. Хотя она и не была слишком высокого мнения о своем уме, но собственный опыт говорил ей, насколько важной бывает в жизни человека эта деятельность, которую доктор определял словом в основе своей неприличным, но научным. Для нее было очевидно, что без неустанного сближения мужчины и женщины не может быть и речи о развитии человеческого рода; с другой стороны, она, однако, признавала и правоту мужа, потому что нельзя недооценивать таинственной силы, которая носит название жажды деятельности. Известно, что люди действия имеют большую склонность к женщинам.

И, глядя на доктора, она задумывалась: почему, провозглашая настолько передовые взгляды и будучи скорее всего человеком действия, он ограничивается поглаживанием ее груди, а не продвигается в другие районы ее тела. «Он должен унизить женщину, прежде чем в нее войти», – подумала она с обидой. А так как у нее не было никакой уверенности в том, что, как жена писателя, она могла бы допустить унижение со стороны даже такого мужчины, как доктор Неглович, она только вздохнула с грустью.

Тем временем доктор и писатель, ведя приятную беседу, хрустели печеньем. Доктор позволял себе даже время от времени громко прихлебывать из чашки, чем давал понять пани Басеньке, что чай, который она заварила, необычайно вкусен. Блаженной бывает для мужчины минута, когда он может обменяться мыслями с другим умным мужчиной за чаем с домашним печеньем, в натопленном и просторном кабинете, где все способствует умной беседе. На одной стене в кабинете писателя громоздились доверху полки, полные книг, а на большом столе стояла пишущая машинка, окруженная развалом бумажных папок, словарей, писем, коробочек с фломастерами и карандашами, тюбиками клея, со стопкой машинописных страниц, прижатых большой тяжелой медалью с изображением Игнация Красицкого и изречением «Край достоин любви». А недалеко от кафельной печи находился низкий столик, стояли две лавки, покрытые кабаньими шкурами, и мягкий пуф, занятый сейчас пани Басенькой. За окнами кабинета уже давно хозяйничала предвесенняя ночь, светильник, сделанный из корня, излучал мягкий свет, и можно было разговаривать так без конца не только о таинственной так называемой «Tatendrang», но также – как это обычно бывало в доме писателя – о «Семантических письмах» Готтлоба Фреге.

– Когда я в последний раз читал эту книгу, – вспоминал писатель Любиньски, – я задумался над возвышенным вопросом: может ли быть несколько степеней правды? Бывает ли в действительности что-то правдивое, правдивейшее или наиправдивейшее? Может быть, это надо сначала исследовать под таким углом: соответствуют ли друг другу реальные предметы и представления о них, а если да, то насколько? Это, однако, снова поставит нас перед тем же самым вопросом, пока мы не придем к выводу, что содержание слова «правда» это что-то абсолютно самостоятельное и не поддающееся определению. Может быть, из сферы, в которой может появиться вопрос о правдивости, надо исключить все абстрактные понятия.

– Что касается меня, то мне интересно не столько содержание слова «правда», сколько содержание слова «право», – перебил его доктор.

– Выражение "правою используется двояко, – Любиньски радостно подхватил новую тему. – Говоря о правах моральных или о законах, установленных государством, как верно заметил Готтлоб Фреге, мы имеем в виду правила, которыми надлежит руководствоваться, но с которыми фактический ход событий не всегда совпадает. Фреге говорит, что закон истинности – это именно то, что может нас интересовать. Потому что из этого закона вытекают последующие правила, касающиеся убеждений, мышления, суждений, выводов.

Доктор спросил писателя о праве, потому что, идя на собрание, по дороге увидел Юстыну, которая несла ведро воды с озера через свое подворье. При виде Негловича она застыла на месте, и он тоже приостановился, скованный какой-то неизвестной ему до сих пор силой. Их разделяло пятьдесят шагов, потому что именно на этом расстоянии от шоссе была усадьба Васильчуков, но доктору показалось, что он ясно видит глаза Юстыны и читает в них приказание или приветствие ему. Так они стояли какое-то время, глядя друг на друга издали, как бы связанные невидимой нитью. Это поразило доктора, который всегда старался остаться человеком свободным, сейчас же у него было впечатление, что его поймали в невидимую сеть. Он тут же сделал шаг и другой, а потом так же быстро отошел, убеждаясь в том, насколько мимолетным было его впечатление, и начиная, однако, понимать, что, когда человек слишком глубоко вникает в дела других людей, он одновременно попадает в сеть несвободы из-за чувства вины – собственной или чужой, из-за невозможности определить то, что называется добром или злом. Человек мог достичь свободы, исключительно проявляя равнодушие к судьбам людей. Проходя мимо кладбища и минуя желтый от песка и глины холмик над могилой Дымитра, он задумался, какими бывают моральные права убийц, которые затаиваются за деревьями, чтобы выстрелом отмерить справедливость, известную только самому себе. И какими бывает права женщин, которые делом или помыслом насылают смерть на своих мужей, тоже думая о собственной справедливости. И существуют ли в действительности какие-либо моральные права за пределами человека и его натуры, его воображения и личности?