Городские ведьмы - Юлия Перевозчикова

– А кого ему еще баловать? Меня и Розу. Правда, меня больше. Я же его наследничек. Вот состарится – его баловать буду. Все, пока. Ушел.

Хлопнула дверь, щелкнул замок, обиженно и недоуменно гавкнула собака.

– Вырос, – задумчиво прокомментировала Юлька.

– Да уж, наконец. Еле дождалась.

– А мне жалко, что дети вырастают – еще немного, и другая жизнь. И у них, и у меня…

– Не жалей. Другая – значит новая.

– Но не значит лучшая.

– Это как посмотреть, Юлька. Нет ничего страшнее застрять в одном времени или одном состоянии. Это хуже смерти. Точнее хуже страха смерти, в самой смерти ничего плохого нет. Просто врата в мир. Другой.

– А я пока боюсь этих врат.

– Пройдет. Со временем, когда сможешь полностью осознать себя во сне. Сон – это маленькая смерть. Тренировка.

– Оргазм – это маленькая смерть.

– Оргазм – это оргазм! Не путай! Хотя, может, и похоже… – Таня улыбнулась, задумалась.

Юлька допила чай и поставила чашку в мойку:

– Зачем ты позвала меня, Таня? Ведь не просто так?

– Ты права, не просто. Я хочу отдать тебе одну вещь. Черный нож.

Юлька напряглась, даже побледнела немного:

– Черный нож? Мне?

– Да, тебе.

– Почему мне? Потому что я темная?

– Нет. Потому что ты сильная и сможешь его удержать и применить. И еще потому, что ты ранимая, а нож тебя защитит. И еще потому, что ты никогда не употребишь его во зло.

Вишневская побледнела еще сильнее:

– А белый кому?

– Марьяне. Она скоро придет.

– Звонила?

– Нет.

– А почему Марьяне? Почему не Сажиной?

– Потому что белый и черный ножи ссориться не должны. Они всегда принадлежали одной ведьме и переходили из рук в руки, но так уж вышло, что будут принадлежать двоим. Но одинаково сильным. Так вот, эти двое должны быть связаны друг с другом доверием. Безусловным. Ты Сажиной доверяешь?

– Да, но с поправкой на… вредность.

– А Марьяне?

– Ей – без поправки.

– Вот видишь, да и не мое это решение. Белый нож сам ее выбрал.

– Хоть она и не хочет быть ведьмой…

– Иногда нашего желания не спрашивают… Пойдем.

Они прошли в Танину комнату – на диване стояла большая деревянная шкатулка, скорее ларец, старый, потемневший, со сломанным замком. Татьяна открыла его и поманила Юлю. Вишневская подошла к дивану и заглянула внутрь ларца. На дне лежали два ножа. Один старый, с черной отполированной ручкой из какого-то камня, даже на вид тяжелый, с синеватым лезвием. Другой с ручкой из кости, блестел нетронутой ржавчиной сталью. Темный нож как будто пульсировал. Юлька потянулась к нему, но так и остановилась на полдороге с замершей над ларцом рукой.

– Бери, бери, не бойся. Он другой, не такой, как Вадим делал.

Струганов однажды, в самом конце курса, когда остались только самые крепкие и психически устойчивые, учил группу заряжать ножи. Белый и черный. Когда заряжали белый, аудитория наполнялась каким-то неосязаемым теплом, радостью, становилось легко, хотелось беспричинно смеяться. Когда дело дошло до черного ножа, все впали в мрачность, комната наполнилась ледяным холодом, все стали кутаться в куртки и плащи, несмотря на то что за окнами стоял конец мая и сами окна выходили на южную сторону. Юлька тогда ножи заряжать не стала, просто наблюдала. А Татьяна всегда равнодушно относилась к «предметам силы», более того, даже немного недолюбливала их, полагая, что любой магический артефакт не только помогает, но и привязывает. А привязанностей, которыми она уже тогда начала тяготиться, у нее достаточно. Видя колебания Юльки, она пояснила:

– Эти ножи никогда по-настоящему не были моими. Их передала Зинаиде ведьма, что жила в Лукино до нее, я только хранила. Ни разу не пользовалась. Ведьме не уйти по-хорошему, пока ножи не отдаст. А теперь они держат меня. Возьми. Помоги освободиться.

Немного поколебавшись, Вишневская осторожно коснулась темной каменной рукоятки. Взяла в руки. Таня наблюдала, как по ней пробегают токи, как будто ее подключили в невидимую розетку, как то бледнеет, то вспыхивает ее лицо. Наконец, с ножом в руке, она молча вышла в прихожую, достала из кармана шубы чистый носовой платок, завернула в него нож и положила на самое дно сумочки.

– Ну вот и все. Я взяла. Благодарю.

– Это я тебя благодарю. – Таня встала с дивана, подошла к Юльке, обняла ее.

– А он правда не такой, как у Вадима, совсем не такой. Мудрый. И сила в нем какая-то другая… Холодная, разрушительная, но… слов не могу подобрать, укрощенная, что ли. Как будто зверь признал хозяина и не то чтобы любит, но уважает… И служит. Много, много рук его держало, и мои не последние… Зря я боялась…

– Конечно, зря.

– Марьяна идет, – сказала Юлька. – На лестнице уже. Плачет.

– Да, надо открыть. – Татьяна подошла к двери и, отодвинув коленом любопытную собаку, щелкнула замком. По лестнице, пренебрегая лифтом, медленно поднималась Марьяна Шахновская, заснеженная, с абсолютно мокрым лицом, по которому непрерывно текли слезы. Она не рыдала, не всхлипывала, просто время от времени вытирала слезы насквозь промокшей пуховой перчаткой. На площадке она остановилась, испуганно уставилась на Татьяну и выглядывающую из-за ее плеча Юлю.

– Проходи.

Женщина вошла.

– Дай мне отворот, – с порога бухнула Марьяна охрипшим, чужим голосом. – От Глеба.

Таня молча смотрела на нее, прислонившись к косяку. Вишневская тоже молчала. Марьяна небрежно бросила на пол сумку-портфель, опустилась на стул и стала стаскивать ботики. Ноги у нее оказались совершенно мокрые и оставляли влажные следы на полу. Потом, сбросив куртку, которая мокрой кучей легла рядом со стулом, Шахновская, ничего не говоря, направилась на кухню.

– Надо бы ей носки сухие дать – простудится. – Юля подняла с пола нарядную светло-голубую куртку с опушкой из серой норки, вышла на лестницу, дверь за Марьяной никто не закрыл, стряхнула снег в лестничный пролет. – Я в ванной повешу. Поближе к батарее. У тебя свободные вешалки есть?

– В шкафу, возьми сама, я за носками схожу. – Татьяна ушла в гостиную и вскоре вернулась с пестрыми шерстяными носками деревенской вязки, свернутыми в клубочек.

Марьяна сидела на кухне, забившись в угол неудобного кухонного диванчика, называемого уголок, купленного Таней пару лет назад. Она уже больше не плакала, впала в какой-то странный ступор, сидела съежившись, обхватив себя руками, совершенно неподвижно, словно боялась пошевелиться.

– Ты вся мокрая, особенно ноги. Переоденься. – Татьяна бросила в замершую подругу пестрым комком. Носки стукнули Марьяну по груди и скатились по коленям на пол. Шахновская даже не пошевелилась. В кухню вошла Юлька.

– Быстро встала и переодела носки! – скомандовала Вишневская. – Тань, налей что-нибудь. Водка у тебя есть?