Простить нельзя помиловать - Галина Владимировна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Клавдия – да, была. С ее матерью Климов находился в разводе на тот момент. Я еще три года назад узнавал, когда мы его разрабатывали. Фамилия женщины Вдовина. Имени не помню. Но Клавдия на момент его гражданского брака с теткой Милены не жила с отцом. Никакой дочери с ним не было. Соседи не видели. Только Воронцова и ее племянница.
– Что-то слишком много жен у нашего Казановы обнаруживается, – отозвался ворчливо Звягин. – И никаких родственников, кроме дочери Клавдии. Никто ничего о нем не знает, не слышал. Тихий, незаметный человек. Приличный с виду, впечатлительный, опять же. Как быстро свалился с инсультом, стоило его три с половиной года назад привлечь к даче показаний. Ты вот что, Хромов, раз не спишь, давай звони своему таксисту Ивану Ивановичу и узнай точный адрес, откуда явился этот Климов. Ты сказал, что издалека…
«Издалека» оказалось не так уж и далеко.
– Всего триста с лишним километров. Это даже ближе, чем я летал, – совал Сергей наутро карту под нос Звягину. – Правда, глушь там, откуда родом Климов. Я звонил в местный райцентр, в отдел полиции. Говорят, с десяток дворов от той деревни осталось. Документов никаких не сохранилось, поскольку больше десяти лет назад там случился пожар. Сгорело много построек. В том числе и здание администрации.
– И теперь ты хочешь туда отправиться. Я правильно понял?
Звягин рассматривал крохотную точку на бумажной карте, развернутой на его столе.
– Отправиться или нет, вам решать, товарищ подполковник. Но никаких сведений о Климове нет. За то время, что он там жил. Просто паспорт с пропиской, а затем с выпиской, и все. Как он там жил? С кем? Получается, что он уже тогда был женат на Вдовиной, а в паспорте отметок нет. А свидетельство о браке и разводе с ней имеется. Как-то…
– А что в свидетельстве о рождении у этой Клавдии в строке – отец?
– Не видел.
– То есть мы три с половиной года назад, проверяя Климова, убедились, что он когда-то был женат, ныне в разводе. А что Клавдия его родная дочь или неродная, не убедились?
– Нет.
– А что в базе насчет этого?
– Там Клавдия значится дочерью Вдовиной. Про Климова – ни слова. Но она нам рассказывала, что, когда мать умерла, отец нашел ее и перевез к себе.
– Когда это случилось?
Хромов порылся в бумагах, достал справку. Зачитал.
– Получается, что он ее у себя поселил почти сразу, как сбежал от Воронцовой. Вместе с Миленой. А где Милена на тот момент жила? У него?
Хромов промолчал, потому что ответа не было.
– Может, у него, а может, и нет. Тогда, выходит, не он на ней женился. А, старлей?
– Он мог одновременно жить и с Миленой, и с Клавдией. Если последняя не его дочь. Просто Милена могла жить по другому адресу.
– То есть он собирает девушек, своих сожительниц и бывших жен, и использует их по своему усмотрению. Это уже извращение, старлей, не находишь?
– Не знаю, товарищ подполковник. Но все портит машина… – Он кисло глянул. – За Миленой полгода назад приезжал ее муж на внедорожнике. А у Климова старенькая иномарка.
– Тьфу ты! С этого надо было начинать, Хромов!
– Виноват, товарищ подполковник. Так что делать-то? Ехать на родину Климова или нет?
– Конечно, ехать, – возмущенно отозвался Звягин. – Только уж извини, никаких командировок. Служебной однодневной поездкой обойдешься. И смотри у меня… Чтобы результат твоих метаний был!
– Так точно.
– Всех старожилов отыщи, возможных родственников и соседей Климова. Все сплетни мне собери, но чтобы… – Он тяжело вздохнул и с шумом выдохнул. – В общем, пора уже выходить на прямую линию с этим делом. Устал я от него.
Глава 25
Александра Сергеевна Волкова сидела на скамеечке под окнами своего кабинета и щурилась на яркое солнце, стреляющее острыми лучами сквозь листву. Она была крайне довольна собой. И впервые за несколько лет ей казалось, что жизнь ее удалась.
Во-первых, она только что подписала договор на летний отдых сразу всех детишек в августе. И не в каком-нибудь нехорошем месте с полчищами комаров, уставшей от времени мебелью и скрипучими панцирными койками. А на море! В отличном санатории, где ее питомцев и подлечат заодно. Каждый второй с хронической ангиной и гайморитом.
Во-вторых, ее взрослый капризный сын нашел, наконец, приличную работу и нормальную девушку. И съехал к ней! Александра, слушая его, уже подумывала посетить храм и поставить свечи всем угодникам.
В-третьих, она выгнала из дома своего мужа. Прямо сразу после того, как съехал ее сын, она супруга и погнала. И не потому, что он что-то такое страшное сотворил или притащил в дом любовницу. Нет! Просто после того, как сын съехал и в доме больше не стало скандалов между ее мужчинами, она вдруг осознала, в какой пустоте жила все это время. Закрывала глаза на свое одиночество при живом муже, считая, что это обусловлено ненормальной обстановкой в доме. А как в доме стало тихо, так и призадумалась. И поняла, что мужчина-то не ее. Совсем не ее.
– Ты дура, Пушкина! – надрывался тот в праведном гневе. – Кому ты будешь нужна в свои «под пятьдесят»? У тебя же ничего за душой. Ни гроша. Ты не воруешь, не зарабатываешь толком. Квартира и то не твоя, а сына твоего. Кто захочет с тобой связываться по доброй воле, Пушкина?
Пушкиной ее звали дети в ее Доме. Понятно, да? Потому что она была Александра Сергеевна. Она не обижалась. Ей это даже нравилось. Почетно было как-то. Но одно дело – дети. Другое – зарвавшийся безработный, проживший за ее счет столько лет.
– Пошел вон, – указала она ему на два его чемодана, стоявших уже у двери. – И запомни, никаких примирений не будет.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнул тот со злостью и ушел.
Через неделю, Александре шепнула подруга, ее муженек уже жил с другой женщиной: помоложе и побогаче.
А ей было плевать. Она даже не расстроилась ни капли. Сочла, что ей даже повезло, что все так вышло именно сейчас, а не десятилетием позже, когда он пустил бы корни и в ее доме, и в душе.
– Александра Сергеевна, а можно нам в саду качели повесить?
Мальчишки и девчонки из старшей группы стояли перед ней с парой веревочных качелей, которые только что сняли с их обычного места на детской площадке.
– Зачем? – спросила она, слегка приоткрывая веки.
– Там тенек, – нашелся самый озорной. – А