КГБ. Последний аргумент - Атаманенко Григорьевич

Татьяна — человек понятливый, она знает, какие ассоциации у меня могут вызвать эти головы, ведь я ей рассказывал о столичных вурдалаках. И она помогает мне взять в узду нервы.

— Спокойно, Лёня, — ласково поглаживая меня по руке, говорит она, — больше юмора, ты же в Париже! Это всего лишь кукольные головы, надо к ним прицениться: Новый год на носу, тебя коллеги просили позаботиться о подарках, так что — вперёд!

Головы выглядят вполне натурально, это — не мумии фараонов, выставленные в Эрмитаже. Черты лица не просто узнаваемы — они будто вырезаны из кости, нос, губы, даже щербинка между передними зубами, всё — как и положено искусно сделанной кукольной головке, только большего размера.

— Таша, — с готовностью откликаюсь я, — представь, как мы развесим пару-тройку таких головок для наших внуков на новогодней елке. Вот будет-то потехи для гостей!

— Если, конечно, ни с кем не случится сердечного приступа! — сухо отвечает Татьяна. — Это же от лукавого или от мистера Хичкока, ты не находишь, Лёня?

Я гляжу на головы со смешанным чувством страха, отвращения и восхищения одновременно, не в силах оторвать взгляда. Они действуют на меня завораживающе. Нечто подобное испытывают люди, стоящие у стеклянной перегородки, за которой струятся кобры, принимая предбросковую стойку. Чёрт! Как всё-таки хороши эти головки, они — произведение искусства! Или они хороши, потому что выглядят слишком естественными? В моём воспаленном воображении опять возникают образы, казалось, задавленные глыбой времени...

Нет-нет, надо немедленно всё прояснить! Но ведь минуло более десяти лет! Ну и что? В контрразведке не бывает сроков давности — в атаку, Леонид!

...Наше заинтересованное отношение к выставленным на продажу головкам не остаётся незамеченным. Пожилой грузный мужчина с улыбкой, от которой тают снега Килиманджаро, (вот у кого надо бы пройти практику нашим продавщицам!) и дежурной фразой:

— Что желаете, мадам, мсье? — приближается к прилавку.

В таких лавчонках, как и в любом французском ресторане, завсегдатаем вы станете с первого захода, если, конечно, не будете экономить на своем имидже солидного клиента. В ресторане надо дать обильные чаевые, в лавчонке — с первого жеста продемонстрировать свою неиссякаемую кредитоспособность. Ну, скажем, приобрести, не торгуясь, дорогую безделушку. Лучше пару. Этот способ — родной ключ к потаённым замкам сердец стоящих за прилавком торговцев...

Стоп! К этим уловкам надо прибегать лишь в том случае, если вы намерены вновь туда вернуться за чем-нибудь более существенным или что-то разузнать. Я — да, намерен разузнать!

...Против лома — нет приёма! А он — в правом кармане моих брюк. Театральным жестом я достаю... перетянутый резинкой «пресс» баксов. По сути — это «кукла» в долларовом исполнении. С двух сторон «пресс» обложен стодолларовыми купюрами, а между ними — однодолларовые. Хвала и слава американским казначеям — они позаботились о том, чтобы купюры разного номинала были одного размера! С помощью «куклы» мы легко проходим за туристов-мотов из Штатов...

Не подумайте плохого — на случай, если незнакомка из Штатов, с которой мне предстоит встретиться, окажется в затруднительном материальном положении, меня снабдили, ну, о-очень кредитоёмкой золотой карточкой из тех, что «новые» русские веером рассыпают перед официантами и продавцами фешенебельных заведений. Однако «пресс» — это наше с Татьяной изобретение, домашняя заготовка — это наше секретное оружие, таинство семейного подряда, мы гордимся им!

«Пресс» впечатляет. Мы видим, что наш собеседник готов решить участь всей своей богадельни, не отходя от прилавка. Хоть оптом, хоть в розницу.

Татьяна лукаво смотрит то на меня, то на торговца, а я начинаю прессинговать его психику.

С помощью лавочника придирчиво выбираю безделушку подороже и, не торгуясь, небрежно швыряю зелёный «стольник» (выбранный амулет стоит 85 франков, это — около восемнадцати долларов) на прилавок.

— Простите, мсье, — раздаётся в ответ на плохом английском, — мы не принимаем доллары. Вам необходимо поменять валюту. Я очень сожалею, мсье...

Мы с Татьяной переглядываемся. Во взглядах ирония: «сейчас, старик, ты будешь жалеть еще больше!»

— Я понимаю, — отвечаю я с техасской небрежностью, — но если мы пойдем искать пункт обмена, у нас есть вероятность заблудиться, и, заблудившись, мы сюда не вернемся, не так ли, мсье? Вы потеряете клиентов, а мы, между прочим, хотели бы ещё кое-что приобрести у вас... Да и вообще, нет правил без исключений, не так ли?

Моя наглость и намёк на то, что мы можем открыть кредитную линию, производят эффект. Лавочник безропотно выкладывает на прилавок амулет и сдачу во франковом эквиваленте.

Совсем ни к чему пересчитывать полученные деньги — мы же теперь подельники!

Сунув сдачу и амулет в карман, я невзначай оставляю на прилавке 100-франковую банкноту и, не мешкая, хожу с козырного туза: интересуюсь ценой (разумеется, в долларах) напольных часов. В полости маятника, заполненной жидкостью, влево-вправо мечется головка а-ля Карл Маркс. Она крупнее и рельефнее остальных, кроме того, у неё такая роскошная грива-борода!

— Я очень сожалею, мсье, но эти часы не продаются, — произносит торговец, жестом фокусника смахнув банкноту с прилавка. — Они — наш торговый знак. Я очень сожалею... Странно, но вот уже более десяти лет все наши покупатели почему-то начинают с этих часов, не знаю, что и думать! Впрочем, голова в них, действительно, впечатляющая... Не угодно ли мсье взглянуть на этот чернильный прибор. В нём, правда, голова чернокожего, но тем не менее...

Намёк на мои техасско-расистские наклонности принят, а упоминание о сроке пребывания головы в часах разжигает тлевший в моей башке фитилёк воспоминаний. Там уже вовсю полыхает пожар, и виной тому голова отца призрака коммунизма в маятнике! Я выкладываю ещё одну стофранковую купюру, которая, так же как и первая, мгновенно исчезает под прилавком, и иду ва-банк:

— Неужели за десять с лишним лет вы не сумели заказать себе ещё одни часы с кукольной головкой?! Верится с трудом! —тоном матёрого провокатора говорю я, а по спине в три ручья хлещет горячий пот.

— Это настоящие головы, мсье... Головы живших в недалёком прошлом людей. Поэтому-то они стоят очень дорого...

Внутреннее напряжение у нас с Татьяной достигло апогея — я это чувствую по тому, как крепко она сжимает мою руку выше локтя, — но мы с напускным спокойствием выслушиваем лекцию о подготовке головок к предпродажной экспозиции. Разумеется, при каждой многозначительной паузе визави я тут же выбрасываю на прилавок очередную купюру. Из тех, что получены на сдачу. Фантастика — я волей случая оказался на правильном пути! Плохо одно: это должно было произойти ещё в восемьдесят втором...

Сразу оговорюсь: мумифицирование человеческих голов имеет мало общего с работой специалистов, колдующих над телом Вождя в Мавзолее, хотя в обоих случаях это очень долгий процесс, включающий множество трудоёмких операций. А в случае с головами ещё и смертельный риск, потому что в Мавзолее изначально обрабатывают мёртвое тело, а головы накануне процесса мумификации должны быть непременно живыми...

В отсеченной голове просверливается маленькое отверстие, через которое внутрь запускается особый вид Муравьёв, пожирающих мозг. Чтобы эти прожорливые твари не добрались до кожного покрова и мягких тканей головы, в ноздри и уши вставляются специальные пробочки. Когда муравьи вычистят полость черепа, туда впрыскивают консервант, который обычно используется в моргах, чтобы воспрепятствовать процессу разложения.

— A-а, формалин! — в унисон произносим мы с Татьяной. В наших голосах сплошное разочарование.

— Не совсем! В него добавляется ещё целый букет трав, известных только одному человеку — магу, который и руководит всем процессом. Затем полуфабрикат, — да-да, человек из-за прилавка так и сказал — полуфабрикат! — некоторое время, пока не размягчатся кости черепа, выдерживается в специальном растворе. При этом одновременно происходит стягивание, уменьшение всей кожной и даже костной структуры. Как только кости черепа станут мягкими, наступает самый ответственный момент всего технологического процесса: необходимо удержать их от сплющивания, сделать так, чтобы они, скукожившись и значительно потеряв в объёме, сохранили форму головы. За это отвечает человек, посвященный в тайны всего процесса мумифицирования. Это — тот самый маг. Он, ко всему прочему, обладает экстрасенсорными способностями. Накладывая руки на размягченные головки, он направляет на них поток своих биоволн. Манипуляция, которую невозможно выполнить с помощью лазеров и компьютеров.

По утверждению торговца, все маги-искусники — экстрасенсы с самым сильным в мире биополем. Маг будет прикладывать руки к головке до тех пор, пока она достаточно не затвердеет. Затем он осторожно будет прогревать сё на пламени, втирать мази из экстракта алоэ и африканской ивы и долго сушить, пока она не превратится в ту изящную, почти кукольную головку, подобную тем, что я сейчас наблюдаю. В последующем головке предстоит постоянно находиться в жидкости-бальзаме, в состав которой входит несколько ингредиентов. Каждый из них в отдельности известен только одному человеку. Но рецепт всей смеси знает только маг. Искусство выделывания головок, именуемом на одном африканском диалекте нга-нгоро, передаётся по наследству от отца к сыну. Им владеют только в одном племени Центральной Африки...