Trailing The Bolsheviki Twelve Thousand Miles With The Allies In Siberia - Carl W. Ackerman
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наблюдая кое-что из интриг и столкнувшись с частью пропаганды обмана, которая так широко велась в России осенью и зимой, я не удивился, когда узнал, что чехо-словацкие войска взбунтовались и отказались идти на большевистский фронт. Этот отказ храбрых и надежных людей выполнять приказы своих командиров был жалким контрастом тому энтузиазму, с которым они вступили в первые бои против Красной армии в Европейской России, когда Советы нарушили договоры, заключенные в апреле.
В то время я находился в Екатеринбурге в штабе генерал-майора Гайды, когда он объявил, что приказал отправить несколько полков на северный фронт для подготовки наступления на Пермь, которую удерживала Красная армия. Штаб Гайды в течение нескольких недель работал над планом кампании, который, как объясняли в то время, представлялся простой операцией. Приказ Гайды предусматривал наступление 24 ноября. Когда его приказ был передан войскам, они отказались подчиниться и направили своих представителей в Национальный совет с протестом против дальнейшей борьбы с большевиками. Генерал Сыровы уже сообщал мне в интервью, что омский переворот "убил его солдат", потому что они считали, что адмирал В.В. Колчак представлял старое российское правительство, а не социал-демократов. Полковник одного из чешских полков покончил жизнь самоубийством, когда его войска отказались подчиняться его приказам. А поскольку около пяти полков взбунтовались, в чехо-словацких войсках возник решающий кризис, который требовал немедленного решения.
В ночь на 24-е число, после того, как его планы оказались бесполезными из-за этих действий войск, генерал-майор Гайда уехал в Челябинск, чтобы посоветоваться со своим коллегой, генерал-майором Сыровым, героическим командиром, который уже потерял глаз в бою со своими войсками против большевиков. На этой конференции дата наступления была перенесена на 27-е число, а на следующую ночь, когда Гайда вернулся в Екатеринбург, он вновь обрел уверенность в себе, и были разработаны планы нового наступления.
В этом быстром путешествии я сопровождал Гайду вместе с майором Слотером из армии Соединенных Штатов, который был прикомандирован к чехо-словацкой армии генерал-майором Грейвсом в начале мая и сопровождал ее на протяжении всех кампаний в России и Сибири. Слотер был молодым офицером регулярной армии, который, будучи военным атташе, видел больше чешских боев, чем любой другой американец. Как наблюдатель он был бессилен сделать больше, чем сообщить о развитии событий в американский штаб во Владивостоке, поскольку Грейвс уже сообщил ему, что американская армия не дойдет до Урала, но он с глубоким сочувствием и интересом следил за каждым ходом на военной шахматной доске Центральной России в своем железнодорожном вагоне второго класса, который был его домом для путешествий и который он держал наготове для американского консула в Екатеринбурге и его семьи на случай разрыва "фронта".
Причины отказа чехо-словацких войск воевать были более фундаментальными, чем простое несогласие с изменениями в омском правительстве. С момента перемирия большевистские пропагандисты активно действовали вдоль линии боевых действий, распространяя листовки и плакаты с призывами к чехам вернуться в Чехию через Россию. Эти документы, копии которых я видел в Екатеринбурге, сообщали чехо-словацким солдатам, что в Австро-Венгрии происходит революция, что все имущество делится, что рабочие захватывают все, от дворцов до фабрик, и что если чехо-словацкие солдаты в России не вернутся домой, они не будут участвовать в "новом распределении" богатства и имущества! Эти призывы были очень похожи на призывы, направленные за границу американским и британским войскам в Мурманске, которые впоследствии привели к мятежу американских войск на этом фронте.
Октябрь был решающим месяцем для России, а ноябрь - критическим для чехословаков. Первое уничтожило все возможности для свержения большевистского правительства в Москве и Петрограде, а второе стало началом вывода чехо-словацких войск с Уральского фронта для охраны железных дорог Сибири для новой русской армии под командованием Колчака.
Глава X Бродяга возвращается во Владивосток
Даже при сорока градусах ниже нуля бродячее путешествие по Сибири необычайно увлекательно. Человек забывает след большевиков и идет по маршруту революции. Часто во время моего пребывания в Екатеринбурге, проехав по городу в открытых санях, закутавшись в меха и вдыхая резкий, бодрящий воздух; после прогулок по букинистическим "ломбардам" и магазинам Российского кооперативного союза я шел в штаб-квартиру Чехо-Словацкого национального совета в "Американском номере", чтобы пообщаться с революционерами Центральной Европы, Праги, Пльзеня и Карлсбада о перемирии, омском правительстве, о будущем России и о славных днях чехо-словацкой кампании против большевиков - днях, которые закончились так трагично для России, для чехов и словаков, для союзников и для всего мира.
В этих разговорах звучали воспоминания о героических временах. В начале войны, будучи корреспондентом немецкой и австрийской армий, я выслушивал доносы на чехов от военных руководителей двух кайзеров, когда посещал их штабы в Польше и Галиции. Я слышал, как их порочили за лояльность к Чехо-Словакии и ненависть к двуединой монархии. В сознании милитаристов Центральной Европы эти люди были "дезертирами", "трусами", "фанатиками", "революционерами" и "анархистами". Какой контраст был между этими встречами с лидерами "старого мира" и этими молодыми людьми в России, авангарде "нового порядка" в Центральной Европе!
Встретиться с чехами лицом к лицу, выслушав обличения их врагов, означало встретиться с людьми будущего, поскольку чехи и словаки, хотя и были революционерами и социалистами, имели славное прошлое и многообещающее будущее как лидеры в восстановлении разрушенной войной монархии Габсбургов.
Об их борьбе в России, на чужой земле, за свою свободу и поражение большевизма из-за опасности большевизма в России для их собственной новой нации Богемии, я узнал из первых рук от некоторых участников, которые неустанно трудились в штабе в Екатеринбурге. Рассказ о встрече в Пензе, который один из молодых людей рассказал на ломаном, красочном английском языке, был типичен для новых народных песен, которые в течение многих поколений будут передаваться в детей Чехо-Словакии как рассказ о героическом моменте в борьбе этого угнетенного народа за свою национальную независимость.
"Я сидел в окне своего купе", - рассказывает молодой чех, рассказывая об эпопее в Пензе. "Я смотрел на город Пензу, красивый, белый город, в котором теперь хранится часть истории нашей армии. Там решалась судьба наших эшелонов, судьба Советского правительства.
"Этот вид белой, восточной Пензы всегда пробуждал во мне эмоции, - продолжал рассказчик. (Я приведу его собственные слова, записанные
