Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Проскакав поприщ семь, попридержали коней, пустили шагом, бок о бок: дорога расширилась, но только так пока позволяла ехать.

— К Аристее скачем? — спросил Дубыня, ухмыльнувшись. — Вижу, туда путь тянется…

Доброслав весело взглянул на друга, спросил:

— Помнишь ее?

— Как не помнить?! Хорошая баба… Была и у меня похожая на нее, еще там, на берегу Альмы… Я ведь туда снова ездил, пока на солеварне Лагир за больной матерью ухаживал, а ты, Доброслав, ждал, когда Бук в силу войдет… Брат мой все так же в нужде обретается, а младшая сестра навроде как помешалась: тихая-тихая, глаза прозрачные. Детей брата очень любит, качает в люльке. Качает… В общем, смиренно живут. Да не по мне это. Не по мне! А та моя баба, похожая на Аристею, замуж вышла, двойню родила. Мужик — рыбак, хороший человек. Боги с ними… И-их! — вскинулся. — Воля наша жана, воля…

Вскрик его стрелой пронзил сомкнувшиеся над их головами лапники елей и полетел далее, к речной белой глади Млечного Пути, зовущегося у византийцев Божьей Дорогой, а у хазар — Дээр Тии — Небесной Трещиной.

— Сглохни, скаженный! — одернул Дубыню Клуд. — Ненароком татей накличешь.

— Да мы и сами как тати, — огрызнулся Дубыня, но замолчал и не проронил ни слова до тех пор, пока дорога не привела на взлобок с редким мелколесьем. И когда из-за туч вынырнула луна и плеснула голубизной на обочину, снова вскрикнул, но не в радости, как в первый раз, а в страшном испуге: — Клуд, смотри, мертвые люди! Спаси нас, Белбог!

Доброслав выхватил из колчана стрелу.

— Бук, ко мне! — приказал он псу, который было рванулся за обочину. Там, прислоненные к кустам и деревьям, одетые в саван, стояли мертвецы с остекленевшими глазами и оскаленными ртами, в уголках которых спеклась кровь, казавшаяся комочками грязи.

— Страхи дивьего[84] духа! — возопил Дубыня. — А может, волкодлаки?..[85]

Бук тоже оскалил пасть, и было жутко сейчас видеть его зубы. Спрыгнули с коней, проворный Дубыня первым подбежал к одному мертвецу, другому, обернулся к Доброславу.

— Нет, брат, это не волкодлаки, а убиенные ножами в сердце… — негромко сказал чернобородый.

— Давай осмотри остальных, — велел Доброслав.

— И этих тоже… акинаком. Как поросят.

— Неужто ромеи их?! И за что?!

Доброслав сдернул с первого попавшегося трупа саван и на груди увидел костяного божка, висевшего на медной цепочке.

— За что они их? — спросил снова задумчиво. — И почему напоказ выставили?..

Пожали плечами, так ничего и не придумав в ответ.

— Хорошо бы их предать огню, — сказал Дубыня.

— Знаю, что хорошо… Но один огонь мы уже устроили, а сейчас сделать то же самое в нашем положении — значит выдать себя с головой… — Доброслав позвал Бука, почесал ему за ухом и вскочил на коня. — Поехали… Тут, знаю, селение совсем недалеко, придут люди, увидят и погребут их в пламени…

Всхрапнули лошади, когда взяли в галоп. Бук молча выбежал снова вперед. Недалеко проухал филин, и раздался леденящий душу крик потревоженного черного грифа. Кто потревожил?.. Может, там, где устроился он на ночь, упало подгнившее дерево или рысь, бросившись на жертву, обитавшую рядом, вспугнула птицу-стервятника.

Теперь гриф будет летать, пока не успокоится, а почуяв мертвечину, сядет на дерево поблизости и будет ждать утра, чтобы с восходом солнца приняться за зловещее пиршество…

«Надо было бы сжечь трупы, — прислушиваясь к затихающему крику черного грифа, подумал Доброслав. Он представил на миг, как мощными когтями рвет человеческое мясо жадная до падали птица, и что-то похожее на укор совести пронзило сердце. — Но вернуться уже нельзя… И вообще, нужно меньше поддаваться чувствам. До конечной цели нашего путешествия далеко, а по дороге встретится и не такое… — решил про себя Клуд и оглянулся на своего друга. — К тому же я не один…»

Дорога опять раздвинулась, и, как в начале пути, они теперь скакали бок о бок. Мелколесье не кончилось, луна хорошо светила под ноги, страсти сами собой полегоньку улеглись, и друзья уже смело нырнули под густые кроны деревьев, образующие темную пещеру. Тут перешли на шаг — лошади во тьме могли споткнуться о толстые, переплетенные корневища или напороться на острые сучья упавшего поперек дерева.

— Гля, — Дубыня толкнул в плечо своего друга, — смотри вправо!

Повернул голову Доброслав и увидел вдали меж деревьев желтоватый огонек, вытянутый кверху, как пламя фитиля в плошке с бараньим жиром.

И не успели обменяться мнениями после увиденного, вдруг что-то мягко сползло сверху и окутало их с лошадьми и Бука.

«Сеть!» — промелькнуло в голове Доброслава. Он выхватил нож, чтобы прорубить лаз, но тут с воплем «Попались!» бросились на них лесные люди, вмиг повалили на землю и туго связали.

Труднее было справиться с Буком. Тот раза два куснул через сеть кого-то за ляжку; взвыл благим матом тать, весь заросший волосами, словно куд чащобный, но пса тоже скоро скрутили веревками, а на морду надели мокрую вонючую рукавицу, принадлежащую пострадавшему, наделавшему в штаны от страха и боли. А рукавица-то его была привязана сзади, — вот теперь эта вонь и ударила в нос Буку, да так, что он разом задохнулся еще и от бешенства…

«Праздник воли, кажется, кончился», — подумал Дубыня, когда их перекинули, будто мешки с мукой, через крупы лошадей и повезли. И сразу отметил зорким глазом парилы (который завершает конечное дело выпарки соли), что повезли их к тому самому огоньку, похожему на фитильное пламя…

«Неужели конец? — раздумывал и Доброслав. — Кто эти люди?.. И как обидно, что обрывается наш путь, почти не начавшийся… Родослав, Родослав, знать, и вправду плохим ты стал колдованцем[86], а уж ведуном тем более, если, предсказав, что я найду Мерцану, не смог почуять нашей близкой смерти… Действительно угасли разум твой и очи твои… — И тут его мысль порхнула в другую сторону? — Неужели эти заросшие волосами разбойники-кметы и порешили тех несчастных, которых мы не предали священному огню?.. А может быть, как раз боги и карают нас за то, что не справили обязательный в таких случаях обряд погребения?!»

Тут послышались крики, несколько всадников появились из-за густых деревьев и окружили пленников. Дубыня приподнял голову, чтобы разглядеть прибывших, но получил по заду удар кнутом.

— Лежи! — крикнул звероватого вида мужик в треухе, похожем на хазарский. — Твое дело лежать… А если батька Еруслан захочет, то и повесим.

«Кажется, свои, русы… Слава богу! Знать, этот батька Еруслан у них за главного… Скоро увидим», — подумал Доброслав и сплюнул на дорогу.