С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

Прошли над оставшимся целым куском ВПП, скорость Ил-14 перемножили на время его прохода... Измерения Брыкина и наши совпали — ВПП меньше минимальной длины, при которой возможна посадка Ил-14 и, что еще хуже, — взлет.

— Садиться будем со стороны торосов, — Журавлев говорит это так, будто ему приходится совершать подобные посадки чуть ли не ежедневно. — Если зайдем с той стороны, где полоса разломана, и посадка будет жесткой — льдина под нами может обломиться... Поэтому пробег при посадке придется делать в сторону полыньи. Другие предложения есть?

— Нет, — бросаю я. Экипаж молчит, в логике Журавлеву не откажешь, но радоваться ей что-то не хочется.

— Василий Федорович, как состояние ВПП? — Брыкин все время на связи с ним.

— Льдинка нормальная, снега на ней три — пять сантиметров. Что решили?

— Будем садиться.

Заходим на минимальной скорости. Ил-14 чуть подрагивает, но мы уже хорошо изучили возможности этой машины — она умеет «висеть» в воздухе на скорости ниже той, что указана в Руководстве по летной эксплуатации как минимальная. Торосы высотой в пять-шесть метров проплывают под нами, колеса касаются ВПП...

— Тормоза!

Однако Ил-14, загруженный «под завязку» и потому обладающий значительной массой, продолжает бежать. Полынья надвигается с какой-то фантастической быстротой. Я вижу черную воду, пар над ней, сквозь него — торец льдины. Страха нет, единственное желание — схватиться за что-нибудь и удержать машину, но это не в наших силах. Сознание разгружено, что можно — сделано, я лишь ощущаю, как внутренне сжимается все мое существо и невидимая иголка начинает покалывать сердце. Все мысли вертятся вокруг двух слов: «Вот сейчас...» Что сейчас, где сейчас, как сейчас — неясно, но эти два слова воплощают все, что с нами происходит. «Вот сейчас...» Краем глаза замечаю мелькающие мимо Ан-2. Мало, очень мало льда перед нами, и он слишком скользкий. Ощущение собственного бессилия сдавливает все существо, и я чувствую, как в теле рождается холодная тяжесть.

Бросаю взгляд на Журавлева. Он напряженно смотрит на конец льдины, и я вдруг каким-то шестым чувством понимаю, о чем он мучительно думает: «Сделать «вертушку» или еще рано?» При этом у одного из двигателей мощность резко увеличивается, у другого убирается, машина разворачивается поперек траектории движения, и скорость скольжения уменьшается...

«Юзом пойдет наш Ил-14, — думаю я, — на льду, наверное, удержимся, но машине может не поздоровиться...» Словно услышав эти мысли, Ил-14 вдруг ощутимо замедляет бег и, качнувшись несколько раз, замирает. Полынья рядом, я вижу плавающие в ней осколки льда. В кабине висит тишина.

«Если бы нырнули туда, выбраться бы не успели, — сознание спокойно фиксирует этот вывод, — а если бы ударились пилотской кабиной в торец льдины напротив, фюзеляж был бы смят...»

Мои размышления прерывает командир:

— Разворачиваемся. Ходу отсюда...

Зарулили на стоянку, вышли из самолета. Подбежал Брыкин.

— Журавлев, ты меня в могилу вгонишь когда-нибудь.

— Так ведь сели-то нормально, Василий Федорович, — Женя словно оправдывается за то, что Брыкину пришлось пережить, пока мы катились к полынье. — Кстати, какая здесь глубина?

— Километра три...

— Глубоко, — коротко констатирует Журавлев и кивает мне: — Пошли посмотрим, как садились.

Розовый свет заливает вершины торосов — всходит солнце. Глубокие синие тени бледнеют, снег начинает искриться, и я вдруг очень остро ощущаю, насколько прекрасны и этот рассвет, и восход солнца, и вообще — вся наша жизнь, которая несколько минут назад находилась под угрозой.

Подходим к месту, где мы коснулись ВПП, и слышится тихий удивленный возглас Журавлева:

— Ты смотри, как повезло...

Метрах в шести-семи от точки касания мирно спит огромный ропак — обкатанный ветрами, обожженный солнцем и припорошенный снегом ледяной «лоб», который мы не заметили, поскольку он не отбрасывал никакой тени.

— Хорошо, что на малой скорости шли, передняя «нога» была высоко вывешена, и мы проскочили над этим ледяным валуном, — Журавлев прищурившись оценивает высоту ропака. — Видишь? — он показывает мне две неглубокие борозды по бокам ропака. — Он у нас под брюхом прошел, между основными стойками шасси. Это от них след остался...

«Выходит, нам повезло дважды, — думаю я, — в начале и в конце посадки».

— Придется судьбу испытать еще раз, — Журавлев что-то прикидывает в уме, глядя на «огрызок» ВПП, с которого нам предстоит взлетать. — Ну, да теперь она должна над нами смилостивиться — машина пустая, горючее выработано. Взлетим...

Возвращаемся к самолету. Все оборудование, которое мы привезли, уже выгружено. Прощаемся с Брыкиным и его ребятами. В их взглядах проглядывает немой вопрос: «Неужели будете рисковать?», но вслух его никто не произносит.

Занимаем места в кабине, выруливаем, разворачиваемся вплотную к ропаку — нам дорог каждый метр полосы. Снова впереди чернеет полынья, она по-прежнему парит и кажется, что с огромного котла кто-то сдернул крышку. Не останавливаясь на старте, не теряя скорости, Журавлев с ходу начинает разбег. Двигатели выведены на номинальную мощность. Медленно, ох, как медленно ползет теперь к нам разводье.

— Скорость пятьдесят...

— Шестьдесят...

— Семьдесят...

— Восемьдесят!

Короткий взмах руки, по команде командира штурман и бортрадист стремглав несутся в хвост фюзеляжа. Резким, скорее, даже грубым движением штурвала «на себя» поднимаем переднее колесо. Машина задирает нос вверх, бежит на основных колесах, но теперь сопротивление снега меньше и она быстрее набирает скорость.

— Бортмеханик, закрылки 15 градусов.

— Выполнено.

Чуть отдаем штурвал от себя, удерживая рвущуюся в небо машину.

Скорость сто двадцать... сто тридцать... сто сорок... Полынья несется на нас, и кажется, что это какое-то живое существо раскрыло черную пасть в предвкушении добычи. Только бы не обломился лед под нами!

— Отрыв!

Ил-14, опустив нос, «горбом» уходит в воздух. Стеной стоят впереди торосы. Полынья под нами, но успеем ли перемахнуть эти ледяные клыки, торчащие впереди? Успеваем. Осторожно уходим от них вверх, наскребая высоту по сантиметру. Торосы летят навстречу и кажется, что один выше другого — вот сейчас снесут шасси, и мы будем битые. Шасси, как хочется их убрать, спрятать, но мы не имеем на это права — Ил-14 тут же «просядет», и никто не даст гарантии, что он не врежется в торосы. Сознание свободно от всяких мыслей, оно лишь контролирует движение рук и ног, чтобы они не сделали ничего лишнего. Любое неосторожное движение сейчас — это катастрофа. Наконец звучит долгожданное: