Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

Она вылезла из-за парты и, не глядя на Женьку, быстро пошла к дверям. Догонять ее никто не стал.

Через три дня Лера уехала в лагерь, а когда вернулась, звонить Женьке не стала. Та тоже не появлялась. Первого сентября Ольга Викторовна сообщила ребятам, что несколько учеников больше не будут учиться в их классе, потому что родители перевели их в открывшуюся неподалеку новую школу. В их числе была и Женя Куликова.

Потом Лера несколько раз встречала ее. Она изменилась, вытянулась, вместо вечного, затасканного форменного платьица стала носить такие же затасканные, в облипочку, джинсы. Волосы забирала в высокий хвост на макушке, дымила сигаретой, ловко, с шиком сплевывая под ноги. Вокруг нее теперь всегда была ватага таких же оборванных и независимых подростков.

При виде Леры Женькино лицо делалось непроницаемым, она отворачивалась в сторону, всем своим видом демонстрируя, что их мимолетная, но крепкая дружба была глупейшей из ошибок. И ничто в ней не напоминало ту десятилетнюю девочку, всегда замерзшую, полуголодную с жалкой, просительной улыбкой и грустными глазами.

Зачем в тот год она стала обчищать карманы одноклассников? Надоело быть вечно оборванной, захотелось хоть немножко приобщиться к празднику жизни? А может быть, просто мечталось купить мороженое или шоколадку младшим братишкам? Трудно сказать, как невозможно предположить, что стало бы с Женькой, заложи ее тогда Лера на классном собрании.

…С тех пор прошло почти восемнадцать лет. И вновь ее предали. Предал тот человек, которого она любила, жалела, защищала, старалась закрывать глаза на его недостатки.

Почему, Настя, почему?

Лера отнесла полную чашку в мойку, выплеснула чай, сполоснула чашку под краном, потушила свет и пошла к себе. Легла в постель, попыталась заснуть, но не смогла. Беспрестанно ворочалась с боку на бок, перекладывала подушку с одной стороны на другую, пила валерьянку, валокордин — все без толку.

Перед глазами неумолимо стояло лицо Насти, то, каким было оно на траурном портрете, висевшем в зале. Огромные, доверчивые глаза, пшеничная челка на лбу, коса, перекинутая через плечо.

— Зачем, Настенька? — шептала Лера, уткнувшись в подушку, глотая подступающие к горлу слезы. — Зачем ты сделала это? Ведь ты любила меня, как же ты могла так со мной поступить? Может быть, он заставил тебя? Что-то было такое, о чем он знал и пользовался этим, шантажировал? Но тогда почему ты сделала не так, как он велел, отчего решила убить Андрея?

Она не могла успокоиться. Алогичность Настиного поведения терзала ее, она придумывала все новые и новые объяснения действиям медсестры, и сама же отвергала их за несостоятельностью.

Лера пыталась вспомнить, не проявляла ли девушка антипатии по отношению к Андрею, но ничего такого на ум ей не приходило. Если еще на Скворцова она могла быть обижена за то, что он считал ее неумехой и откровенно говорил об этом, то уж Андрей, напротив, всегда был снисходителен к Настиным промахам.

Выходила полная чепуха. Лера начинала все сначала и неизменно приходила к тому же самому результату. Как ни крути, логикой здесь не пахло.

На рассвете ее мысли стали путаться и рваться, глаза слипались, и, наконец, когда уже нужно было вставать, Лера задремала. Во сне тревога и напряжение не исчезли, а лишь усилились, она все продолжала разговаривать с Настей, и постепенно лицо той становилось все ближе, отчетливей, ярче.

Пока не стало обычным, живым лицом.

— Здравствуй, — печально проговорила Настя из сновидения, обращаясь к Лере.

— Здравствуй, — прошептала та, не веря своим глазам. — Разве ты жива?

— Нет. — Девушка грустно улыбнулась и покачала головой. — Нет. Я хотела тебе сказать…

— Что? — Лера всем телом рванулась вперед, стараясь удержать Настю за руку, за край одежды, хоть за что-нибудь потому, что та вдруг на глазах стала таять, исчезать, растворяться в воздухе.

— Не вовремя я погибла, — прошелестела Настя, ускользая от Лериного взгляда. — Не вовремя.

Лера вздрогнула и проснулась. Видение длилось не больше минуты, но было таким реальным, таким осязаемым, что она почувствовала, как лоб покрылся испариной. Ей казалось: еще мгновение — и Настя во сне раскрыла бы страшную тайну о себе. В то же время Лера понимала, что сон всего лишь отражает события, происходящие наяву. Настя звонила ей в день гибели, хотела что-то рассказать, но не успела. То же произошло и во сне.

Часы показывали лишь самое начало седьмого, но спать больше не хотелось. Казалось, закрой Лера глаза, тут же вновь послышится тоненький, слабый голос: «Не вовремя я погибла».

Она встала с постели, приняла прохладный душ, накинула халат и вышла на кухню готовить завтрак. За окном еще был кромешный мрак, но вьюга утихла. Лера не спеша перебрала гречку, залила ее водой, посолила и поставила на плиту. Включила электрический чайник и в ожидании кипятка уселась на табуретку.

Сонную тишину квартиры неожиданно прорезал телефонный звонок. Недоумевая, кому она могла понадобиться в шесть утра, Лера бросилась в прихожую, где висел аппарат.

Схватила трубку — в ней коротко гудел отбой. Она нажала на рычаг, вернула трубку на место, подождала минуту-другую. Телефон больше не звонил. Почему-то Лере вдруг стало страшно. Это был не тот страх, который чувствовала она, лежа в постели у Максимова и слыша из-за стены, как он договаривается об убийстве старика. Тогда страх был сильным, но конкретным, она опасалась реального человека, который находился в соседней комнате, и знала, что при желании может убежать от него.

Теперешний страх был совершенно иным. Он липкой паутиной опутывал тело, парализуя руки, ноги, дыхание, делая ее беспомощной и уязвимой. Лера не могла определить его причину. Ей казалось, что стены квартиры вдруг стали живыми, чужими и враждебными, из-за каждого угла на нее смотрит пара злобных, нечеловеческих глаз, подстерегая, выманивая. Одно неверное движение — и тишина взорвется диким ревом, змеиным шипением, разбойничьим свистом.

Лера с трудом заставила себя вернуться на кухню. Гречка вовсю кипела на плите, из чайника с треском выскочила кнопка. От этих уютных, привычных, бытовых звуков ей на минуту стало легче. Но лишь на минуту. Затем страх навалился с новой силой. Это был уже не страх, а настоящий ужас. И в то же время в глубине сознания зародилась какая-то мысль, совершенно неуловимая, но явно очень важная. Охвативший Леру ужас был как-то связан с этой мыслью, связан напрямую, но чем, она не могла определить.

Телефон зазвонил вновь. На этот раз Лера не стала подходить, просто стояла и слушала, как надрывается он в тишине: три звонка, пять, семь. На десятом трезвон стих. И в то же мгновения Лера поняла, о чем думает вот уже пятнадцать минут.

Она думала о том, что Настина смерть наступила вовсе не «не вовремя». Вернее, не вовремя для нее, Леры, которая так и не узнала, о чем та хотела ей рассказать. Но, абсолютно своевременно для того, кто, ни в коем случае не желал, чтобы девушка совершила признание. Для того, кто вынудил ее пойти на преступление.

Максимов за полчаса до того, как Настя упала с балкона, за что-то сурово выговаривал ей, даже кричал, как рассказывала Анна со слов санитарок. До этого он наверняка слышал, как Настя звонила Лере и договаривалась с ней о встрече. Конечно, слышал, ведь телефон барахлил — и Настя вынуждена была кричать.

Максимову не составило труда догадаться, о чем хочет рассказать Лере медсестра. Возможно, пригласив ее к себе в кабинет после телефонного разговора, он стал угрожать, требуя, чтобы та молчала и не смела встречаться с Лерой. Скорее всего, Настя пообещала ему, что так и сделает.

Но Максимов не поверил ей до конца. Он прекрасно знал Настину привычку свешиваться вниз с балкона. Когда девушка вышла покурить, он неслышно подошел сзади, подтолкнул ее и…

Лера закрыла глаза ладонями. Значит, она спит с убийцей! Не с организатором преступлений, который задумывает уничтожение стариков, пользуясь медикаментозными средствами, а с настоящим убийцей, способным скинуть с балкона молодую девушку, годящуюся ему в дочери!