Обвиняется в убийстве - Гарри Картрайт

Доулен предоставил каждой из сторон по три с половиной часа на заключительные речи. По закону первым и последним с изложением своих аргументов должно было выступить обвинение. Однако сторонам было разрешено распределять выделенное им время по их собственному усмотрению.

Заключительную речь от имени обвинения качал Толли Уилсон. Он детально восстановил у всех в памяти события той кровавой ночи, сказав, что человеком в черном был Каллен Дэвис, который пришел туда с обдуманным намерением "убить источник всех своих несчастий [Присциллу] и всех, кто при этом встанет у кого на пути". Первой ему пришлось убить Андрию Уилборн. Вторая пуля была предназначена Присцилле. Когда Каллен тащил тело Стэна Фарра на кухню, он думал, что Присцилла мертва или при смерти, но та все же смогла выбежать во двор. Каллен поймал ее, но неожиданное появление Буббы Гаврела и Бев Басе отвлекло его внимание, и Присцилле удалось убежать. "Если бы Бубба Гаврел и Бев Басе не оказались там в это время, — продолжал Уилсон, — нам пришлось бы иметь дело уже с тремя нераскрытыми убийствами… с тремя телами в подвале и неизвестным человеком с курчавыми волосами, который уехал с территории особняка на машине". Решив по-видимому, что Гаврел мертв, Каллен погнался за Басе, но вскоре понял, что догнать ее не сможет, и решил вернуться за Присциллой. Обнаружив, что дверь заперта, он перезарядил пистолет и выстрелил в стеклянную дверь. Через образовавшийся проем он бросился туда, где, как он был уверен, должна была прятаться Присцилла, — в спальню. Но не найдя ее там и поняв, что в скором времени будет поднята на ноги полиция, убийца бросил пластмассовый пакет, которым пользовался, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и скрылся.

Что касается утверждения защиты о каком-то сговоре, сказал Уилсон, то само предположение о том, что две бегущие в противоположных направлениях женщины, из которых одна была серьезно ранена, а другая спасалась бегством от смерти, могли вступить в сговор, "настолько противоречит здравому смыслу, что просто смехотворно". Защита раздула вопрос о противоречивых показаниях в отношении времени, продолжал Уилсон. Но объяснение этому вытекает из самих показаний Роберта Сохилла, который просто-напросто ошибся, пояснил Уилсон. Ведь Сохилл также показал, что, когда Бев Басе сидела у него в машине, она вынула сигареты и зажигалку, в то время как эти сигареты и зажигалка были потом обнаружены около дома № 4200 на Мокингберд". Что касается алиби, то Карин Мастер уже сама опровергла его тем, что ничего не сказала об этом большому жюри. Показания Уэйна Полка вряд ли нуждаются в опровержении. "Разве может кто-нибудь всерьез поверить, что он действительно хотел положить все эти растения и кусты к себе в рюкзак, сесть на мопед, а затем преспокойно отправиться домой? — воскликнул Уилсон, обращаясь к жюри. — Но если хотя бы один из вас все же верит Уэйну Полку, если хотя бы один из двенадцати испытывает разумное сомнение, тогда, конечно, Полк сделал свое дело".

С ответным словом защита поручила выступить сначала Майку Гибсону. Отметив, что обвинение вызвало 23 свидетеля, а защита — 44, он заявил, что в сумме своей их показания "выявили истинные черты и обнажили настоящее лицо Присциллы Дэвис. Вы только посмотрите на нее! — воскликнул Гибсон. — Все эти молодчики, вертевшиеся около нее… огромное количество перкодана… недозволенные наркотики. Присцилла утверждала, что ее отношения с У. Т. Рафнером носили чисто платонический характер, в то время как Рафнер назвал их любовными. Почему Рафнер так настойчиво добивался алиби для себя?" А потому, ответил Гибсон на собственный же вопрос, что хорошо себе представлял, кто действительно совершил убийство. Далее он свел воедино три на первый взгляд не связанные друг с другом показания и попросил присяжных взглянуть на них в комплексе. Первое: утверждение, что незадолго до убийства на руках у Стэна Фарра были крупные суммы денег. Второе: показания двух друзей Рафнера — Дэнни Макдэниелса и Дэвида Джексона — о том, что однажды они видели, как Присцилла открыла сейф и вынула оттуда пакетик с кокаином. Наконец, третье: убийца оставил пластмассовый пакет для мусора именно наверху, то есть там, где находится сейф. "Дэвид Джексон или какой-то другой убийца хотел залезть в этот сейф", — заявил Гибсон. Он вновь напомнил присяжным о том, что в доме у Присциллы проживало множество торговцев наркотиками и уголовников. "Через руки этой дамы и через ее дом проходило поистине феноменальное количество всевозможных снадобий", — заметил Гибсон и так покачал головой, словно сам не мог в это поверить.

Вынужденный выступать вслед за Гибсоном и перед Ричардом Хейнсом, Фил Бэрлсон решил придать своему заключительному слову сдержанный и лаконичный характер. Он напомнил жюри, что ни Бев Басе, ни Бубба Гаврел точно не знают, кто убил Стэна Фарра. Они знают лишь то, что произошло с ними, и могут лишь предполагать, что "тем человеком был Кал лен Дэвис". Что же касается Присциллы, то было бы просто неразумно предполагать, что она еще могла что-нибудь помнить после таких доз перкодана и алкоголя, все смешавших в ее мозгу. "Сколько раз вам приходилось слышать от свидетелей обвинения фразу: "Я уже не помню!" — воскликнул Бэрлсон. — Повторяю: от свидетелей обвинения, а не от свидетелей защиты". К тому же, добавил он, "тот факт, что обвинение никого не пригласило для опровержения показаний наших свидетелей, доказывает, что они давали правдивые показания. А это значит, что мы представили вам действительные факты". Присцилла заявила в присутствии присяжных, что, когда той ночью впервые услышала голос Бев Басе, донесшийся с подъездной аллеи, она подумала, что это Ди. "Почему же тогда, — поинтересовался Бэрлсон, — она не закричала: "Ди, убегай скорее!"? Она либо лгала, либо совершенно не думала о том, что ее дочери грозит опасность. Перед нами — женщина столь эгоистичная, столь пекущаяся лишь о собственном благополучии, что от нее можно ждать чего угодно". Бэрлсон еще раз напомнил о всех ложных показаниях, которые Присцилла дала в суде, и закончил выступление вопросом: "Если она хотела, чтобы вы поверили ей в одном [в том, что все это сделал Каллен] почему же тогда она не рассказала правды обо всем остальном?"

Теперь наступила очередь Хейнса. Его выступление было проникнуто таким праведным негодованием, что ему мог бы позавидовать любой проповедник.

"Обвинение сделало все, что только могло, — начал он, засунув большие пальцы в кармашки жилета, но все его усилия оказались, увы, тщетными". Хейнс сказал, что не сомневается в том, что противная сторона обвинит его в "попытке опорочить и очернить ее свидетелей". Однако такое обвинение не имеет ничего общего с действительностью. И он постарается доказать это присяжным. "Я хочу лишь, чтобы Бубба Гаврел прозрел. Мне жаль таких, как он… Но я могу легко понять, почему он оказался на этой стезе: за его спиной стояли другие". Хейнс сделал паузу, давая возможность хорошенько усвоить то, что он только что сказал. "Но я ни в коем случае не прощаю, и вы не должны простить ему лжи, ибо, если ты принял присягу перед господом богом, мнение родителей и друзей должно уже ничего не значить для тебя. И все же своим настоящим врагом я считаю другого человека — Присциллу Ли Дэвис, эту растлительницу молодых душ, чье макиавеллиевское влияние ощущалось повсюду".

На некоторое время, однако, Хейнс оставил Присциллу в покое и принялся за полицию Форт-Уэрта, проводившую расследование. "Не кажется ли вам странным и необычным, что почему-то не был сделан снимок пули, найденной в подвале (если, конечно, она действительно была там найдена)?" Почему обвинение не пригласило для дачи показаний ни одного старшего полицейского чина? Почему оно не вызвало в суд детектива К. Р. Дэвиса, которому было поручено вести дознание? "Вы, конечно, помните, что произошло, когда мы сами пригласили полицейского Содерса? А почему этого не сделало обвинение? На эти вопросы могут ответить лишь сами уважаемые обвинители". Хейнс перечислил затем множество всевозможных недоработок со стороны следствия. Пожалуй, единственной его заслугой, достойной, по его мнению, всяческой похвалы, было то, что следствию так и не удалось обнаружить на месте преступления отпечатки пальцев его подзащитного.

С рвением проповедника Хейнс излагал свои доводы пункт за пунктом, оставив самые веские напоследок. Все малейшие детали и нюансы дела, представленного обвинением, сказал он, "строятся на показаниях Присциллы Ли Дэвис, верить которой нельзя". Ему просто не хватало слов, чтобы дать достойную оценку Присцилле. На ум приходили лишь такие определения, как "пчелиная матка", "д-р Джекиль и миссис Хайд", "человек двух миров", "ветреная и бездумная особа", считавшая себя светской дамой и одновременно водившая дружбу с уголовниками. Трудно было сдержать улыбку, когда Хейнс с наигранным удивлением заявил присяжным: "Я сам не мог раскусить Присциллу Ли Дэвис, пока всю ее подноготную не раскрыл д-р Миллер". Гневно стуча кулаком по деревянному ограждению, за которым сидели присяжные, Хейнс продолжал: "Перевоплотившись из доктора Джеки ля в миссис Хайд, она стала приглашать в этот огромный дом всех этих типов, всех этих негодяев, жуликов, мошенников, бродяг и уголовников — Санди Майерс, Лэрри Майерса, пока того не упрятали в тюрьму, то есть всех тех, с кем Присцилла Ли Дэвис связала свою жизнь в ее ином мире! Вы не задавались вопросом, почему эта взрослая женщина разрешала своей дочери водить компанию со всеми этими людьми? Отвечу: потому что она сама принадлежала к их миру!"