Внешнеполитические факторы развития Феодальной Руси - В. Каргалов

В целом, несмотря на фрагментарность и несистематический характер археологического материала, запустение сельских поселений в XIII в. в результате монголо-татарского нашествия прослеживается почти по всей территории Северо-Восточной Руси, причем размещение домонгольских городищ и селищ, запустевших в это время, в общем территориально совпадает с районами, которые известны по данным письменных источников как наиболее часто опустошавшиеся татарами. К числу таких районов относятся: владимирские земли по Клязьме, Рязанское княжество, земли по верхней Оке и Сейму, Переяславское княжество. В этих районах домонгольские городища и селища, запустевшие не позднее XIII в., численно преобладают.

Несколько иная картина прослеживается по районам, которые известны как сравнительно безопасные от монголо-татарских вторжений второй половины XIII в.: Московскому княжеству (за исключением восточных и западных окраин), Тверскому и Ярославскому княжествам, землям по средней Десне (в районе Брянска и ниже) и некоторым другим. В этих районах наряду с городищами и селищами домонгольского времени имеется довольно много сельских поселений со слоями XIV—XV вв., что свидетельствует о сохранении на них жизни и даже о притоке населения из опустошаемых районов. В частности, для провинциальных городков Тверского княжества два столетия после «Батыева погрома» были временем значительного роста и развития. В Ярославском княжестве на участке Волги от Ярославля и выше селищ со слоями XIV—XV вв. зафиксировано почти вдвое больше, чем прекративших существование в XIII в., а на Шексне последние вообще отсутствуют. Значительное количество поселений со слоями XIV—XV вв. обнаружено на средней Десне в районе Брянска Любеча (раскопки Б. А. Рыбакова, Ф. М. Заверняева, В. П. Левенка). Сохранение жизни на ряде домонгольских городищ в этом районе неплохо иллюстрирует отмечавшийся в литературе факт перемещения центра политической жизни Черниговской земли на север, к Брянску1. Примерно такая же картина прослеживается и по Московскому княжеству. Следует, однако, отметить, что во всех этих районах последствия монголо-татарского нашествия были достаточно тяжелыми, о чем свидетельствует прекращение жизни на многих домонгольских городищах и селищах.

О влиянии монголо-татарского нашествия на размеры и размещение сельских поселений можно судить лишь по немногочисленным археологическим данным, не позволяющим с достаточной определенностью выяснить тенденции изменения сельских поселений. Можно предположить, что селища уменьшались в размерах, переносились из-за постоянной «татарской опасности» с открытых берегов рек в леса, под защиту чащоб и болот. В. В. Седов отмечает, во всяком случае, что в XIV—XV вв. особо крупные селища исчезают, а количественно преобладают небольшие селища, которые по числу дворов были почти вдвое меньше, чем домонгольские '. На среднем Дону, т. е. в районе, постоянно подвергавшемся набегам из степи, в рассматриваемый период исчезают поселения на открытых местах, а селища небольших размеров (3—4 землянки) размещаются в лесах: селиться у больших рек и на открытых водоразделах люди избегали 2. Можно предположить, что подобная тенденция (может быть, менее ярко выраженная) имела место и в других районах Северо-Восточной Руси.

В совокупности свидетельства письменных источников и археологические материалы дают картину тяжелых последствий монголо-татарского нашествия XIII в. для сельских местностей Северо-Восточной Руси.

Следует отметить, что аналогичная картина прослеживается и на территории Южной и Юго-Западной Руси, где также имело место массовое прекращение жизни на домонгольских городищах и селищах. Обобщенный археологический материал такого рода имеется по Северной Буковине, бассейну Роси и Россавы, району Киева, западным областям Украинской ССР и некоторым другим районам3.

Ущерб, наносимый нарбдному хозяйству феодальной Руси монголо-татарскими завоевателями, не ограничивался опустошениями и грабежами во время многочисленных татарских «ратей». После установления ига огромные ценности уходили из русских земель в виде ордынских «даней» и «запросов», что подрывало и без того ослабленную нашествием экономику Руси. (Завоевателями была создана целая система ограбления покоренных народов, которая не давала им оправиться после разгрома и имела целью увековечить тяжкое иноземное иго. 14 видов ордынских «даней» и других «тягостен» опутывали русские земли.

Центральное место в системе «ордынских тягостей» занимала «дань», известная по источникам под названием «царева дань», «дань десятинная», «выход» и просто ««десятина». Дань была постоянным налогом, собиравшимся в пользу ордынского хана с городского и сельского населения (по переписи от дани освобождалось только духовенство и «церковные люди»). Единицей обложения при сборе дани было хозяйство (в городах — дом, в сельских местностях — соха, плуг, деревня). О размерах дани источники не дают определенных сведений. В. Н. Татищев указывает, что «дань урочная со всея земли» собиралась великим князем Василием «по полугривне с сохи, а в сохе числища два мужи работнии», а сверх того «и дары многи, и выход особ»1. С. Соловьев приводит выдержку из письма Едигея к великому князю Василию Дмитриевичу, из которой явствует, что серебро в Орду отсылалось из следующего расчета «по рублю дань с двух сох» 2. По свидетельству летописцев 1384 г. дань в Орду платили «съ всякие деревни по полтине» 3. Правда, последнее свидетельство относится к XIV в., но его, как нам представляется, можно распространить и на более ранний период ига, так как новых переписей после «числа» 1273 г. не проводилось, и в XIV в. дань собиралась «по давним сверткам» 4. Татарская «дань» в размере «по полугривне с сохи» или «со всякие деревни по полтине» тяжелым бременем ложилась на крестьянское хозяйство.

Кроме «царевой дани», на крестьянское население в качестве постоянных «ордынских тягостей» ложились «поплужное», «ям» и «подводы». Имеются данные о замене некоторых из этих «тягостей» (например, «яма») определенными выплатами серебром. «Дань», «поплужное», «ям», «подводы» раскладывались на все крестьянские хозяйства одинаково, так как незначительные в тот период имущественные различия среди крестьян не могли практически учитываться сборщиками дани. Кроме этих сборов, практиковался ряд налогов с торговли и ремесленного производства: «тамга», «мыт» и др. Величину их определить невозможно, источники ничего по данному вопросу не сообщают5.

Кроме постоянных налогов, монголо-татары прибегали к нерегулярным сборам. К их числу относятся прежде всего «запросы», т. е. единовременные требования хана о присылке крупных сумм сверх установленной дани на военные расходы, расходы по управлению и т. д. Эти «запросы» часто были очень значительными. Например, в Волжской Булгарии один из таких «запросов» привел к тому, что жители «были вынуждены продавать своих детей, нуждаясь в деньгах» 6.

Очень обременительными были различные «дары» и «почестья» — подарки, отсылаемые в Орду или подносимые на месте царевым послам, «царевичам», баскакам и т. д. («поминки», «поклонное», «выходное», «памятное», «становое», «выездное», «мимоезжее»). В пользу хана, его родственников, а также отдельных представителей монгольской феодальной аристократии собиралась особая «пошлина»: «царева пошлина, царицина, князей, рядцев, дороги, посла» '. Тяжелым бременем ложился на крестьянское хозяйство «корм», который вымогали татары при проезде через русские земли. Источники упоминают много видов этой повинности: «кормы наши и коней наши», «корм послов наших или цариц наших или наших детей» и т. д. К нерегулярным ордынским «тягостям» относилась также обязанность по повелению хана «рать сбирати, где восхочем воевати», и ханская «ловитва» (охота) 2.

Определить точно общую сумму татарских даней с русских княжеств не представляется возможным. Известные цифры «ордынского выхода», приводившиеся в духовных и договорных грамотах русских князей XIV—XV вв., распространяются только на определенную часть территории Северо-Восточной Руси (Московское княжество, Нижний Новгород, отдельные города Поволжья) и не дают общей суммы дани. Кроме того, они относятся исключительно к постоянной «царевой дани» и, может быть, к денежному выражению некоторых других тягостен (тамга, ям) и не учитывают выплаты в Орду нерегулярных сборов (различные «запросы», «дары», «поминки», «корм»). Однако и эти далеко не полные цифры «ордынского выхода» составляют огромные по тем временам суммы. По докончанию великого князя Дмитрия Ивановича с Владимиром Серпуховским (1389 г.) «ордынская тягость» Московского княжества выражается в сумме 5000 рублей, а по докончанию 1396 г. «в семь тысяч рублей». Духовная грамота Владимира Серпуховского (1401—1402 гг.) сообщает о «новгородском выходе» в 1500 рублей3. Кроме того, отдельно, помимо «московского выхода», платили дань в Орду рязанский, тверской и другие великие князья.