Секториум - Ирина Ванка

— Идею не кинешь, — ответил он. — Господь бог сам их на головы роняет…

И, словно в подтверждение сказанному, сверху, прямо с неба, что-то пролетело со свистом и шлепнулось нам под ноги, будто камень. Упало и отскочило в траву от утоптанной грунтовой дорожки.

— Спокойно, — сказал Миша, — это майский жук, — и вынул из травы огромного жука с поджатыми лапками. — Хорошо, не по голове отоварил.

— Он умер?

— Ничего подобного. Он спал и свалился с ветки. На, отвези Птицелову, и пусть подавится.

— Ой…

— Не бойся, не укусит, — сказал он, перекладывая сонного жука на мою ладонь. — Серьезно говорю, сколько я их в детстве мучил, ни разу не укусили. Самое доброе создание в мире жуков. Возьми, в кармане пронесешь через карантины.

— Он какой-то контуженный.

— Спит, говорю же тебе! Хочешь, свежих натрясу? Подставляй сумку.

Миша взялся за ствол молодого каштана, и жуки посыпались вниз, как орехи. Один даже завалился ему за шиворот.

— Столько хватит? Все! Птицелов, считай, у нас на крючке!

— Но, Миша, мы же договорились…

— В крайнем случае, — заверил Миша, удовлетворенно потирая руки, — суп из них сварит.

Глава 10. «ЖУЧИНЫЙ СУП»

На посадочный карантин я явилась с тремя коробками. В одной лежал хартианский наряд с обширной заплатой на горелом месте, в другой — жуки для Птицелова, в третьей — фрукты и «Беломор». Адам добавил четвертую, размером с несколько томов Большой Советской Энциклопедии: «Юстасу от Алекса», жирно обработанную герметиком и перевязанную подарочным бантом. Сначала я подумала, что это книги, но вес не соответствовал предположению. На ленте, как на траурном венке, было написано: «От Миши, Адама, Этьена, Олега, Петра и Веги с пожеланием счастья».

— У него день рождения? — спросила я.

— Вроде того, — ответил Адам, и сунул под бант конверт. — Сначала отдашь письмо, — предупредил он. — Потом коробку. Пока не прочтет, не давай.

После посадки в капсулу, оставшись с коробкой наедине, я применила к ней хартианскую методику… Корабль набирал скорость в направлении Диска, снотворное лежало рядом, все погружалось в «резиновую» тишину, только моя возбужденная интуиция рыла дыру в подарочной оболочке. С трудом мне удалось слепить примитивную матрицу находящегося внутри предмета: изуродованного монстра, несущего в себе обман чувств и сумятицу впечатлений. Эта вещь явилась мне в кровавых тонах и подействовала угнетающе. Пока я раскодировала метаморфозу подсознания, сон настиг меня.

— С днем рождения! — приветствовала я Юстина, когда рев двигателей стих и позволил мне слышать собственный голос.

Юстин вывалился из салона с озадаченным выражением лица и сразу выхватил у меня из рук папиросы.

— Который ща день на Земле?

— Начало июля.

— Дык, я, кажись, в январе родилси?..

— Ты не напутал?

— Хрена терь разберешь, — сказал он, прикуривая, — можа и напутал.

— Это не все. Пообещай показать, что они тебе прислали.

Юстин развернул письмо. «Только не показывай Ирке», — было написано в верхней строке.

— Ладно, — расстроилась я и вручила ящик. — Поехали.

Птицелов подсел ко мне перед началом представления. Принял жестяную банку с дырочками для вентиляции, запустил туда пятерню, и некоторое время шарил, в надежде отыскать что-нибудь пернатое. Чем дольше шарил, тем более обескураженным становилось выражение его лица. В конце концов, он сунул нос в банку и выудил жука вместе с травой, которую я подстелила им для пищи и комфорта. Жук схватил Птицелов лапками за палец и пополз. Птицелов наблюдал его с тем же обескураженным выражением…

— Кто тут?

— Майский жук, — доложила я. Меня распирало от нетерпения. Я знала, что он спросит потом, как удивится, когда я отвечу, как не поверит…

— Тут летающая особь должна быть.

— Он летающий.

— Думаю, нет.

— Еще как летает.

Птицелов удивился и подверг жука умозрительному анализу.

— Только в невесомости, — заключил он.

— В планетарной гравитации, на собственных крыльях, и, что примечательно, даже при невысокой плотности атмосферы.

Умозрительный анализ был продолжен, но заключение не изменилось:

— Думаю, этому невозможно лететь.

Против откровенной глупости я затруднилась найти аргумент. По счастью, представление началось. На арену вышел новичок, встал на колени, напрягся, потребовал тишины. Трибуны замерли в ожидании, а мои жуки завозились. Самый главный и самый толстый жук, которого только что мучил неблагодарный заказчик, раскрыл хитиновый панцирь и стал расправлять крылья. Я захлопнула коробку, прикрыла ее подолом, и выступающий снова был вынужден требовать тишины, на этот раз от меня. Мы замерли в ожидании. Ждали все. По трибунам пошла дрожь, лица собравшихся стали настороженными. Что-то необычное намечалось на старом добром зрелищном месте. Дрожь перешла в монотонный гул, стала растекаться от арены к верхним ярусам цирка, словно тяжело нагруженный самолет пытался противостоять гравитации. Фундамент стал ритмично вибрировать под трибуной, а эпицентр этого неожиданного катаклизма находился как раз у меня под ногами.

Птицелов выпучил глаза и замер, объятый недоумением. Выступающий стал припадать ухом к арене, выискивая источник безобразия. Мы с Птицеловом являли собой две статуи, полные достоинства и безучастия, до тех пор, пока жук не стукнулся о крышку и не упал в траву.

Птицелов окаменел до конца представления, словно ввел себя в транс, впал в анабиоз или провалился в спячку с открытыми глазами. Как только аудитория опустела, он упал на четвереньки перед банкой.

— Я должен видеть, — повторял он как заклинание и раскладывал жуков на бортике арены. — Я должен сам видеть…

Жуки расползались, Птицелов терпеливо складывал их в кучу, пока самый главный и толстый опять не завелся на взлет. Едва хитиновые пластины приподнялись, Птицелов снова остолбенел. Казалось, до последнего момента он отказывался верить глазам. Он не верил даже тогда, когда жук полетел-таки низко над ареной.

— Такого нельзя было представить, — окончательно постановил он. — Я первый раз видел, что так делают.

После представления мы пошли прогуляться. Птицелов был слегка не в себе, плохо реагировал и на вопросы отвечал не по смыслу.

— Я надеялась, ты со мной позанимаешься в этот раз. На Земле мне не хватает учителя, здесь — времени не хватает. Знаешь, что мне дольше суток запретили находиться в зоне цирков? — Птицелову было наплевать на мои проблемы. — Давай, понесу жуков? Они ко мне привыкли. — Птицелов не отдал коробку, которая клокотала и вибрировала у него в руках. — Конечно, это не самый летучий экземпляр. Я подумала, если тебе понравится идея, можно будет в следующий раз привезти мух. Они летают как пули, быстрее, чем стрижи. Жаль, что ты торопишься. Я бы с удовольствием позанималась. Здесь мне проще это делать, чем дома. Да! Если я расскажу, что со мной приключилось после прошлой поездки, ты не поверишь. Я думала, все! Больше не увижу ни Хартии, ни тебя. Год назад я подумать не могла, что меня это так расстроит…