Всё изменяет тебе - Гвин Томас

— А теперь хватит! Вперед, ребята!

Мистер Джервис удрал подальше от беды — в глубок кий придорожный кювет. Последовав за ним, я увидел, как радклиффовский жеребец рванулся вперед и шашка Радклиффа взметнулась над головой Джона Саймона. Тяжелый клинок пришелся Джону Саймону по виску, и он упал. Выхватив из — под куртки короткий нож, Уилфи Баньон, бормоча проклятия, ринулся на Радклиффа и тотчас же свалился навзничь с прекрасной плиммоновской шашкой в груди. Крик бешеного гнева вырвался из сотен глоток людей, стоявших в первых звеньях колонны. Многие повы- хватывали короткие ломики, ножи и даже револьверы. Одним только натиском своих тел они на несколько минут заставили было иоменов дрогнуть. Но уже в следующее мгновение раздался оглушительный грохот винтовочного залпа. В домах, расположенных вдоль главной улицы, распахнулись окна, и Пехотинцы, тщательно целясь, стали стрелять из них по скученной толпе, запрудившей главную улицу поселка. Передние ряды подались назад. Плиммон приказал своим людям расчистить некоторое пространство, чтобы дать солдатам больше простора при стрельбе. В кювете рядом с собой я увидел Льюиса Эндрюса Поместив Джона Саймона между нами, мы протолкнули его через брешь в изгороди и потащили по небольшой полянке, отделявшей нас от дома Пенбори. Отсюда мы видели, как Плиммон инсценирует боевые действия. Все было сделано быстро и просто. Кони сильней людей, а кавалеристы — добровольцы составляли единое целое со своими конями. Это был триумф меднолобых и бездушных голов и их бесчувственных обладателей. Кучка особенно юных кавалеристов, которые хорошо видны были мне, потому что они почти совсем не двигались с места, не переставая кричала «ура, ура — а!» и неистово размахивала саблями. Пехотинцы, забравшиеся в дома, продолжали стрелять; кольцо вокруг толпы смыкалось, плиммоновские молодчики ожесточенно напирали на нее с фронта, и это доставляло стрелкам новые и все уплотняющиеся мишени. Нам видно было, как рабочие стали карабкаться по фасадам домов в надежде вырвать винтовки из рук солдат, но мы так — таки ни разу не увидели, чтоб хоть один из них успел добраться хотя бы до окна первого этажа. Из домов несся отчаянный визг перепуганных женщин, и я вдруг понял ужасающую правду, звучавшую в этих воплях. Через десять минут беглецы появились на всех дорогах и тропинках, ведущих из Мунли.

Мы продолжали подниматься вверх по холму, низко пригибаясь к земле и стараясь использовать любое прикрытие, предоставляемое нам деревьями. Джон Саймон еще не приходил в себя, и нелегкое было дело тащить его вверх по откосу. Мы достигли небольшого пустынного, видимо заброшенного каменного карьера и расположились в одном из его углов. Подпочвенный ключ образовал здесь небольшую лужицу, и, черпая из него воду, мы стали смачивать голову Джону Саймону. Он приоткрыл глаза, посмотрел на серую, белесую, зловещую облицовку карьера и снова закрыл их.

— На некоторое время мы здесь в безопасности, — сказал Льюис, — но охотники, конечно, займутся приятным видом спорта — начнут прочесывать этот горный склон в поисках отставших. Так что необходимо убраться отсюда так быстро, как только возможно.

Через четверть часа Джон Саймон уже в силах был стать на ноги. На лице его лежал отпечаток горечи и глубокого удивления, и мы старались не разговаривать с ним. С большой осторожностью мы начали подъем на вершину Артурова Венца. Оттуда мы смогли рассмотреть суетливое движение отдельных людей на главной улице Мунли — они разыскивали своих убитых и раненых.

— Один из них — Уилфи Баньон, — сказал Льюис.

— Из них? Из кого же это? — спросил Джон Саймон.

— Из убитых.

— Уилфи? Убит?

— Ага! — ответил я. — Плиммон расправился с Уилфи без всяких околичностей. Вот Уилфи и отведал благородного рыцарского меча. И — умер. Я видел из кювета, как это произошло.

— Уилфи не знал, что такое хитрость. Он не очень — то умел ждать.

— О господи Иисусе! — прошептал Джон Саймон и глубоко зарылся лицом в дрок, на котором мы лежали. — Я был неправ, так неправ, что дальше некуда. И нас обошли.

— Как голова, Джон Саймон?

— Болит. О, почему Радклифф не пустил в ход острую сторону клинка? Тогда у меня не осталось бы головы, которая болит, а дела мои были бы тогда ничуть не хуже, чем теперь. Как я был безумен, что повел их в эту мясорубку! Джереми Лонгридж, Уилфи Баньон и другие в свое время пытались предупредить меня об этом, но я был так уверен в своей правоте, что и слушать их не захотел.

— Забудь об этом. Как только каратели убедятся, что твоего трупа нет среди убитых, они начнут охотиться за тобой, как за хорьком. Но дорога на Север еще открыта и не опасна. Это именно то, что нужно, парень. Только бы перебраться на ту сторону Артурова Венца — и все будет в порядке! Так как же, пойти мне к Кэтрин и сообщить ей, что ты уже в пути?

— Пожалуй… Но дай мне еще хоть немного времени, чтобы подумать.

— Время, чтобы подумать? Боже мой, да меньше всего тут нужно думать!

13

Эту ночь мы провели в маленьком селении у северного подножия Артурова Венца, отделенного от Мунли всей громадой горы. Нас накормили и приютили у себя местные жители — знакомые Льюиса Эндрюса. Они были столь доброжелательны к нам, что обманули иоменов, прибывших сюда к вечеру в игривом и легкомысленном настроении — поразведать, не видал ли кто здесь беглецов из числа мунлийских бунтарей.

Еще до того, как мы улеглись в постели, сооруженные для нас хозяевами в сенях, я успел уже почти окончательно убедить Джона Саймона в правильности моих доводов.

— Предоставь это дело мне, — сказал я, — а сам знай сиди себе здесь, парень, будь глух и нем. Как всякому овощу свое время, так и для прозрения людей своя пора. Сегодня праздник на улице плиммонов и радклиффов. После событий сегодняшнего утра многим долгие месяцы будет тошно вспоминать о пережитых потрясениях и мучениях. У Пенбори, который когда — то временно приоб- щилс'я к царству поэзии, хватит здравого смысла хоть некоторое время обходиться с людьми чуть получше обычного, а тем временем мистер Боуэн со всей своей фанатичной братией позаботится о том, чтобы приравнять тебя к дьяволу и блудному сыну и заставить людей поверить, будто именно на тебе лежит ответственность за каждое убийство в отдельности, совершенное сегодня по ту сторону холма. Тут шутки плохи. Так что давай удирать.

— Какого же я свалял перед ними дурака! Какого ужасного дурака! — только и мог произнести Джон Саймон.

Но, судя по его одобрительным кивкам в ответ на высказанные мной соображения, я был уверен, что в одно ближайшее утро Джон Саймон, Кэтрин и я повернемся спинами к местным долинам, охваченным ужасом и потерявшим всякий покой. А чтобы окончательно увериться в этом, я еще раз стал рассказывать Джону Саймону — убедительно и восторженно — о прохладе и красоте, которые ждут нас на Севере, в лощине, ставшей моей собственностью.

Около девяти часов, когда все мы сидели в кухне, дверь вдруг распахнулась и в комнату вошел человек примерно моего возраста, прекрасного сложения, с огромным широким лбом, с глубоко сидящими ироническими глазами, одетый в специальный костюм — не то рабочего — гор- няка, не то лесного жителя. В момент появления на лице его лежала глубокая скорбь, но, увидев нас, он постарался сложить губы в приветливую улыбку, хотя взгляд оставался опустошенным и тоскливым. Джон Саймон помахал ему рукой.

— Алан, — сказал Джон Саймон, — это мой друг, Эдди Парр. Откуда ты, Эдди?

— Пришлось задержаться в одном из поселков, милях в пятнадцати к западу отсюда. Я вернулся так быстро, как только можно было. К середине первой половины дня я уже был в Мунли.

— Что нового?

Эдди обвел глазами всех нас, останавливаясь взором на каждом лице в отдельности, и задержался наконец на престарелом хозяине дома, который, сидя в кресле у камина, покуривал длинную пенковую трубку.

— О, плохо! — сказал он, придвигаясь поближе к камину и в то же время бросая на меня беглый взгляд, словно он уже слышал обо мне и проверял создавшееся у него впечатление.

Мы ждали, чтоб он продолжал. Губы старика, обхватившие мундштук, так нарочито громко чмокали, точно он хотел этим изолировать себя от нас. Г нет тишины уже начал утомлять его, и я, чтобы помочь ему, принялся постукивать носком сапога по грубой резьбе, которой была покрыта толстая ножка стоявшего поблизости табурета.

— Все нынешнее утро, — продолжал Эдди, — я ходил взад и вперед по главной улице. Никто мне не мешал. Всю первую половину для я провел, как на поле брани — я был удручен, страшно удручен и носился по улицам, как собака. Я никогда раньше не видел столько трупов — целые горы…

— Какое это ужасное зрелище, — сказал Джон Саймон, — но есть люди, которым оно доставляет удовольствие. Некоторые даже находят в нем какую — то особую прелесть, утешительную прелесть, иначе они не стали бы затрачивать столько усилий на его организацию.