Переулки Арбата - Лев Колодный

В этом же переулке находился дом Бабиных (№ 4). В нем в 1858 году расположилась первая Центральная городская телеграфная станция, где работали аппараты Морзе и Юнга и был, между прочим, аппарат, способный передавать фототелеграммы. Спустя десять лет после открытия числилось на станции 128 человек. Стало тесно в старом доме, поэтому телеграф переехал в бывшее здание станции почтовых карет, ставшей к тому времени ненужной, по соседству с нынешним почтамтом. Трехэтажное здание это на углу Чистых прудов и по сей день служит почтовому ведомству. На работу телеграфистами сюда стали впервые принимать женщин, а требовалось для этого ни много ни мало знание двух иностранных языков, законченный курс в гимназии или в институте. На этом месте телеграф пробыл свыше полувека.

Обратно в переулок, откуда началась его история, телеграф вернулся так. Перед первой мировой войной здание благородного пансиона сломали. На его месте задумали строить новое, заложили фундамент. Началась война, потом революция. В недостроенном виде здание простояло до мая 1926 года. Эту строительную площадку и решили передать Центральному телеграфу, когда встал вопрос о его будущем. Придавая особое значение строительству на главной улице Москвы, провели конкурс на проект нового здания. В нем приняли участие многие видные зодчие. Два проекта были заказаны маститым архитекторам - Алексею Викторовичу Щусеву и Ивану Ивановичу Рербергу. Первый разработал блестящий проект в стиле конструктивизма, новаторский по архитектуре. Но предпочтение отдали более спокойному, традиционному и в то же время монументальному зданию Рерберга. Началось строительство в мае 1926 года, а в целом все было закончено в следующем году. Темпы поразительные! Под руководством Ивана Ивановича Рерберга соорудили большое здание с применением новых материалов - железобетона, металлоконструкций. Его отделали камнем - светло-серым украинским гранитом (со стороны главной улицы) и оштукатурили, применив гранитную крошку (с трех других сторон). Это и красиво, и экономично. По фасадам - большие окна. У входа - каменные торшеры со светильниками. А над башней - декоративная решетка. Все в здании рационально, оправданно, безупречно спланировано, удобно и для тех, кто работает, и для тех, кто приходит сюда по своим делам.

Поток людей сюда растет буквально с каждым днем. Насколько неизменен облик телеграфа внешне, настолько он подвержен переменам внутри. Техника связи бурно прогрессирует. Помню, я был на телеграфе в день запуска космического корабля с Юрием Гагариным на борту. Тогда тысячи телеграфных аппаратов передавали на весь мир эту весть. Все пространство верхнего этажа занимали похожие на пишущие машинки телеграфные аппараты, а за ними сидели девушки и женщины. Тысячи телеграфисток. И сегодня наверху работает много людей, но стало их гораздо меньше.

Есть помещения, где на десятки метров протянулись стойки с аппаратурой, которые заменили телеграфистов. Идешь по безлюдным залам и только слышишь, как пощелкивают приборы. За этими звуками - океан информации, которая соединяет миллионы людей на всем земном шаре.

Такое всемирного масштаба мероприятие, как Олимпиада-80, подтолкнуло дело со строительством нового здания телеграфа. Оно видно теперь каждому в Газетном переулке. Строители возвели здание примерно такой же высоты, но меньшее по объему и площади. Своим обликом, отделкой, деталями архитектуры, формой окон оно напоминает постройку И. И. Рерберга. У нового телеграфа окна пяти разных форм - прямоугольные, квадратные, арочные, одно- и двусветные. Двора нет. Это квадрат; одна его, восточная, половина занята отделами телеграфа, а другая, западная, - аппаратурой.

Техника здесь новая: наша, отечественная. Требует она кондиционированного воздуха, вот почему через тонкие отверстия потолка струится прохладный воздух: на крыше оборудована градирня.

В новом здании работает еще меньше народу, почти все операции выполняют машины, которыми управляют техники и инженеры. Этажи заполнены сложной аппаратурой. Здание дало Москве новую международную станцию "Телекс".

Специальная аппаратура нового здания предназначается для передачи факсимильных сообщений. Это фототелеграф, с помощью которого отправляют штриховые изображения (текст от руки и на машинке, чертежи), т. е. практически любую документацию.

Спустя 120 лет после своего возникновения, почти на том же месте телеграф получил новое здание, украсившее не только переулки, но и Тверскую.

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ

Так было прежде, так и теперь: рядом с консерваторией обычно селились музыканты. В прошлом веке тут жили Петр Ильич Чайковский, Николай Григорьевич Рубинштейн и другие профессора. А в наш век в нескольких минутах ходьбы от Большого зала - Дом композиторов. Союз композиторов и квартиры композиторов.

Брюсовский переулок был последним московским адресом человека, которого при жизни называли великим композитором нашего времени. А дирижер Евгений Мравинский, впервые исполнивший многие его произведения, сказал определенно: "Шостакович, конечно, гениальный композитор".

Бронзовая мемориальная доска на стене большого многоэтажного дома изображает Шостаковича в задумчивости сидящим на скамье. Такой скамьей могла быть та, что виднеется во дворе дома № 8/10. Жильцом этого дома Шостакович стал в 1962 году.

В первую половину жизни, приезжая в Москву по делам, Дмитрий Дмитриевич останавливался в разных местах. Одно время в юности он заведовал музыкальной частью Московского театра имени Вс. Мейерхольда и жил у его руководителя. Кстати, на этой же улице находится дом В. Э. Мейерхольда. Рассказывают: случился однажды пожар, но Всеволод Мейерхольд, вызвав пожарную команду, не бросился спасать вещи, а первым делом снял с полки партитуру Шостаковича.

Когда Ленинград оказался в блокаде, композитор был эвакуирован оттуда с семьей. Первым его домом стала гостиница "Москва". Его видели тогда побледневшим и осунувшимся, но одухотворенным. Из осажденного города он доставил три части симфонии № 7. Работа над ней началась, когда грянула война, в самые тяжкие дни. Писал ее Дмитрий Шостакович под грохот артиллерийской канонады, в перерывах между бомбежками, дежурствами на крыше во время налетов.

Из Москвы в октябре 41-го путь композитора вместе с неоконченной симфонией лежал через Москву в Куйбышев, куда он ехал вместе с Большим театром. Его оркестру выпала честь - первому исполнять музыку, которая потрясла мир.

Композитор еще только ее сочинял, а право первого исполнения уже оспаривали лучшие дирижеры земли. Один из них в письме послу Советского Союза в США свою просьбу аргументировал так: "Успешное исполнение Седьмой симфонии может стать эквивалентом минимум нескольких транспортов с вооружением, с той, однако, разницей, что она могла бы достигнуть своего назначения безопасно и более эффективно". Как видим, тут музыкальные строки приравняли не к штыку, а к арсеналу. Все радиостанции Америки одновременно передали симфонию в исполнении нью-йоркского оркестра под руководством великого Артуро Тосканини. Миллионы слушали музыку, написанную кровью сердца.

Впервые в истории симфонию, названную "Ленинградской" - в честь города, которому она посвящена, сыграл оркестр Большого театра в Куйбышеве под управлением московского дирижера С. Самосуда 5 марта 1942 года.

В том же месяце вернувшийся в Москву оркестр Большого театра совместно с оркестром Всесоюзного радио исполнил ее в столице, отогнавшей от своих стен фашистов. Летом того же года, 9 августа, она прозвучала в осажденном Ленинграде. Играли музыканты, пережившие блокаду, а также те, кто был отозван для репетиций и концерта с фронта. Как сказал тогда один из дирижеров: "Со времен Бетховена еще не было композитора, который мог бы с такой силой внушения разговаривать с массами". Музыка звучала как гимн грядущей Победы.

С тех военных лет Дмитрий Дмитриевич Шостакович стал москвичом. "Была бы крыша над головой", - говорил друзьям Дмитрий Дмитриевич, когда речь заходила о жилье. Таких крыш в Москве у него было несколько. Вначале - на Мясницкой, 21, потом - на Можайском шоссе (ныне Кутузовский проспект), 23. Все это сообщила мне Ирина Антоновна Шостакович. Последний адрес композитора - Брюсовский переулок, 8/10, корпус 2...

Мировая слава пришла к Шостаковичу в 60-е годы, когда он жил здесь. Входишь в дом, переступаешь порог кабинета и попадаешь туда, где все сохраняется для потомков.

Две зарисовки на стене, очевидно, самые ранние. На одной - мальчик в матроске с партитурой Шопена. Подпись под рисунком: "Борис Кустодиев". Автограф: "Моему маленькому другу Мите Шостаковичу от автора". Пожилой художник без всякого преувеличения назвал его своим другом, потому что, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, уже тогда их роднила гениальность, рано выявившаяся в композиторе. Шостакович прожил 69 лет, но и на склоне лет помнил, каким был, когда его рисовал Кустодиев, помнил мелодию, сочиненную тогда, в девять лет. Он вплел ее в ткань вокального цикла на слова Микеланджело, написанного перед кончиной...