Последняя женщина - Михаил Сергеев

— Так вы… принимали участие?

— Да, вмешался, правда не самым удачным образом. Помешали.

— Кто?

— Ты.

— Я?

— Да ладно об этом, — переходя на миролюбивый тон, ответил он. — Вопрос в сути, точнее, в цели. Я хотел помочь им, а ты своим вмешательством помешала этому. И если ты согласишься с тем, что я тебе сейчас расскажу, это будет еще одним аргументом в пользу того, чтобы ты ничего не потрясала здесь, а спокойно и легко шла вперед.

— Вы что же, считаете, что если бы он… сам… сделал это, было бы лучше?

— Скажи, а чем отличаются самоубийцы от тех, кто погиб, бросившись спасать человека?

— Это же ясно. У них не было цели покончить с собой. А у первых такая цель была.

— А если человек ищет смерти, ну, например, на поле брани? Скажем… — он задумался. — Возьмем что-нибудь этакое романтическое, учитывая, что ты женщина. Вот маршал Ней у Наполеона. Он искал смерти в битве при Ватерлоо, искренне искал. Да таких примеров множество. Можно ли его назвать самоубийцей?

Лера задумалась.

— Ага, уже ближе, — обрадовался он. — Тогда следующий вопрос. А как быть с теми, кто убивает себя, не ведая об этом? При этом не спасает никого и не ставит такой цели?

— Если он сделал это невольно, то не может быть самоубийцей!

— А что же тогда происходит в те мгновения, когда он видит, кого сжигает, и она еще жива и смотрит ему в глаза!

Ее лицо исказилось от ужаса.

— Ведь согласись, в душе человека в этот момент не могут происходить обычные процессы. Они сверхнеобычны. Ведь не может же неимоверное напряжение человеческого духа в эти мгновения быть мертво и неподвижно! Что порождает оно в душе? Согласись, что если перед тобой женщина, которую ты любишь, ради которой живешь, — ты убиваешь себя сам. Если бы он узнал любимую потом, через некоторое время, самоубийством это назвать было бы нельзя. Но он убивал ее живую и сознавал, что делает, хотя бы одно мгновение!

— Замолчите! Замолчите! — закричала Лера. — Я не хочу больше этого слышать! — Окружающее поплыло у нее перед глазами.

Когда она пришла в себя, лиловое мерцание ореола по-прежнему не давало разглядеть его лучше. Но это сейчас и не требовалось.

— Сверхнеобычно… согласна. Да, я согласна, сверхнеобычно.

— Так что же, что оно меняет в человеке? Какие пласты в его невидимой для меня глубине приходят в движение? Ведь что-то невероятное происходит там, в вашей душе, и это невероятное меняет все. Почему он становится другим и я не узнаю его? Объясни!

Самообладание уже полностью вернулось к ней.

— Я знаю, что происходит там… теперь знаю. В это мгновение в нем рождается вера. Нет, возрождается! Она есть в каждом из нас, только дремлет. И чтобы разбудить ее, одному надо просто остановиться, а другому пережить смерть. Свою или любимого человека. Вот и все.

— Вера? Но… но не торопись. Наверное, все-таки такое потрясение дает человеку другое, нечто вроде сверхспособностей. Видеть там… через стену или влиять на других людей. Я ждал по меньшей мере такого ответа. И я всегда стараюсь поддержать человека в этот момент. Я протягиваю ему руку — вот с чем ты должна согласиться.

— Да, я поняла, вера! — словно не слыша его слов, повторила Лера. — Но не все из них это понимают и берут иногда другое…

— Ну какая еще вера? — Он раздраженно и резко поднял руки. — Что за блажь! Ну скажи, что дает человеку эта вера? Что?!

И вдруг Лера почувствовала необычайную легкость, как будто не было этих последних мгновений, как будто по чьей-то неведомой воле силы, только что оставившие ее, вернулись, наполнив ясностью уже помутившийся разум. Она неожиданно поняла, что знает ответ на этот вопрос:

— Вера? Вера не дала бы Лойко Зобару воткнуть нож в сердце любимой! И жизнь их была бы легендой в песнях. Вера остановила бы тысячи других кинжалов, а главное — весь этот чудовищный конвейер смерти ваших любимых, и люди забыли бы слово "война"! Вера сделала бы всех мужчин мира отцами, а слезы тысяч матерей превратила бы в слезы радости. И самым дорогим на свете стали бы глаза их брошенных детей.

Вера делает из ада — пепел! Вера подарила бы каждой женщине любовь, без которой нет ничего живого на этой земле. Вот что дает вера!

Он разочарованно развел руками. Молчание длилось около минуты.

— Пора определяться. Другого выхода нет.

— Какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас? — выдавила из себя Лера. — И неужели было бы лучше, если бы я не вмешалась тогда?

— Твой второй вопрос содержит ответ на первый. Но все-таки… давай еще раз и… по порядку. Я вынужден повторить свой вопрос. Ответ очень важен для меня, да и для тебя тоже. А мне он еще недоступен. Ведь у меня нет души.

Она вздрогнула.

— Да, да. Именно это я и хочу понять. Что это такое, с чем вы так боитесь расстаться? Что за тайну, недоступную мне, хранит ваше сердце? Что это за сущность, которую нельзя потрогать и увидеть, но которая бывает для вас дороже жизни, своей единственной жизни, столь необходимой не только вам, но и вашим родным, близким? Как же вы расстаетесь с ней, не думая о них, но сохраняя душу? Что за субстанция, перед которой меркнут все сокровища мира и чем я не могу обладать? Чем она так дорога вам?! Что дает она вам такого, чего не могу дать я?

Он помолчал и тяжело выдохнул:

— Так что же ты почувствовала в то мгновение?

Лера закрыла глаза и после паузы, собравшись с силами, произнесла:

— Мне стало безмерно жаль. Я простила его. Моя любовь простила его. Но перед этим я сошла с ума.

— Именно так я и думал! — воскликнул он. — Значит, его прощала уже твоя душа! Ты та, что нужна мне! — В его голосе чувствовалось неподдельное возбуждение. — А раз так, разве эти чувства не соединили бы их здесь? Любовь и прощение? Разве ее прощение не приблизило бы этот момент? И, наконец, главное! А разве возникло бы оно, будь на его месте другой? Представь, твой любимый погиб под колесами автомобиля где-то далеко от тебя, разве ты захочешь смерти, чтобы быть рядом с ним! Так что же даю им я? И что наделала ты?

— Я сделала бы то же самое, окажись там снова! — вырвалось у нее. — Ведь если каждый начнет убивать своих любимых, родных и близких, что же такое будет, какой-то хаос, кошмар. Это не может называться жизнью.

— Значит, ты выбираешь не хаос, а порядок?

— Конечно!

— Значит, не воссоединение, а разлуку? А как же тогда стремление человека к свободе? Ведь порядок — это нормы и правила жизни, обеспечиваемые насильственным путем. Например, законом, который диктует, что ты можешь делать, а что — нет. Ваша история знает и другие примеры обеспечения такого порядка.

— Что же, по-вашему, хаос лучше?

— Если цель человека — свобода, истинная свобода, то это единственный вариант. Полная свобода ото всего.

Она снова задумалась. Подобная логика противоречила ее сознанию, ориентирам, полученным при жизни, отличалась от привычного мышления. Выходит, бросив факел к ее ногам, он породил чувство прощения? Неужели другими действиями нельзя вызвать его? Но прощение всегда возникает в ответ на какое-то зло, это его необходимое условие. Значит, тот, кто сейчас перед ней, прав? Нет, ты что-то перепутала. Зло и прощение — разные категории. Зло и добро — вот мерило поступка. Зло, породив прощение, не может принести добра, не может сделать людей счастливыми. И она твердо произнесла:

— Нет. Вы предлагаете хаос и зло. А я выбираю добро и порядок.

— Добро и порядок, — он усмехнулся. — Как это совместить?

— Я не знаю.

— Значит, на самом деле людям свобода на земле не нужна. Неужели я ошибался? Ты, что же, веришь больше Ему? — задумчиво добавил он.

— Да.

— Он поклялся, что воды Ноя не придут более на землю. Как ты думаешь, почему Он сделал это?

— Это же так понятно. Ему стало жалко людей.

— Если это чувство свойственно Ему, как же быть с миллионами, претерпевшими страшные муки? Нет, здесь что-то другое.

— Наверное, у Него иная логика, — неуверенно произнесла Лера.

— А раз так, неужели непонимание этой логики не оправдывает вас? Все, все без исключения поступки людей!

— Оправдывать добрые поступки нет нужды.

— Я о них и не говорю. Я хочу, чтобы ты поняла: Он обещал это по другой причине.

— По какой же?

— Так же приближая конец, как это делаю я, избавляя людей от мучений — а именно такая преследовалась цель, — Он совершил ошибку. Нельзя было оставлять даже одного. Помнишь гениев? Даже один решает все. Он и предавший ангел. Христос и Иуда. Один решает все! То, из-за чего все было сделано, повторилось в гораздо более худшем виде. И в каких масштабах! Так что и здесь задачи у нас совпадают. Мы делаем общее дело. — Он на мгновение задумался. — Наверное, я покажу тебе это.

— Что? — Она удивилась равнодушию в своем голосе. — Я устала. — Почему вообще это чувство возможно здесь? И почему не прекращается их разговор? Мысли путались, и, понимая это, Лера еще больше ощутила свою беспомощность.