Станция-призрак - Анна Калинкина

Но он-то еще может сдерживать этот сброд железной рукой, заставить их подчиняться своей воле. А вот на Игоря, сыночка и наследника, черт бы его драл, надежда слабая. Парень совсем расклеился с тех пор, как сбежала Нюта. Нет бы взяться за ум, найти себе жену, порадовать отца внуком, пока не поздно. Ведь в его власти было выбрать любую девушку на станции — никто не осмелился бы перечить воле Верховного. Правда, девушки их красотой не отличаются, что верно, то верно. Но ведь не о красоте надо думать в первую очередь, а о здоровье, чтобы родила крепких детей и род его не пресекся.

Раньше Верховный даже был согласен на то, чтобы сын выбрал невесту у соседей, на Тушинской, но после недавнего конфликта об этом и думать было нечего. «Впрочем, почему, собственно? — мелькнула вдруг спасительная мысль. — Наоборот, вот чудесный повод помириться или, по крайней мере, сделать вид.

Мол, мало ли что бывает между соседями? Кто старое помянет, тому глаз вон, а худой мир лучше доброй ссоры. Давайте же, дорогие тушинцы, породнимся и заживем еще лучше и дружнее, чем прежде. А там, не успеют они опомниться, как я на правах старшего родственника приберу власть к рукам и введу свои порядки».

Огорчало одно: все эти радужные планы были бы вполне выполнимы, являйся сын его верным сторонником и союзником. Верховный же в последнее время был почти уверен, что Игорь его ненавидит. Небось, только обрадуется смерти отца и сразу отменит жертвоприношения. А того не понимает, дурачок, что людишек нужно держать в постоянном страхе, только тогда будет порядок. А то вон на Тушинской развели демократию, понимаешь, позволяют обсуждать бургомистра всем кому не лень. Ничем хорошим это не кончится. Где нет страха и почтения низших к высшим, там нет и дисциплины. Где нет дисциплины — нет порядка. А без порядка при первой же серьезной опасности все разваливается, как домик из песка. Да, пока тушинцам еще удается противостоять внешним врагам, будь то монстры или люди, но ясно, что уже из последних сил…

До Верховного донеслись странные звуки — поблизости кто-то играл на вконец расстроенной гитаре и жалостно выводил что-то про комнату с белым потолком, и о надежде что-то. Хочу, мол, быть с тобой. Игорек, конечно. Опять напился и куролесит, не понимая, что не до песен сейчас. Вместо того, чтобы быть слабеющему отцу опорой, сам на него озлобился и других настраивает. Э-эх!..

Звякнул колокольчик у входа. Верховный, погруженный в невеселые думы, проигнорировал сигнал, но посетитель ввалился в шатер, не дожидаясь его приглашения. Еще один нехороший признак — раньше люди такого себе не позволяли. Что еще возмутительнее, сердито сдвинутые брови Юрия не произвели на вошедшего никакого впечатления. Он двигался так стремительно, что задел головой подвешенные к потолку пестрые веера, и они закачались. Плюхнувшись без приглашения на цветастые замусоленные подушки и чуть не сбив статуэтку собакоголового бога, человек бросил перед главой Спартака листок бумаги с каким-то рисунком и написанным от руки текстом. Как будто это было дело необычайной важности.

— Что это? — брезгливо спросил Верховный, поднимая листок двумя пальцами. Но он уже и сам видел — что. С замусоленного клочка бумаги на него смотрела вооруженная автоматом девица в защитном комбинезоне и с развевающимися, точно под сильным ветром, волосами. Сходство с Нютой было так велико, что вряд ли могло являться случайностью.

«Девушка, победившая Зверя», — прочел Верховный подпись под рисунком и, не сдержавшись, матерно выругался.

— Листовка, — зачем-то пояснил и без того очевидное вошедший и добавил: — Щербатый нашел, когда недавно в большое метро пробирался.

— Он что, по поверхности шел? — машинально спросил Юрий.

Вошедший пожал плечами, подумав: «Сдал правитель, ничего уже не помнит». Но вслух почтительно сказал:

— Да ведь я еще раньше докладывал — в том месте, где в туннеле от Полежаевской к Беговой завал начинается, наши ребята ход на поверхность прокопали. Поверху совсем немного надо пройти, и можно попасть в большое метро. И вот, пожалуйста! Эти бумажки какой-то энтузиаст на Баррикадной изготавливает и продает.

— Интересно, она знает, что ее мать жива? — забывшись, проговорил Верховный.

Вошедший пожал плечами — его самого волновало совершенно другое, что он и поспешил озвучить:

— Эта сучка может навести на нас людей!

— Не смеши, — снисходительно сказал правитель, делая вид, что все под контролем. Но в груди неприятно закололо слева. — Даже если и так, неужели кто-то потащится через все метро? До нас теперь не так-то просто добраться.

— Ходим же мы к ним. Значит, и они к нам смогут, — пожал плечами пришедший.

— Да на что мы им сдались? Разве у нас есть что-нибудь ценное? С другой стороны, меры принять все же надо. Позови ко мне этого… — И он неопределенно щелкнул пальцами, но мужчина понял — кивнул и быстро вышел.

Когда в шатер вошел новый посетитель, Верховный был бледен и морщился, но тут же взял себя в руки: выпрямил спину, протянул листовку и коротко, властно спросил:

— Ну?

Убийца взял бумагу, повертел в руках, даже зачем-то перевернул. «Притворялся, что не понимает!» — разъярился Верховный и проревел:

— Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Листок. В клеточку. Видимо, из тетрадки, — предположил убийца.

Правитель Спартака затрясся. Еще ни один человек не смел разговаривать с ним в таком тоне.

— Тебя…, послали ее убить! Ты вернулся и сказал, что дело сделано. Какого…?!

Убийца поморщился. Отчего-то он очень не любил, когда в его присутствии сквернословят. Хотя отчасти возмущение Верховного можно было понять. Но кто бы мог подумать, что соплячка не только уцелеет на поверхности, но и пройдет через половину метро, а потом ухитрится выйти живой из еще более страшной передряги? Неистребимая девчонка начинала внушать ему что-то похожее на уважение. Убийца преклонялся перед силой, а в этой пигалице оказался стальной стержень. Когда-то такая внутренняя сила чувствовалась и в Верховном, но теперь перед ним сидит старик, который не способен даже контролировать свои эмоции. Вон, аж посинел весь, того и гляди, удар хватит. Правитель он там или нет, а оскорблять понапрасну людей, которые столько лет служат ему верой и правдой, не стоит. Особенно тех, кто может за себя постоять.

— Я сказал правду. Она шла на верную смерть.

— Только, б…, не дошла!

— Возможно, это знак.

— Да как ты смеешь?! Я тебя… — забрызгал слюной Верховный и вдруг выгнулся дугой, почувствовав невыносимо болезненный укол под лопаткой. Сразу потемнело в глазах, и как будто кто-то перекрыл кислород. Юрий успел прошептать: «Врача…», а потом рухнул на разбросанные подушки и замер.

Убийца даже не изменил своей расслабленной позы. Следовало немного подождать и убедиться, что все кончено. Врач у них, конечно, идиот, и все же, мало ли что? Вдруг откачает? Через несколько минут он коснулся шеи Верховного, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было, тело уже начинало остывать. Быстро выйдя из шатра с подобающей озабоченностью на лице, убийца закричал:

— Врача сюда, скорее! Верховному плохо!

На похоронах отца Игорь был, как ни странно, не пьян. Хмурый и небритый, он оглядывался по сторонам, словно видел станцию впервые. Все те же унылые бело-серые колонны, цементный пол, голые, исписанные стены. Все те же бабы и мужики в ватниках. Деревянный помост и гроб на нем. Он, наследник, стоит над гробом, рядом щупленький лысоватый Михаил, самый верный соратник и советчик отца. Люди поднимаются по ступенькам, кланяются покойнику и спускаются с другой стороны. Многие плачут, остальные хмуро молчат, но все без исключения смотрят на него, Игоря. Чего-то ждут? Несмотря на то что Верховный скончался от инфаркта, не оставив завещания, никому и в голову не пришло оспаривать власть у его сына. Михаила можно было не брать в расчет — как бы он сам коньки не откинул, потрясенный смертью единственного друга. Наемники же отца были хорошими исполнителями, умелыми и изворотливыми, но ни у одного из них не хватило бы ума, чтобы управлять людьми, и они сами это понимали. «Интересно, — подумалось Игорю, — а у меня самого ума хватит? Ведь это большая ответственность, так говорил отец. Впрочем, перед кем — ответственность? Отца больше нет, а эти безмолвные люди вряд ли будут сопротивляться. С ними можно делать что угодно: унижать, грабить, заставлять трудиться до изнеможения. А взамен только скудно кормить, чтобы только-только не протянули ноги, да иногда устраивать пышные церемонии для развлечения. Правы были древние жрецы, и отец тоже был прав».

Игорь расправил плечи, поднял голову, обвел глазами толпу.

— При мне все будет, как при батюшке, — хрипло сказал он. И как только слова такие выговорились — словно подсказал кто. Он и слова-то такого, «батюшка», до этого никогда в жизни не употреблял. Стоявший рядом Михаил вздрогнул, но ничего не сказал.