Люди идут по дороге - Сергей Владимирович Киреев

на грудь

         вешают значок!

Мне дают

         серебром полтинник:

«Пиво пей,

          кушай винегрет!»,

А ему —

        именной будильник,

Патефон

        и велосипед!

На дворе —

           праздник Первомая.

Я вошёл

        в штопор и в пике,

Я вразнос

         с девками гуляю,

Водку пью

         в красном уголке!

Я башкой

         вдарил по баяну,

Мне тоской

           челюсти свело!

Клавка, тварь,

            мне бинтует рану:

«Ты чего?

        Всё идёт по плану,

Лес рубить

          время подошло!»

Я бегу

      вдаль во тьме кромешной,

Клавка вслед

            машет мне рукой:

«Не споткнись,

             друг ты мой сердешный,

Ты прости,

         Сашка — мой герой!»

Ой, ой, ой,

         синий, как из морга,

Лик луны

        замер над землёй,

Ой, ой, ой,

         я избил комсорга

На углу

       около пивной!

Вот меня

        в «воронок» сажают,

Ой, суров,

         грозен мой конвой,

Мне в пути

          косточки считает

Экипаж

       машины боевой!

Ой, ой, ой,

         слёзы прямо на пол

Ой, ой, ой,

         падают со щёк!

Я в тайгу

        еду по этапу,

А ему

     вешают значок!

Ой, скрипят

          кости на морозе,

И вообще —

           полная хана!

По прямой

          вдаль меня увозят,

Там, вдали,

          нету ни хрена!

Парни, вон,

          встав на перепутье

Возле рельс,

           выпили, поют.

«Эй, — кричу, —

               бдительными будьте,

Если к вам

         девки подойдут!»

2003

«Ты напрасно его не трогай…»

Ты напрасно его не трогай,

Пусть он просто помашет вслед.

На скамейке сидит Серёга —

Мой товарищ ушедших лет.

Колбасу тесаком кромсая,

Он опёрся о край стола,

И от ножика тень косая,

Словно шрам, на висок легла.

Он башкою трясёт лохматой,

Он листву со скамейки смёл.

Он физтехи кончал, мехматы,

Он за школу играл в футбол.

А теперь он — мрачней могилы —

Под холодной кривой луной

Водку пьёт и воротит рыло

От любимой страны родной.

Он окурок бросает в урну —

Весь в трухе с головы до пят,

Он салют отдаёт Сатурну:

«Я тебя уважаю, брат!

На просторах твоих печальных

Мразь людскую поди увидь, —

Только скалы и лёд. Нормально!

Я хочу там до смерти жить!»

Злые ветры снуют проворно,

Воздух смертной тоской пропах

В этих дебрях дремучих, чёрных,

В этих старых глухих дворах.

И, шагать не желая в ногу,

Ровным строем по горло сыт,

На скамейке сидит Серёга

И клыком об стакан скрипит.

«Всё пропало, — он шепчет, — братцы!

Всё летит под откос, к чертям!

Я хочу в лопухах валяться,

Чем ходить по чужим костям!

Чем тебя, как барана шлёпнут,

Лучше водки налить в стакан, —

Лучше в ней, чем в крови, утопнуть, —

Вот поэтому я и пьян!»

Он не видит меня, хоть тресни,

Хоть ты сдохни, он всё забыл.

Он играл на гитаре песни,

Он у девок в почёте был.

А теперь изнутри изжога

Сердце, грудь ему, глотку рвёт.

…На скамейке сидит Серёга,

Смотрит в небо и водку пьёт…

1988

Баллада о 1986 годе, когда в СССР издали указ о борьбе с нетрудовыми доходами

Всем бизнесменам страны Советов той поры посвящается эта песня.

Я в Крыму выходные провёл.

Море синее. Рай. Благодать.

Я в «Берёзке» добро приобрел,

Чтоб в краю кипарисов продать.

А в Уваровке мент тёте Маше клешнёй козырнул,

«Прочь, мамаша, с перрона, — сквозь зубы ей — внятно и кратко, —

Уберите укроп, здесь не рынок, кончайте разгул,

И прошу вас пройти на предмет составления акта!»

…Пульс, как дятел, стучит у меня,

Рожа белая, как простыня.

Я швейцарские франки, штук сто,

Сдуру, спьяну просыпал на стол.

Мой сосед по купе подмигнул: «Скоро еду в Париж»,

Я молчу пока — кто его знает, на что намекает?

«Может, надо чего?» — он пристал, я ответил: «Шалишь!

Я аванс получил, тридцать восемь рублёв, мне хватает».

Вот я в тамбур иду покурить,

Там шатание в массах, разброд,

Люди шепчут: «Как дальше нам жить?

Отбирают последний доход!»

В Малой Вишере мент заявился на хлебозавод,

Дядю Мишу свинтил после смены с буханкой ржаного:

«Ты не нас, — говорит, — обокрал, — весь советский народ!

Будет строг приговор и суров, помяни моё слово!»

Я в столице значительный чин.

У меня на лице сто морщин

В виде букв образуют узор,

Знак на роже: не пойман — не вор!

Брат-полярник мне пишет письмо: «Ты фарца, спекулянт!»

«Называй хоть горшком, только в печку не ставь!» — я ответил

И гуляю хожу, весь в раздумьях, по отчим полям,

Из червонцев бумажного змея пускаю на ветер.

Вот туристы залезли в вагон

И душевную песню поют.

Их не топчет судьба сапогом,

Дым костра создаёт им уют.

У меня с собой тоже рюкзак, там чудес невпрогляд,

Там не шило, не мыло, не соль, не сушёное мясо,

Я везу «Джи-ви-си семь шестьсот», неплохой аппарат,