Литературная Газета 6337 ( № 33 2011) - Литературка Литературная Газета

4

85

6

7

8

9

10

11

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

Вершина

Портфель "ЛГ"

Вершина

Отрывок из романа

Вечером решил он сам сходить на обрыв, чтобы глянуть на огни тетереевской эскадры. В сопровождении Савки и трёх колодкинских ребят, едва стемнело, подался он к бухте. Ждать пришлось недолго. Огни слабо вырисовались на горизонте; потом медленно поплыли с севера на юг, будто променад свершали по вечернему холодку. Проследив их проход от северного мыса до южного, дождался Иван Петрович обратного прохода кораблей, теперь уж с юга на север. Теперь сомнения не было: крейсирует Архип Ананьевич, пытаясь обратить на себя внимание осаждённых. Пушечные выстрелы наверняка он слышит и понимает, что десант всё ещё ведёт трудный затяжной бой и вот, рискуя попасть на глаза шведскому фрегату и быть потоплену первыми залпами его орудий, ходит, высматривая долгожданный сигнал. Потерпи, друзяка, потерпи. Отыщем способ встретиться, отыщем.

Обдумывая зародившуюся уже идею, шёл Недождев в замок, решив посидеть над картой, чтоб посмотреть на всё повнимательнее. Он не понимал, почему Рёншильд не высаживает с моря войска в Нортелье? Он, Недождев, наверняка использовал бы такую возможность и зажал противника сразу с двух сторон. И с моря можно было более плотно блокировать бухту, хотя бы используя тот же самый фрегат. Впрочем, может быть, всё это фельдмаршал собирается сделать в ближайшее время? Значит, надобно поторапливаться.

В стороне от дороги, на малой полянке с десяток гренадёров во главе с сержантом Мамыкиным копали могилу. Рядком лежали на траве семеро погибших. За время, прошедшее с момента отплытия эскадры из Ревеля, узнал Иван Петрович, считай, каждого из солдат. Хотя и не всех кликал по имени, но в лицо знал твёрдо. Снял треуголку, постоял у изголовья усопших, молитву сотворил. Мамыкин, воткнув лопату в землю, успокоительно проговорил:

– Ничто, господин генерал. Хорошая землица ребятам выпала. Не каменюка, а песочек белый. Плохо, что не родная земля упокоила, да не одни они такие. Сколько русских могилок по всей Европе? Кто бы счёл?

– Никого не забудем, сержант, всех упомним, за всех молитву к Господу обратим. За веру и Отечество отошли.

– Детки-то, почитай, у всех, – вдруг скорбно сказал Мамыкин, – кто им теперь хлебца кусок даст?

Он махнул рукой и снова взялся за лопату.

Девять человек уже стеряли, думал Иван Петрович, вышагивая к замку. Один сорвался с обрыва, один, после тяжкого ранения в бою за замок, помер на следующий же день, и вот теперь сразу семеро погибли. Дорогая цена, очень дорогая за свершённое десантом. А чего ещё ждать?

Именно в эти минуты галеры Тетереева осторожно входили в бухту. По очереди развернувшись, сбросили с кормы сходни прямо на берег. Бесшумно потёк по ним людской поток с грузами. Каждая рота знала свой корабль, и потому всё происходило быстро и организованно. Больше всего возни было с пушками. Освобождённые от колёс и лафетов орудийные стволы всё равно оставались тяжёлыми, и для их погрузки пришлось занять много людей. Гренадёры стояли по грудь в воде, поддерживая груз, в то время как другие тянули верёвки с борта галеры. Загрузили несколько сот мушкетов, взятых в Нортелье, все запасы пороха и зарядов, найденные в замке. Тетереев и другие шкипера поднялись по горушке наверх, прошлись по двору замка. Именно там обнялся Архип Ананьевич с Недождевым, пришедшим с позиции на дороге.

– Выручники вы наши, – сказал Иван Петрович, трижды лобызаясь со шкипером, а затем с тем же подходя ко всем остальным. Магута при сём украдкой вытирал слезу, предательски набежавшую, кое-кто смущённо шмыгал носом.

– Буду в превосходных степенях докладывать государю и командиру корпуса про свершения геройские всеми моряками эскадры.

– Оно б неплохо, – откликнулся Магута, – за сию недельку мозоли кровавые трудники сыскали на руках. Четыре смены в сутки. А случись что – от вражьих парусов никуда не уйдёшь и от пушек ихних тож. Отец Дормидонт, переходя с борта на борт, уж и отпел трудников. Все сготовились пред Господом предстать. Но никто про уход в Ревель без десантников и слова не молвил. Золотой у нас народ…

Часам к двум ночи погрузились все. Последними спустились на прибрежную полосу солдаты четвёртой роты, стоявшие в заслоне. Командовал ими сам генерал. Он же и последним поднялся на борт четвёртого.

– Ну что, как говаривали наши отцы и деды, паняй, Архип Ананьевич, – сказал Недождев Тетерееву, и тот отдал команду сниматься. Глядя на тихо удаляющийся берег, Иван Петрович вздохнул: – Девятерых здесь оставили. Сколь много могил русских по всем европским землям. Ухожены, досмотрены ли будут, аль в безвестности им быть довечно?

– Сие лишь Господу ведомо, – сурово ответствовал Архип Ананьевич. – Только слава человека, она ведь и в памяти людской. Ежли забудем – то есть великое горе.

И задумался каждый из них про то, что, посланные монаршей волей, пришли в сии края обычные крестьянского роду племени трудники, только одетые в воинские мундиры, выстояли, выстрадали никому не известную пользу, оставили в чужой земле таких же, как они сами, отцов семей и чьих-то любимых сыновей и вот уходят, не ведая, что им предстоит завтра.

– Есть в четвёртой роте Антип Душкин, – вдруг сказал Недождев, и в голосе его Тетереев услышал не то усмешку, не то восхищение. – Знатно малюет парень. Достал где-то в замке краски и на доске намалевал громадный кукиш. Сей презент шведу установили солдаты на завале, оный покидая. Завтра быть на том завале большому шуму.

Тетереев долго смеялся, как-то по-петушиному покудахтывая, то ли восхищаясь немудрёной солдатской выдумке, то ли радуясь тому, что все четыре галеры выбрались из бухты и теперь ходко шли в открытое море. К гребцам на нижней палубе подсели десантники, со свежими силами взявшиеся за вёсла. Тёмный берег уходил в бездонную темноту, обозначаясь только тусклыми огнями шведского лагеря.

Десантники располагались прямо на палубе, подстелив ряднушки, прихваченные ещё из дому. Кто спал, отыгрываясь за недельную береговую бессонницу, кто толкался средь матросов, занятых делом, под руку рассказывая им про береговые дела, кто начал уже маяться морской болячкой, стараясь держаться поближе к борту. Слышалось много восторженных голосов, перебивавших друг друга; затренькала балалайка, неведомо как попавшая на корабль. Люди впервые за ночь заговорили в полный голос, уже не опасаясь быть услышанными вражескими наблюдателями. Каждый примерял на себя будущее ближайших дней, возврат в казарму, торжественный парад, славословие начальства, зависть оставшихся в гарнизоне. Кое-кто представлял встречу с чувственной ревельской немочкой, модисткой или господской служанкой, жадной до солдатских талеров. Семь дней скованные единой целью, забывшие обо всём предыдущим в жизни, теперь они возвращались в мыслях ко всему, что оставили в предыдущем полковом быту, и радовались этой возможности.

– Ты спустился б в мою каюту, Иван Петрович, – посоветовал Тетереев, – небось намаялся изрядно? Отпусти душу хоть на денёк. Теперь нам Господа молить, чтоб какой бродячий швед не встретился да шторм не тряхнул. С остальным управимся.

– И впрямь пойду, – согласился Недождев, только сейчас обнаруживший, что устал чрезвычайно. – Ты уж, Архип Ананьевич, ежли что, не затруднись, пошли за мной.

– Знамо, пошлю. Иди-иди.

Иван Петрович медленно спустился вниз. В крохотной шкиперской каютке ритмично раскачивался под потолком затянутый в проволочный каркас английский фонарь. Прилёг на топчан, закрыл глаза. Вроде бы устал, а спать не хотелось. Мысли без спросу толклись в памяти. И ведь не отгонишь, не оттолкнёшь. Наплывают волнами и уходят вдаль сами по себе. Предстоял доклад о свершённом. Почти наверняка государь спытает: как да что? Апраксин тоже будет интересоваться: солдаты-то его. А недождевская дивизия сражается с генералом Крассау под водительством князя Репнина. И вообще непонятно Недождеву: зачем его было снимать с дивизии и назначать командовать батальоном? С этим делом справился бы любой майор. Хотя, впрочем, государь, видать, помнит про саксонский рейд Недождева, да и вывод из Дрездена русской дивизии навряд ли он забыл. Потому его и назначил. Но ежли так, то Пётр Алексеевич, видно, планирует и следующие высадки на шведский берег и ему нужен конкретный недождевский опыт. Похоже, что поиск костинского батальона – просто разведка и государь решил поручить это дело опытному человеку, знающему, как борониться от врага с малыми силами и на его территории. Тогда эта экспедиция приобретает особый смысл. И в самом деле: переговоры о мире на Аландских островах идут уже долгие месяцы, а толку чуть. Не хотят шведы расставаться с прихваченными в годы слабости России коренными нашими землями. А тянуть войну государству нашему уже тяжко, если даже не сказать что не по силам. Последнее отбирают у мужика и городского трудника. Вымирает народ. Нам бы мир побыстрее, да на свои внутренние беды всей силой навалиться. А швед капризничает, хоть и проиграл войну по всем статьям. Английский король Георг шведу всё авансы подкидывает, вплоть до обещания помочь в борьбе против русских. У шведских берегов толчётся английская эскадра адмирала Норриса. Останавливает наши торговые суда, проверяет грузы. Чего ищет – неведомо, но иной раз таскает за собой наши корабли неделями, допрежь чем отпустить. Франция вроде бы по дружбе к нам, одначе бумаг никаких подписывать не хочет. Всё на словах. Цену королю польскому Августу Россия уже знает. Един, кто в последние годы верен становится дружбе с нами, – это прусский король Фридрих-Вильгельм, хотя при сём действии свой интерес имеет немалый. Ну да кто нынче такого интереса не имеет? Слабая Пруссия желает в тени русского великана прихватить чужой землицы малую толику за предполагаемую медиацию. Уж как хочет Фридрих-Вильгельм быть посредником между Россией и Швецией, видит вся Европа, потому что должность посредника меж воюющими – единая из возможных, которая позволяет, не тратясь на войну и не теряя солдатские жизни, приобретать чужие города и земли. Меншиков по секрету рассказал Ивану Петровичу о том, что ещё в ноябре 1716 года в местечке Гавельберге состоялось тайное подписание договора меж Россией и Пруссией, согласно которому обе державы обязывались помогать друг другу в случае нападения на их владения третьих стран. Фридрих-Вильгельм подарил Петру Алексеевичу свою личную яхту и янтарный кабинет, который знатоки называли одним из чудес света. Взамен государь обещал передать для гвардии короля пятьдесят русских солдат-великанов.