Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник) - Роберт Стивенсон

На дне этой впадины было безветренно, тихо и тепло. Мэтчем прикоснулся к руке Дика и предостерегающим жестом поднес палец к губам.

– Тсс! – тихо произнес он.

Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще дважды, прежде чем они поняли, что это. Это был кашель. Какой-то мужчина громко прочистил горло, и в следующий миг хрипловатый, немелодичный голос пропел:

Встает король и молвит веселым молодцам:«Неужто любо вам скитаться по лесам?»Тотчас Греймлин Бесстрашный дает ему ответ:«Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет».

Певец замолчал, звякнуло что-то железное, и наступила тишина.

Двое юношей молча смотрели друг на друга. Кем бы ни был их невидимый сосед, находился он прямо за развалинами. Неожиданно лицо Мэтчема вспыхнуло, и через мгновение он перебежал через ров по поваленному дереву и стал осторожно взбираться на огромную кучу мусора внутри обгоревших стен. Дик, если бы успел, остановил его, но теперь ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

В углу разрушенного дома лежали крест-накрест два бревна, отгораживая свободное пространство размером с церковный чулан. В него мальчики и нырнули. Там их невозможно было заметить, зато им через узкую бойницу было прекрасно видно, что происходит на другой стороне.

То, что они увидели, заставило их застыть от страха. Возвращаться было поздно, поэтому, затаив дыхание, они стали наблюдать. У самого края рва, менее чем в тридцати футах от их укрытия, горел костер, над ним исходил паром котел с какой-то булькающей жидкостью. А рядом с костром в настороженной позе неподвижно замер высокий мужчина с красным обветренным лицом. Выглядел он так, словно услышал, как они карабкались по обломкам стен, и теперь внимательно прислушивался. В правой руке он держал железную ложку, а из-за пояса у него торчал охотничий рог и внушительных размеров кинжал. Несомненно, это и был тот самый невидимый певец, – очевидно, он мешал свое варево ложкой, когда какой-то неосторожный шаг с другой стороны стены привлек его внимание. Чуть дальше на земле спал, завернувшись в коричневый плащ, другой человек. У него над лицом порхала бабочка. Расположились они на белой от цветущих маргариток лужайке, в дальнем конце которой на ветке цветущего боярышника висели лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.

Наконец мужчина расслабился, поднес ложку к губам, подул, потом сделал глоток для пробы, удовлетворенно кивнул и снова принялся помешивать, напевая.

– «Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет», – протянул он, продолжая песню с того места, на котором она оборвалась.

О сэр, народ мы мирный, и зла мы не хотим,Оленей королевских на завтрак мы едим.

Продолжая петь, он время от времени снимал пробу с похлебки, причем делал это с видом заправского повара. Наконец, по-видимому решив, что еда готова, он вытащил из-за пояса охотничий рог и трижды протрубил в него.

Его товарищ проснулся, развернулся, отогнал бабочку и осмотрелся по сторонам.

– Что, братец, – спросил он, – готов обед?

– Готов, – ответил повар. – Да только разве это обедом назовешь? Ни хлеба, ни эля. Трудно сейчас стало в Гринвудском лесу. А бывали времена, когда добрый человек здесь мог жить, как архиепископ, хоть в дождь, хоть в снег, и эля с хлебом мог иметь сколько душа желала. Но теперь боевой дух у людей погас, а этот Джон В-долгу-не-останусь, спаси нас, Господи, и направь, просто пугало огородное. Ему бы ворон гонять.

– Тебе, Лоулэсс, только бы брюхо набить да напиться, – сказал его товарищ. – Но не грусти, придут еще хорошие времена.

– Я этих добрых времен дожидаюсь еще с тех пор, как пешком под стол ходил, – отозвался повар. – Я был монахом-францисканцем и королевским лучником, ходил с корабельной командой в соленое море и в зеленом лесу охотился на королевских ланей. И что из того? А ничего! Лучше мне было в монастыре остаться. С игуменом Джоном жить лучше, чем с Джоном В-долгу-не-останусь… Клянусь Пречистой, это они!

Один за другим на лужайку стали выходить высокие, крепкие люди. У каждого были нож и кубок из рога, они зачерпывали из котла, рассаживались на траву и ели. Одеты и вооружены они были по-разному. Одни были в грубо тканных сорочках и из оружия имели лишь ножи да старые луки, другие щеголяли полной лесной экипировкой: зеленая куртка и капюшон, за поясом – добротные стрелы с перьями, на плече – сигнальный рог, по бокам – меч и кинжал. Они были голодны и потому почти не разговаривали. Обмениваясь короткими приветствиями, они спешили к котлу и с жадностью набрасывались на нехитрый обед.

Их собралось уже около двух десятков, когда из ближайших зарослей боярышника донеслись радостные голоса, и на поляну вышли еще четверо с носилками, а впереди них шел высокий плотный человек с седеющими волосами и коричневым, как копченый окорок, лицом. На спине у него висел лук, в руке он сжимал рогатину. Его вид выдавал в нем человека, имеющего здесь какую-то власть.

– Ребята! – крикнул он. – Лихие молодцы и веселые друзья мои, я знаю, как вам здесь тяжело, как вы страдаете оттого, что вам приходится есть всухомятку. Но что я всегда говорил? Смиритесь, терпите, и счастье еще улыбнется нам. И вот его первая улыбка – эль!

Послышался гул одобрения, кто-то даже захлопал, когда четверо опустили носилки, на которых оказался пузатый бочонок.

– Но поспешите, ребята, – продолжил человек. – Нас ждет работенка. У переправы стоит небольшой отряд лучников, на них красный и синий цвета. Они – наши мишени. Ни один из них не должен выйти из этого леса. Каждый из них отведает наших стрел, ибо нас здесь больше пятидесяти и каждый был незаслуженно обижен: кто-то лишился земли, кто-то – товарищей; кого-то ни за что предали суду. Каждый в чем-то пострадал. И кто повинен в этом зле? Клянусь распятием, сэр Дэниэл! Позволим мы ему жить спокойно? Позволим жировать в наших домах? Позволим собирать урожай с наших полей? Позволим сосать кость, которую он у нас отнял? Клянусь честью, нет! Он силен в законах королевства, он все решает через суд, но на этот раз ему это не удастся. Скоро ему самому придется предстать перед судом, и уж я у себя приберегу для него такого судью, от которого его не спасут никакие защитники.

Повар Лоулэсс к этому времени допивал уже второй кубок эля. Он поднял его, словно собираясь выпить за говорившего.

– Мастер Эллис, – сказал он, – вы помышляете только о мести. И у вас есть на то причины. Но как быть тому вашему несчастному лесному брату, у которого никогда не было земель, чтобы лишиться их, или друзей, по которым стоило бы горевать? Которого больше интересует прибыль и которому милее золотишко и добрый кубок красного вина, чем вся месть в преисподней?

– Лоулэсс, – ответил ему Эллис, – чтобы добраться до замка Мот, сэру Дэниэлу нужно пройти через лес. И мы позаботимся о том, чтобы этот переход обошелся ему дороже любого боя. Потом, когда он останется с кучкой воинов, когда все его могущественные друзья будут разбиты и разбегутся кто куда, никто не станет помогать ему, мы обложим этого старого лиса со всех сторон и страшным будет его конец. Он – жирная добыча, и это будет славный обед. Всем нам хватит наесться досыта.

– Эх, – промолвил Лоулэсс, – едал я уже таких обедов, и не раз. Только пока приготовишь его, все руки обожжешь, добрый мастер Эллис. А чем нам пока заниматься? На что мы тратим время? Делаем черные стрелы, стишки сочиняем и пьем эту дрянь – родниковую воду.

– Ненадежный ты человек, Уилл Лоулэсс. От тебя все еще разит монастырской кладовой. Когда-нибудь твоя жадность погубит тебя, – ответил Эллис. – Мы взяли двадцать фунтов у Эппльярда. Вчера вечером мы забрали семь марок у гонца. Третьего дня получили пятьдесят с купца.

– А сегодня, – добавил один из мужчин, – я остановил жирного продавца индульгенций. Он скакал в Холивуд. Вот его кошелек.

Эллис пересчитал его содержимое.

– Сто шиллингов! – недовольно пробурчал он. – Куда ты смотрел, дурень? У него наверняка больше было где-нибудь в подошве или в капюшоне зашито. Совсем ты еще ребенок, Том Каккоу. Упустил рыбку.

Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Опираясь на рогатину, он окинул взглядом своих людей. Они сидели на траве в разных позах и с жадностью поглощали похлебку из оленины, щедро запивая ее элем. То был славный день, им везло, но все они знали, что им еще предстоит работа, поэтому ели быстро. Самые первые уже покончили с обедом, некоторые легли на траву и тут же заснули, как сытые удавы. Другие разговаривали или проверяли оружие. Один, самый веселый, выставив вперед руку с рогом, запел:

Закон простой в тиши лесной:Ешь, пей да песни пой.Когда все в порядке и мяса в достатке,Привольно нам весной.

Когда зима придет сюда,Спеши поскорее домой,Спеши поскорее туда, где теплее,Где погреб забит едой.

Все это время мальчики лежали у бойницы и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок, которым взводил его, но шевелиться они не осмеливались. Вся эта сцена из лесной жизни прошла перед ними, как в театре. Но тут наступил неожиданный и необычный антракт. Над их укрытием, высоко над остальными остатками здания, возвышался тонкий дымоход. В воздухе раздался свист, потом глухой удар, и им прямо на головы посыпались куски разбившейся стрелы. Кто-то из верхних частей леса, – возможно, тот самый сидевший на ели дозорный, которого они видели, – пустил стрелу в верхушку трубы.