Царь Каменных Врат - Дэвид Геммел

Жизнь так жестока и бесконечно печальна.

Ей доводилось спать со многими мужчинами — и по влечению, и по роду деятельности. Попадались среди них и уроды — с ними она научилась скрывать свои чувства. И хорошо, что научилась: когда она сняла маску с Ананаиса, ее ожидало двойное испытание. Ужас перед его исковерканным лицом и невыразимая тревога в его глазах. Несмотря на всю свою силу, в тот миг он был прозрачен, как хрусталь. Валтайя перевела взгляд на его волосы — тугие золотистые завитки, прошитые серебром. Золотой Воин! Как красив, должно быть, он был когда-то. Словно бог. Она провела рукой по собственным светлым волосам, убрав их с глаз.

Потом устало поднялась и выпрямила спину. Окно было приоткрыто, и она распахнула его настежь. Долина тихо спала под светом полумесяца.

— Хотела бы я снова стать молодой, — прошептала она. — Я вышла бы замуж за того поэта.

Катан парил над горами, сожалея о том, что тело его в отличие от духа не умеет летать. Вкусить бы этот воздух, ощутить на коже свежий ветер. Скодийские горы торчали внизу, словно наконечники копий. Он поднялся повыше, и горы приобрели иной облик. Катан улыбнулся.

Скодия превратилась в каменную розу с острыми лепестками, лежащую на зеленом поле. Неровные гранитные кольца переплетались, создавая гигантский цветок.

На северо-востоке виднелась Дельнохская крепость, на юго-востоке мерцали дренайские города. Как красиво. Отсюда не видно ни жестокости, ни мук, ни ужаса. Здесь нет места людишкам со скудным разумом и безграничным честолюбием.

Катан снова обратился к Скодийской розе. Во внешнем кольце лепестков прятались девять долин, через которые мог пройти враг. Катан внимательно изучил их, их очертания и наклон, воображая идущую по ним конницу и пехоту. Закрепив все это в памяти, он перешел ко второму кольцу гор. Здесь были только четыре большие долины, зато три предательских перевала открывали дорогу к верхним пастбищам и лесам.

В середину розы можно было попасть только двумя путями — через долины, именуемые Тарск и Магадон.

Пожалуй, все. Катан вернулся и доложил Декадо о своих неутешительных наблюдениях.

— Во внешнем кольце гор имеется девять широких долин и множество узких. И даже во внутреннем кольце вокруг Кардулла существуют две возможных линии атаки. Нам не удержать даже одну из них. Нельзя планировать оборону, если она может иметь успех лишь в одном случае из двадцати — под успехом я разумею отражение врага.

— Никому ни слова об этом, — приказал Декадо. — Я поговорю с Ананаисом.

— Как угодно, — холодно молвил Катан.

— Извини, — улыбнулся Декадо.

— За что?

— За то, что я такой.

Декадо поднялся по склону до места, откуда открывался вид на несколько расходившихся в разные стороны долин. Славная земля — все здесь дышит миром и уединением. Почва не так богата, как на Сентранской равнине к северо-востоку от гор, но заботливо возделанные усадьбы процветают, и скот тучнеет на высокогорных лугах.

Семья Декадо когда-то крестьянствовала далеко к востоку от этих мест — должно быть, любовь ко всему, что растет, передалась ему в самый миг зачатия. Он присел и зарылся в землю своими сильными пальцами. Это суглинок, и трава на нем растет густая и сочная.

— Можно я посижу с тобой? — спросил Катан.

— Сделай одолжение.

Они помолчали, глядя на стада, пасущиеся на дальних склонах.

— Мне недостает Абаддона, — сказал внезапно Катан.

— Да, он был хороший человек.

— Он был провидец — но не обладал ни терпением, ни истинной верой.

— Как ты можешь говорить такое? Его веры достало на то, чтобы заново возродить Тридцать.

— Вот именно! Он верил, что зло можно побороть только силой, — наша же вера утверждает, что лишь любовь может победить зло.

— Бессмыслица какая-то. А как же быть с врагами?

— Превращать их в друзей. Разве это не наилучший способ?

— Красивые слова, но обманчивые. Нельзя стать другом Цески — ты либо делаешься его рабом, либо умираешь.

— Так что же? — улыбнулся Катан. — Исток правит всем сущим, и что наша жизнь в сравнении с вечностью?

— Значит, умирать не страшно?

— Конечно, нет. Исток примет нас к себе и даст нам вечную жизнь.

— А если никакого Истока нет?

— Тогда смерть еще более желанна. Я не питаю ненависти к Цеске — я жалею его. Он построил свою империю на страхе, и чего он этим достиг? Каждый день приближает его к могиле. Разве он доволен? Разве испытывает любовь хоть к чему-нибудь на свете? Он окружает себя воинами, чтобы защититься от убийц, а за этими воинами надзирают другие, выискивающие предателей. Но тогда за надзирателями тоже кто-то должен надзирать? Что за жалкая участь!

— Так, стало быть, Тридцать — вовсе не воины Истока?

— Воины, если верят в это.

— Придется выбрать что-нибудь одно, Катан.

— Пожалуй, — усмехнулся монах. — А ты как стал воином?

— Все мужчины — воины, ведь жизнь — это битва. Крестьянин бьется с засухой, наводнением, падежом и болезнями. Моряк — с морем и бурей. Мне недостало для этого силы, поэтому я сражался с людьми.

— А с чем сражается священник? Декадо взглянул в серьезные глаза Катана.

— С самим собой. Он не может переспать с женщиной, не почувствовав вины. Не может напиться. Не может наслаждаться красотой мира без мысли о том, что ему необходимо совершить какое-нибудь доброе дело.

— Для монаха ты придерживаешься не слишком высокого мнения о своих собратьях.

— Напротив — очень высокого.

— Ты был чересчур суров с Аквасом. Он ведь искренне верил, что спасает душу Абаддона.

— Я знаю, Катан, и восхищаюсь им, как и всеми вами. Это я на себя злился. Мне приходится нелегко — ведь у меня нет вашей веры. Для меня Исток — тайна за семью печатями. И все-таки я обещал Абаддону, что доведу его дело до конца. Вы чудесные молодые ребята, а я всего лишь старый вояка, влюбленный в смерть.

— Не будь и к себе слишком суров. Ты избран. Это великая честь.

— Игра случая! Я пришел в монастырь, и Абаддон усмотрел в этом больше, чем следовало бы.

— Нет. Подумай сам: ты пришел в день смерти одного из наших братьев. И ты не просто воин, а, быть может, величайший боец нашего времени. Ты в одиночку одержал победу над Храмовниками. Более того — ты развил в себе дар, которым мы, остальные, наделены от рождения. Ты явился в Замок Пустоты и спас нас. Разве все это не делает тебя нашим вождем? И если ты таков... то что привело тебя к нам?

Декадо лег на спину, глядя на собирающиеся вверху тучи.

— Похоже, дождь будет.

— Пробовал ты молиться, Декадо?

— Непременно будет — вон какие тучи.

— Пробовал или нет?