Метаморфозы. Новая история философии - Алексей Анатольевич Тарасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самом общем виде точка зрения Кондорсе сводится к тому, что он приветствует рост населения, более того, напрямую связывает это с прогрессом человеческого разума:
«Если ограничиваться наблюдением, познанием общих фактов и неизменных законов развития… [человеческих] способностей, того общего, что имеется у различных представителей человеческого рода, то налицо будет наука, называемая метафизикой. Но если рассматривать то же самое развитие с точки зрения результатов относительно массы индивидов, сосуществующих одновременно на данном пространстве, и если проследить его из поколения в поколение, то тогда оно нам представится как картина прогресса человеческого разума. Этот прогресс подчинён тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших индивидуальных способностей, ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большого числа индивидов, соединённых в общество»[103].
Тем самым Кондорсе стремится доказать, что нет никакой границы в развитии человеческих способностей, что способность человека совершенствоваться действительно не определима, что дальнейшие его шаги на пути к самоусовершенствованию отныне не зависят от какой бы то ни было силы, желающей его остановить, и путь этот может окончиться только с прекращением существования планеты Земля, то есть пока на земном шаре не наступит всеобщее потрясение или такие изменения, которые не позволили бы человеческому роду на нём сохраняться, применять свои способности и находить источники существования.
Согласно Кондорсе, народонаселение увеличивается по мере того, как добывание средств существования становится всё менее зависящим от случая. Тем самым Кондорсе рисует картину следующей взаимосвязи: человечество достигло некой критической точки, когда она может взяться за решение задач, которые до этого ему было не по силам. В том числе самых масштабных, включая построение Рая на Земле. То, о чём они раньше не могли и мечтать, можно воплотить, реализовать. Людям можно и нужно стать «хозяевами своей судьбы». Для этого важна не только общая численность населения планеты, но и чтобы его просвещённая часть достигла должного предела, ведь тогда язык станет всемирным, а торговые отношения охватят весь земной шар. Это и будет началом эпохи «великих революций человеческого рода». При этом Кондорсе справедливо задаётся вопросом: «Современное состояние просвещения гарантирует нам, что революция будет удачной, но не будет ли этот благоприятный исход иметь место лишь при том условии использования всех наших сил?»[104] Это будет непростой путь и понадобится концентрация и усилия всех людей. Но будущее стоит этих усилий. Тем более, люди вплотную подошли к овладению всеми необходимыми инструментами, ведь наука становится общедоступной, и приближается момент, когда её элементы, принципы и простейшие методы будут истинно народными, а значит и общеполезными.
Наука становится главным, в том числе и социальным, источником прогресса. Она, а вместе с ней и наш разум, развивается быстрее демографии! Это прогресс, у которого нет никаких лимитов. Кондорсе в подробностях описывает этот процесс. Он предвидит и вопрос о «пределе» прогресса:
«Но при этом развитии промышленности и благосостояния, обусловливающих более выгодную соразмерность между способностями человека и его потребностями, каждое поколение, в силу этого прогресса, или благодаря сохранению продуктов прежнего производства, призвано будет к большей сумме наслаждений, и отсюда благодаря последовательности физического строения человеческого рода – к возрастанию численности людей; тогда не должно ли человечество дойти до предела, где эти законы, одинаково необходимые, стали бы себе противоречить, где увеличение количества людей, превзойдя количество средств существования, неизбежно вызвало бы если не беспрерывное уменьшение благосостояния и народонаселения, то истинно попятное движение, по меньшей мере, нечто вроде колебания между добром и злом? Это колебание в обществах, достигших этого предела, не явилось ли бы постоянной причиной нищеты, в некотором роде периодической? Не отметило ли бы оно границы, где всякое улучшение стало бы невозможным и не положило ли бы оно предела способности человеческого рода совершенствоваться, предела, который, достигнув его в бесконечности веков, человек не мог бы никогда перейти?
Всякому, без сомнения, видно, насколько это время от нас удалено; но должны ли мы когда-нибудь дойти до этого предела? Одинаково невозможно высказаться за, или против будущей реальности события, которое осуществилось бы только в эпоху, когда человеческий род неизбежно приобретёт знания, о которых мы едва можем иметь представление. И кто, в самом деле, дерзнул бы угадать то, чем должно однажды стать искусство превращать элементы в годные для нашего употребления?
Но допуская, что этот предел должен когда-либо стать реальным, мы видим, что отсюда не вытекает ничего тревожного ни для счастья человеческого рода, ни для его способности неограниченно совершенствоваться, если предполагается, что до этого времени прогресс разума будет идти рядом с прогрессом наук и искусств, что вздорные предрассудки суеверия перестанут подчинять мораль строгости, которая её портит и унижает, вместо того чтобы её очищать и возвышать. Люди будут тогда знать, что если они имеют обязанности по отношению к существам, ещё не родившимся, то они заключаются не в том, чтобы дать им жизнь, а в том, чтобы дать им счастье, что предмет этих обязанностей – это общее благосостояние человеческого рода, или общества, в котором они живут, или семьи, с которой они связаны, а отнюдь не ребяческая идея обременять землю бесполезными и несчастными существами. Таким
