О Милтоне Эриксоне - Джей

Милтон Эриксон — продолжатель традиции, считающей бес­сознательное позитивной силой. Не надо сознательно следить за своим подсознанием, пусть оно само руководит нашими поступ­ками. Сороконожке не стоит пытаться сознательно координиро­вать свои сорок ног. Целью Эриксона было научить людей реа­гировать на свои импульсы в настоящем, не заботясь о том, как это происходит. Точно так же, основная цель дзэн — просто жить, а не заботиться о том, как ты живешь. Иными словами, цель — это излечение от самонаблюдения. Не зря говорится: “Когда ты действительно делаешь что-то, тебя там нет”. В ка­честве примера приведем историю (Репс, с.18):

Однажды Танзан и Экидо шагали вместе по грязной до­роге. Шел сильный дождь. Подойдя к перекрестку, они увидели красивую девушку в шелковом кимоно и шарфе, которая не могла перейти через дорогу.

—   Давай-ка сюда, девушка, — сказал тотчас же Тан- зан. Он поднял ее на руки и перенес через грязь.

Экидо молчал, пока они не достигли храма, где долж­ны были переночевать. И тогда он не смог больше сдер­живать слова, рвущиеся наружу:

—   Мы, монахи, не должны даже приближаться к жен­щинам, особенно к молодым и красивым, — сказал он Танзану, — это опасно. Почему ты сделал это?

—   Я оставил девушку там, — ответил Танзан. — А ты все еще несешь ее?

Цель терапии — изменить действия человека или изменить его методы классификации действий и мыслей на плохие или хорошие, болезненные или приятные, полезные или ненуж­ные и т.д. Рациональным советом обычно такую проблему не решить. Изменение должно возникнуть во время действия, как утверждает дзэн-буддизм. Вот один из способов: мастер дает человеку некое поручение, и решение проблемы состав­ляет часть выполнения данного поручения. В результате обу­чение дзэн часто выглядит как совместная деятельность масте­ра и ученика в каком-то виде искусства. Учеба может осуще­ствляться через стрельбу из лука, фехтование или чайную це­ремонию. Есть задача, и ученик объединяется с мастером в ее выполнении. Совместная деятельность приводит к тому, что мастер скорее направляет то, что происходит, чем раз­мышляет вместе с учеником.

Например, один из способов обучиться дзэн — пойти в ученики к мастеру фехтования. Ученику дали задание мыть полы в доме мастера. Когда ученик подметал пол, мастер неожиданно ударил его метлой из-за угла. Удары сыпались снова и снова. Как ни пытался ученик отгадать, откуда пос­ледует очередной удар, и приготовиться к защите, метла мас­тера достигала своей цели. В какой-то момент ученик понял, что он будет готов к ударам с любой, самой неожиданной стороны, если не будет готовиться к удару ни с какого опре­деленного направления. Поняв это, он смог получить в руки меч. Свой путь к просветлению он начал в контексте взаимо­действия между собой и учителем. Мастера дзэн гордятся тем, что готовы реагировать на все и отовсюду. Уоттс расска­зал мне об одном дзэн-буддисте, который спросил другого: “Что ты знаешь о дзэн?” — и тот, другой, немедленно бросил веер ему в лицо. Но спросивший наклонил голову ровно на­столько, чтобы веер пролетел, не задев лица, и рассмеялся. (Однажды Уоттс пришел ко мне в гости, и моя жена спроси­ла его: “Что такое дзэн?” В этот момент в руках Уоттса был спичечный коробок, который он и бросил в нее. Не знаю, достигла ли она просветления, но рассердилась точно.)

Столь активное вовлечение и мастера, и ученика в выполне­ние задания резко отличается от традиционной психодинамичес­кой недирективной терапии. Когда я занимался поисками тера­пии, отвечающей идеям дзэн-буддизма, я обнаружил, что ди­рективная терапия Эриксона подразумевает точно такое же взаи­модействие между терапевтом и клиентом, как взаимодействие мастера дзэн и его ученика.

Как пример приведу следующий случай из его практики. Мать привела своего пятидесятилетнего сына к Эриксону, жалу­ясь на то, что сын ничего не делает и постоянно теребит ее, не давая ей ни минуты покоя, даже не дает просто почитать книгу в одиночестве. Эриксон сказал, что сыну требуется физическая нагрузка, и предложил матери вывезти сына на автомобиле в пустыню, высадить его из машины, затем проехать одну милю, остановиться и читать себе спокойно книгу, включив кондицио­нер, пока сын по жаре будет пешком ее догонять. У сына не будет другого выбора — только пешком и вперед. Матери зада­ние очень понравилось, чего нельзя сказать о сыне. После не­скольких пеших прогулок по пустыне, сын спросил у Эриксо­на, не мог бы тот разрешить ему делать другие физические уп­ражнения, когда мать читает. Сын предложил в качестве адек­ватной замены ходьбе игру в кегельбане, и Эриксон согласился. Эриксон объяснил, что то, как сын использовал классифика­цию, было вычислено заранее: сын мог отказаться от прогулок по пустыне, но когда он протестовал и хотел чего-то другого, он оставался в рамках категории “физические упражнения” и просто заменил один тип упражнений на другой. Эта история — типичный пример того, как Эриксон вступал с клиентом в от­ношения действия, точно так же, как это происходит в дзэн-буддизме.

Традиционная терапия была основана на теории психопато­логии. Симптомы, мысли и характер классифицировались в со­ответствии с диагностической системой, которая использовалась клиницистами и отличала их от остальных людей. Маленькая девочка, которая не хотела есть, тут же классифицировалась как случай анорексии, а не как девочка, отказывающаяся от еды. Язык психопатологии отделял клиницистов от тех, кто рассмат­ривал человеческие проблемы как проблемы, возникающие в процессе жизни. Директивный терапевт склонен видеть в про­блемах временное отклонение от нормальной жизни, причем это отклонение должно быть выправлено. Например, когда я изучал различного типа семьи, мне необходимо было выбрать в качестве образца нормы какую-нибудь семью. Я обнаружил, что не могу использовать позицию клиницистов для выбора нор­мальной семьи, так как с их точки зрения ни одна семья тако­вой не является. Они в любой семье видели какую-нибудь пси­хопатологию. Эриксон же смещал акцент с патологических со­стояний на жизненные проблемы. Вместо того чтобы вешать на ребенка ярлык “школьная фобия”, он говорил, что ребенок из­бегает школу, и боролся именно с этой проблемой. Он не диаг­ностировал у женщины агорафобию — он называл ее челове­ком, который может выйти из дома лишь при особых обстоя­тельствах.

Одной из трудностей в нахождении соответствий между дзэн-буддизмом и психотерапией является то, что в дзэн нет понятия психопатологии. Есть только проблемы на пути к просветлению. Особенно важно, что дзэн-буддизм предлагает такой способ классификации и игнорирования человеческих проблем, который клиницисты, возможно, расценили бы как серьезную психопатологию. В дзэн галлюцинации, фантазии и иллюзорные ощущения называются “макйо”. Об этом гово­рится так (Капло, 1989, с.41): “Макйо — это явления — виде­ния, галлюцинации, фантазии, откровения, иллюзорные ощущения, — которым подвержен практикующий дза-дзэн на определенном этапе своего сидения... Эти явления сами по себе не плохи. Они становятся серьезным препятствием для занятий дзэн только тогда, когда человек не осведомлен об их истинной сущности и попадает в их ловушку”. Согласно даль­нейшему описанию, галлюцинации, зрительные или слухо­вые, — это обычные вербальные или слуховые ощущения. “Человек может чувствовать, что он тонет или плывет или может попеременно чувствовать себя то расплывающимся, то резко собранным... Неожиданно могут приходить яркие озаре­ния... Все эти аномальные видения и ощущения есть просто симптомы повреждения, возникающего в результате рассогла­сования работы мозга и дыхания”. Автор добавляет: “Другие религии и секты хранят и лелеют случаи, когда люди видели Бога или божества или слышали небесные голоса, или совер­шали чудеса, или получали божественные послания, или дос­тигали очищения с помощью различных обрядов и препара­тов... С точки зрения дзэн-буддизма, все это — ненормальные состояния, лишенные истинной религиозной важности и по­этому просто макйо... Увидеть Будду не значит стать хоть на шаг ближе к перевоплощению в Будду, точно так же, как увидеть сон о том, что ты стал миллионером, вовсе не зна­чит, что, проснувшись, ты станешь хоть на грош богаче”.