Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Байбаков считал, что в хитром, изворотливом Багирове видел соперника сам Лаврентий Берия. Как-то раз он неожиданно позвонил Байбакову и сразу спросил: «Где находится товарищ Багиров?» Байбаков, удивленный и звонком, и вопросом, ответил, что не знает, добавив, что Багиров — секретарь ЦК и не обязан докладывать управляющему трестом «Лениннефть», куда и надолго ли он отлучается. Как выяснилось позже, Багиров поехал в Мацесту, где Сталин принимал радоновые ванны. Этого было достаточно, чтобы Берия затаил ревнивую злобу на своего азербайджанского соперника. Он даже почти не скрывал ее, в чем Байбаков после не раз убеждался.
«Оба они были хитры и вероломны, способны на любой подлог и авантюру, — вспоминал Байбаков. — Оба умели терпеливо выжидать удобного случая, чтобы нанести удар. И вот настал срок. Берия и его люди “раскопали” нужные материалы о том, что на дачах и в подсобных хозяйствах руководителей партии Азербайджана имеют место злоупотребления: фрукты и овощи нередко поступают на сторону, в продажу. Берия немедленно доложил об этом Сталину, который поручил Мех-лису, главе Госконтроля, незамедлительно проверить факты и доложить лично ему. В Баку срочно выехала большая группа работников партийного контроля во главе с заместителем Мехлиса — Евдокимовым. Проверка подтвердила, что значительная часть продукции подсобных хозяйств продавалась на сторону, “налево”, как говорят. Багиров понял, что спасения нет, Сталин за подобные дела жестоко наказывал. И теперь, в такой ситуации, только решительные “чрезвычайные” меры могли отвести от него суровое наказание. И он пошел на подлую провокацию. Проведав откуда-то, что высокий гость питает слабость к прекрасному полу, Багиров искусно организовал Евдокимову поездку в Махачкалу с одной из бакинских красавиц, а сам тут же обо всем доложил Сталину, к письму же приложил интимные, красноречивые фотографии… Понятно, что Сталин был вне себя от негодования. Он приказал вызвать к нему Мехлиса и крепко отчитал его за то, что тот доверяет важные партийные дела морально неустойчивым людям. Можно себе представить, что творил Багиров, являясь председателем одной из “троек”».
Инициативу «троек» Байбаков почему-то приписывал Кагановичу, хотя это не так. Республиканские, краевые и областные «тройки» были учреждены 30 июля 1937 года оперативным приказом № 00447 наркома внутренних дел Н. И. Ежова. Видно, Байбаков до того ненавидел Кагановича, что вменял ему в вину даже то, к чему тот не был причастен, создание «троек». Однако Байбакову, не один год служившему под началом «железного Лазаря» и имевшему с ним ежедневный контакт, можно, наверное, верить вот в чем: «На совести самого Кагановича гибель тысяч руководящих работников, членов ЦК партии, крупных ученых, талантливых инженеров. Он, наводя порядок, требовал списки “виновных”, а иные списки и сам составлял, размашисто ставя под ними подпись. Он многие годы общался и работал с ними вместе, как говорится, знал в лицо, и тем не менее спокойно и безжалостно обрекал их одним росчерком пера на смерть. Н. Дудоров, при встрече со мной, вспоминая годы своей работы секретарем парткома Наркомтяжпрома, рассказывал, как Каганович дважды — весной и осенью 1938 года — наезжал в Донбасс с любезно прикомандированными к нему Берией работниками НКВД. И начиналась поистине адская работа по уничтожению кадров. Там шли повальные аресты руководителей предприятий, комбинатов, угольных шахт. А вернувшись в Москву, Каганович любил хвастаться на совещаниях и заседаниях Коллегии Наркомата тем, как быстро разобрался и убрал сразу “два слоя” якобы орудующих в Донбассе вредителей, “врагов народа”. Лицо его при этом самодовольно лоснилось, и он продолжал зорко и цепко оглядывать всех, запоминая реакцию каждого.
Арест множества специалистов и руководителей не мог не сказаться на работе индустрии и шахт Донбасса. В парторганизацию наркомата стало поступать все больше и больше жалоб и тревожных сигналов от местных парторганизаций: многие участки производства оказались оголены, стала снижаться производительность труда, люди нервничали. А когда Дудоров поставил в известность о том Кагановича, тот заорал, нервно затопал ногами:
— Да это же форменная контрреволюция!
И теперь уже сам Дудоров оказался под подозрением. И не избежать бы ему ареста, если бы за него дружно не вступились член парткома В. М. Клементьев, заместитель наркома М. Г. Первухин и Л. А. Соснин. На резкий вопрос Кагановича: “Скажите, Дудоров — честный человек или враг нашей партии?” они дали ответ: “Честный”. И тем спасли его, секретаря парткома. <…> Каганович все же настоял, чтобы Комиссия партконтроля занялась Дудоровым, авось какие-нибудь грешки найдутся. Емельян Ярославский, руководивший этой проверкой, доложил Комиссии и парткому Наркомтяжпрома, что “к его секретарю товарищу Дудорову никаких претензий нет”».
На том, что именно Каганович был инициатором «троек», Байбаков горячо настаивал. Считал, что Хрущев нарочно об этом умалчивал, валя всю вину на Сталина. По мнению Байбакова, не было в «секретном» докладе Хрущева ничего действительно секретного — каких-то важных данных, объективно объясняющих возникновение и устройство дьявольского механизма массовых репрессий. Лишь в 1990 году стали известны сенсационные материалы, перепечатанные «Советской культурой» из итальянской газеты «Репубблика»; Байбакову запомнилась эта публикация. Будто бы однажды некий человек втерся в доверие к Кагановичу (тот обычно захлопывал двери перед журналистами, вознаградил за внимание к своей персоне только писателя Феликса Чуева) и стал гостем «железного Лазаря». И вот якобы этот гость стал, как бы ненароком, задавать Кагановичу вопросы, интересующие итальянскую газету, а ответы скрытно записывал на диктофон. И в этих ответах будто бы промелькнуло очень важное заявление, в достоверности которого у Байбакова никаких сомнений нет. Суть этого заявления в том, что Каганович, направленный Сталиным на Урал, вскоре сообщил ему оттуда о якобы вскрытых фактах вредительства: плохо строят, срывают сроки выполнения первой пятилетки. И потребовал права наказывать виновных на месте. Сталин сдержанно ответил, что этого делать не надо. От Кагановича вновь пришла телеграмма, но уже с подписью и секретаря обкома партии. Только после этого Сталин дал согласие на особые полномочия Кагановича, рекомендовав ему придерживаться Конституции.
«Так ли это было на самом деле, не знаю, — завершает Байбаков свой рассказ, — но данная версия — версия самого Кагановича. Известно, что право решать все вопросы на месте Кагановичу было предоставлено. Ну, а при обладании таким правом уже не до Конституции, особенно если учесть вспыльчивый и злопамятный характер “железного наркома”, - он любил, чтобы его так называли. Именно с тех пор “тройки” и
