Нубийский принц - Хуан Бонилья

Докторша следила за ходом поисков и старалась держать меня в курсе. Информация поступала весьма противоречивая. Порой становилось известно, что беглецов видели в каком-нибудь приморском городке, например в Ампурдане, но на следующий день сообщали, что их следы снова затерялись. Подробности погони нисколько меня не интересовали, но я даже не пытался объяснить это Докторше. Я представлял, как нубийцы бредут по бесконечному ночному шоссе, а днем спят в придорожном овраге. Скорее всего, они решили вернуться в Малагу: Бу наверняка надеялся скормить Менеджеру и мафиози со шрамами какую-нибудь удобоваримую ложь, заслужить прощение и вернуться на ринг, ведь такие бойцы, как он, на дороге не валялись.

Меня наконец выписали из больницы, хотя кости все еще ныли так, будто я побывал в бетономешалке. Когда на семнадцатый день с моего носа, постепенно вернувшего прежние размеры, сняли повязки, мне показалось, будто к лицу пришили отбитый кулаком боксера аппендикс. Голос мой теперь звучал тихо и гнусаво, и, сколько я ни пытался вернуть ему соблазнительные мужественные нотки, у меня получался пребывающий в дурном настроении автоответчик. Переступив порог квартиры, я первым делом бросился проверять, на месте ли моя “лейка”, и обнаружил, что она бесследно исчезла. У меня хватало ценных вещей, но мстительные нубийцы забрали только мою камеру и наверняка успели продать ее случайному попутчику, какому-нибудь дальнобойщику, не побоявшемуся подвезти двоих негров.

Я провел два дня, с трудом переползая с дивана в гостиной на кровать и тщетно пытаясь успокоиться, выкинуть из головы нубийцев, отвлечься на глупое телешоу или углубиться в одну из переплетенных мамой книг, когда Докторша позвонила мне, чтобы сообщить грандиозную новость. Беглецов схватили. Полиция без особых церемоний запустила процедуру репатриации. “В общем, наши голубки уже на пути в Африку”, — заключила Докторша. Я спросил, встречалась ли она с нубийцами до того, как их выслали.

— Ты совсем спятил или на тебя так обезболивающие действуют? Очень нужно мне с ними встречаться. Я только теперь немного успокоилась, а то все тряслась, боялась, что этот негр явится свести со мной счеты; я, когда узнала, что он с тобой сделал, поставила на дверь десять новых замков, охрану, правда, нанимать не стала, я же не параноик, хотя на самом деле, наверное, стоило: кто знает, на что способен человек, доведенный до отчаяния; а все из-за тебя, и как тебе это только в голову могло прийти, ты вообще не должен был покупать этих нубийцев; между прочим, совет директоров — в моем лице, но ты знаешь, я не привыкла, чтобы мне перечили, — решил взять с тебя полную сумму. В конце концов, ты получил полноценный сеанс садомазо, а это стоит восемьсот евро. Я шучу, не пугайся. Кстати, как ты себя чувствуешь? Пора собираться в Мали: если верить новостям, голод распространяется со страшной силой, так что нас ждут первоклассные трофеи; путешествие должно пойти тебе на пользу; бедный мальчик, ты едва не погиб из-за этой скотины; если бы ты знал, как я ругаю себя за то, что все это затеяла, но, понимаешь, я влюбилась в него сразу, как только увидела снимок, я решила, что он должен быть моим, то есть нашим, что это наша золотая жила, но ты видишь, как все обернулось; этот молокосос, он был не готов, мы просто не успели его подготовить, вот он и натворил дел; ладно, давай больше не будем об этом говорить, все равно они уже на полпути к своей гребаной Африке.

Закоренелая в своем жестокосердии Докторша настояла, чтобы нубийцев депортировали по отдельности, хотя полицейские не слишком интересовались национальностью арестованных и даже не подозревали, что они родились в разных странах: происхождение большинства африканцев оставалось для властей тайной, и потому их отправляли куда попало, совершенно не заботясь о том, что уроженец Кот-д’Ивуара может оказаться в Мавритании, и наоборот. Африка, она и есть Африка. Докторша распорядилась, чтобы Ирене репатриировали в Мавританию, а Бу передали кровожадным суданским властям. Кармен без всякой жалости разлучила принцев, лишив их возможности вдвоем противостоять аду, в котором они очутились по ее милости.

С тех пор прошел год, такой же, как все остальные, с конкурсом “Мисс Вселенная” и Кубком Евролиги, с набившими оскомину баталиями между правительством и ручными сепаратистами, со стихийными бедствиями и вручением “Оскара”, со статистикой домашнего насилия и автокатастроф, с многообещающими воскресеньями на переполненных летних верандах и бездарными понедельниками, с черными и белыми полосами, не всегда соблюдавшими очередность. Для меня этот год выдался не слишком хорошим и не слишком плохим. Я добывал трофеи в разных концах земли, в основном женщин: потере интереса к моделям мужского пола в немалой степени способствовал преподанный Бу урок. Мои показатели поползли вниз, но начальство проявляло понимание и не требовало от меня прежних результатов. Я купил новую камеру, на этот раз “роллифлекс”, пристрастился к средним планам и довел число портретов моделей в своем пантеоне до восьмидесяти семи. Мне пришлось купить новый альбом, поскольку в первом томе моих гениальных произведений не осталось места. Я перестал фантазировать о будущем и начал фантазировать о прошлом, вносить поправки, делать пометки на полях прожитых лет и обновлять архивы собственных воспоминаний, стараясь придать реальности толику художественности. Я мало путешествовал и лишь дважды поужинал с братом, причем он оба раза появлялся в сопровождении новой пассии (обе девушки мне понравились, но, главное, я наконец сумел разгадать стратегию выживания своего брата: он, словно вампир, питался энергией и идеями партнерш. С первой девушкой, либерально настроенной театралкой с богатым словарным запасом, он делал вид, будто прочел и понял всего Чехова, и утверждал, что не видит ничего предосудительного в том, чтобы его партнерша встречалась с другими мужчинами; следующая подруга моего брата была старше его и напоминала бывшую монашку, покинувшую суровую обитель лишь для того, чтобы немедленно присоединиться к “Опус Деи”; в ее присутствии брат с жаром защищал католическую церковь, высказывал крайне правые взгляды и называл свободу сексуальных отношений раковой опухолью, пожирающей Запад. Похоже, он буквально понял слова отца о том, что лучше быть в плохой компании, чем одному, и неуклонно воплощал этот принцип в жизнь; возможно, мне стоило брать с него пример, но всякий раз, оглядываясь на собственное прошлое, похожее на выжженную равнину, по которой прошли орды Аттилы, я говорил себе: ничего, я и один справлюсь. Неожиданно для себя я снова полюбил детский футбол: стал ходить на юниорские матчи, сидел на трибунах, единственный чужак в толпе отцов, дядей и дедушек, и порой ловил себя на мысли, что готов выбежать на поле, вмешаться в игру, придержать особо ретивых, подбодрить неумех. Я получал удовольствие от каждого матча, хотя игроки были никудышные, интересных моментов почти не бывало, а советы тренеров поражали своей тупостью. “Защита, помните о защите!” — кричали горе-наставники, когда их команда побеждала. “Тяни время”, — советовали они нападающим. Я вспоминал славные деньки, когда сам тренировал мальчишек. Они приходили на тренировки в футболках с именами и номерами знаменитых футболистов и старались подражать своим кумирам даже в том, как они ликовали, забив в сетку мяч. И если любимый игрок какого-нибудь паренька обожал препираться с судьями и пачками собирал желтые карточки, тот начинал вести себя точно так же. Я говорил им: мы просто развлекаемся, хорошо проводим время, мы не собираемся ничего выигрывать; не слушайте тех, кто скажет, будто в футболе важен результат; на самом деле это способ хорошо провести время, и не более того. Мальчишки смотрели на меня как на психа и не могли понять, кто из нас ошибся раздевалкой. Когда я уволился, они наверняка устроили праздник. Я день и ночь пропадал на стадионе и даже подумывал о том, чтобы снова стать детским тренером и вернуться в ту единственную пору своей жизни, когда я был по-настоящему счастлив. Впрочем, я безжалостно гнал от себя эту мысль, отмахивался от нее, как от докучливого насекомого, не позволяя себе роскоши обдумать ее до конца, взвесив все “за” и “против”.