Фабрика мертвецов (СИ) - Волынская Илона

- Как же нарушение порядка? – поинтересовался Митя.

- Тю! Так то ж паны, не мужики какие: сами нарушат, сами и заплотют. И мужикам с того кой чего перепадает… ну, и нам прибыток, не без того!

Митя остался невозмутим. Урядник вздохнул: не понял, чего паныч питерский насчет его откровений думает, а понять хотелось. Через паныча и до батюшки его подобраться можно: прощупать, чего ожидать от нового начальства, и есть ли способ то начальство… умилостивить. А решит мальчишка отцу о словах неосторожных донести – так и отпереться завсегда можно.

Митя усмехнулся: ему были понятны эти простенькие провинциальные хитрости. Ни размаха, ни блеска, ни серьезной интриги. И это – после Петербурга и причастности к тайнам двора? Почти причастности…

- Говорят, предыдущий хозяин имение и разорил, а Свенельд Карлович восстановил.

- Так разорятся – це ж самое панское дело и есть! Негоже панам гроши считать, не купцы! – наставительно сообщил Гнат Гнатыч. – А от Свенельда Карловича и положения к праздничку не дождешься. Вот увидите еще, как обживетесь: он и исправнику с полицмейстером внимания не оказывает, а как надо чего, так законников нанимает, вместо того, чтоб те ж самые гроши хорошему человеку поднести за помощь. Эх! Что там казать… - махнул рукой урядник. – Не пан, как есть не пан.

- Так он и сам признает. - напомнил Митя.

- Вот и нечего было в помещики лезть! – досадливо огрызнулся Гнат Гнатыч. – Немец-перец-колбаса…

Урядник остановился у парадной двери: за время разговора они успели и автоматон поставить в стойло и к дому вернуться.

- Вы до кабинету идите, паныч, а я уж до кухарки. Пан Штольц хоча и не пан – а простого урядника з собою за стол не посадит. Честь имею! – коснулся фуражки и заспешил обратно на задний двор, к столам.

Митя задумчиво поглядел ему вслед: что б ни творили с мертвяками господа Лаппо-Данилевский и Бабайко, уездная стража б заметила. Если, конечно, им как тем же покойникам – глаза деньгами не закрыли. Да не по серебряной монетке на каждый, а по целой стопке. Казначейских билетов. А урядник подношения любит. Есть о чем подумать.

Глава 31. Под свечами Яблочкова

Митя с любопытством оглядел парадный вход в дом. Митину… отцовскую усадьбу украшали колонны – краска на них облезла, и было ясно, что это не мрамор, а выкрашенное под мрамор дерево. У Шабельских на парадном крыльце возлежали два льва – и впрямь мраморных, но с мордами облупившимися и отколотыми хвостами. Здесь же на тумбах перед широким крыльцом красовались две грубо вытесанные статуи – едва намеченные контуры позволяли опознать в них женские фигуры. От статуй веяло бесконечной и жуткой древностью… а прямо над ними возвышались кованные фонари. Приходилось признать, контраст древности и времен нынешних выглядел весьма… тонко. Даже аристократично.

Зато внутри его никто не встретил: сдается, вся здешняя прислуга разбежалась по собственным делам, нимало не интересуясь вернувшимся прежде срока хозяином. Да и за хозяина господина Штольца, похоже, никто здесь и не считал. Все же слуги – ужасные снобы, всегда рады указать место тем, кого считают недостойными. Когда после смерти maman отец получил повышение, и они перебрались в Петербург, Митя начал часто гостить у Белозерских. Его отправляли в детскую к кузенам, где гувернантка и даже горничные весьма явственно показали, что «полицейского сыночка» они настоящим барчуком не считают. Далеко не сразу обнаруживший это дядюшка рвал и метал: рвал рекомендации, без которых враз уволенных девиц ни в один приличный дом не примут, а метать… метать не пришлось, увидев его закаменевшее в ярости лицо, те сами бежали из дома. Ну, так Митя же – сын настоящей кровной княжны, пусть сам и не кровный, а Штольц кто? Всего лишь «немец-перец». И соответствовать даже не старается. Братец его младший так и вовсе полнейший моветон. Даже удивительно, что таких успехов смогли достичь.

Митя шел по дому, ревнивым глазом подмечая каждую деталь: стулья под аккуратными серыми чехлами с пышными бантами, старинные буфеты, бюро с гнутыми ножками – не столь изысканно и дорого, как в поместье Белозерских, но тоже весьма достойно. А ведь когда-то было еще достойнее: на старинных шелковых обоях виднелись прямоугольные пятна – наверняка раньше там висели картины, распроданные, когда имение начало разоряться. А вот охотничьи трофеи остались: видно, покупателей на головы зубров и старые волчьи шкуры не нашлось. Кипы журналов – германских и российских – наверняка от самого Штольца. Новейший германский каталог паровиков Митю заинтересовал, а на агрономический журнал он скривился.

                - Митя, где ты там застрял? – из приоткрытых дверей выглянул отец и тут же кивнул. – А, понятно, возле журналов я застрял тоже. Даже завидую Свенельд Карловичу: есть, что почитать по вечерам. Обязательно попросим парочку, надеюсь, господин Штольц будет так любезен…

                Митя посмотрел на отца с возмущением: читают по вечерам только те, кого никуда не приглашают! Он перелистнул «Отчеты Императорской Археологической комиссии», коснулся новехонького, пахнущего типографской краской томика под названием «Киевская старина»… и небрежно обронил его обратно.

                - Скука какая… Я просто кабинет искал. Совершенно не у кого спросить: прислуга не балует вниманием… гостей господина Штольца. – с достоинством сообщил Митя, заходя внутрь.

                Он не оглядывался, но знал, что отец у него за спиной снова осуждающе качает головой. Ну да какая разница: отец не одобрит его, чтобы он ни делал. А так хоть на вспыхнувшую физиономию Ингвара можно полюбоваться.

                - Может, вам в деревне поискать кого-нибудь, чтоб и на паро-коне с вами ездил? – деланно-сочувственно пробормотал Ингвар. - А то ведь заблудитесь в здешних степях… раз уж в доме сами, без прислуги, дорогу найти не можете.

И как назло, ответа, вот такого, чтоб отбрить начисто, в голову не приходит.

- Благодарю. – пришлось просто подпустить в голос холоду. – Паро-конь – слишком ценная вещь, чтоб доверять его… «кому-нибудь». Да вы и сами все понимаете… недаром на паро-телеге ездите. – и нет, не усмехаться, а лишь мазнуть взглядом, будто сомневаешься, что у собеседника хватит ума понять заключенный в словах намек.

Надо же, понял! Покраснел, кулаки стиснул… становясь невероятно, пугающе похожим на… покойного Гришку. Не того, что раззявив пасть с острыми как шилья зубами, с ревом лез на автоматон… а живого и такого же… глупого. Все на место Митю поставить пытался…

Стало как-то… неприятно. Хотя казалось бы, что Мите за дело хоть до Гришки, хоть до Ингвара… разве что изобилие наглых выходцев из низов в здешних землях несколько раздражает.

- Ингвар великолепно починил автоматон! Почти сам, без помощи герра Лемке. – как всегда не вовремя вмешался отец. И с явным уважением поинтересовался. – Мы не слишком обременим вас, Ингвар, если при необходимости приедем за помощью?

- Вам, Аркадий Валерьянович… я всегда помогу. – тот польщенно засмущался, но на Митю посмотреть не забыл – проверил, понял ли тот, кому Ингвар помогать не собирается.

Митя деланно-равнодушно отвернулся. Автоматоны и впрямь не вечны, и механик может понадобится. Вот и с чего Ингвар на Митю обозлился? Тот же ему ничего плохого не сделал! Всё подлость плебейской натуры.

- Даже если б не знал, сразу бы понял, что это кабинет вашего брата! – попытался перевести разговор отец. – На него комната похожа.

- Единственная в доме. – проворчал Митя. Пусть старший Штольц ему нравился, но он брат Ингвара – и будет страдать!

Комната и впрямь изрядно отличалась от остального дома: никаких бантов или безделушек. Только пара кресел, заваленный бумагами письменный стол, простые полки с книгами – и видно было, что книги эти достают, и весьма часто и… широкая стеклянная витрина.

- Та самая археологическая находка? – хмыкнул отец, заглядывая туда.

В витрине лежал древний, полурассыпавшийся от ржавчины меч… но ножны из прелой кожи украшали многочисленные золотые накладки с фигурками оленей и кабанов. Сложенные плотно, один к другому золотые браслеты – каждый со своим рисунком – изгибались через всю витрину прихотливой змеей, а на роскошной и наверняка тяжелой, как рыцарские наплечники, гривне летучие грифоны охотились на мчащихся в ужасе скакунов. Посредине на небольшой подставке – венок из золотых дубовых листьев, тончайших, совсем как настоящие, даже с прожилками.