Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович

Немножко… Барометр поиска метался как в неустойчивую погоду: то в одну сторону зашкалит, то в другую. Бывало, всем казалось, что зашли в тупик, все споры напрасны. Но идея уже была ясна, и вопреки обычаю ее никто не оспаривал. Расходились молча. Теперь в сознании каждого было убеждение: надо делать так, и только так.

Окончательные решения по всем вопросам принимал Королев.

Тихонравов позвонил ему и сказал:

— Сергей Павлович, хотелось бы показать, что мы предлагаем.

Главный конструктор ждал этого звонка и назначил встречу на утро следующего дня. Тихонравов взял с собой Феоктистова.

«Помню приемную Сергея Павловича со старинными напольными часами. Качался маятник, и стрелки показывали около 10 часов. Вошли в кабинет. Это была довольно просторная комната с тремя окнами. В дальнем углу стоял письменный стол Королева, тоже старинный, на лапах. Вещей и книг на столе, как и в кабинете, было очень мало. У стены напротив окна — длинный стол, крытый зеленым сукном, во всю стену — шкафы. Помню, что день был очень ясный. А может, так мне кажется теперь, — рассказывал Константин Петрович Феоктистов, — потому что потом в этом кабинете мне большей частью доводилось бывать вечерами или, по крайней мере, в предвечерние сумерки. Сергей Павлович встал из-за стола, подошел к нам, пожал руки. Встали мы втроем возле стола, расстелил я свои листы ватмана и миллиметровки на сукне (чем прижать не нашлось, и Сергей Павлович и Михаил Клавдиевич придерживали листы руками). Стал излагать… На листах были графики с изменением различных параметров траектории спуска во времени — перегрузки, скоростной напор, тепловые потоки. Наброски компоновки корабля — размеры основных отсеков: где кресло, где приборные панели, основные блоки оборудования, люки и иллюминаторы…»

Королев одобрил сделанное проектантами и особое внимание обратил на весовые характеристики. Двухступенчатая ракета, которая вывела первый спутник, могла поднять аппарат массой около полутора тонн. Этого было явно недостаточно. Оценки трехступенчатого носителя обещали доставку на орбиту аппарата массой 4,5 тонны. Четыре с половиной тонны — это не так уж и мало, но и не слишком много, если учесть, что ОКБ работало над принципиально новой конструкцией.

— Шар — это хорошо. Очень даже хорошо. Для нас очень знакомое дело, — говорил Королев. — Но необходимо тщательнейшим образом просчитать, каковы будут воздействия на пилота. Не тяните с этим…

Расчеты показали, что при баллистическом спуске при входе в атмосферу под углом 2–3 градуса перегрузки составят не более 9—10 единиц, причем продолжительность таких перегрузок будет длиться не более минуты. Согласно экспериментальным исследованиям авиационных медиков, проведенным еще в 40-х годах, для тренированных летчиков такое вполне допустимо. При старте и разгоне ракеты перегрузки получались и того меньше.

Волновала главного конструктора и проблема теплозащиты. Материал, противостоящий высоким температурам, нашли, но сама «обмазка» получалась тяжелой, «съедала» много веса, что затрудняло поиск приемлемых компоновочных и конструкторских решений.

Поздно ночью Королев ехал из КБ домой. На улицах было тихо, и это располагало к размышлениям. Он гнал от себя рабочие мысли, давая себе клятву: о делах — завтра. Но все же продолжал думать о прошедшем дне и тех проблемах, которые выдвигало создание пилотируемого космического корабля. Теплозащита не давала ему покоя — ведь человека посылаем!

Встречи с Тихонравовым стали ежедневными, замы, отвечающие за те или иные работы, тоже присутствовали на этих «сходках». После многочисленных обсуждений в ноябре 1958 года Королев представил проект на Совет главных, который должен был принять решение об основном направлении работ на ближайшие годы. С самого начала обсуждения Королев настаивал на орбитальном полете. И убедил. Совет главных конструкторов утвердил предложение ОКБ-1 и принял решение о начале опытно-конструкторских работ по этому проекту.

Биография Сергея Павловича Королева с ее удивительными коллизиями, равно как и деяния главного конструктора первых ракетно-космических комплексов, вряд ли будут понятны во всей полноте, если ограничиться лишь изложением событий и фактов без привязки их ко времени — не вообще, а к конкретным календарным датам: дням, месяцам, годам. Тогда многое в событиях минувшего времени предстанет совсем в иных красках и тонах.

Едва человечество перешагнуло середину двадцатого века, как военно-политическое руководство США заявило: «Кто контролирует космос, тот контролирует и Землю». Мысль вроде бы вполне ясная, если толковать ее как некую перспективу. А если вернуться к концу 50-х годов и попробовать осмыслить слово «контролировать» с возможностями того времени? Здесь все упиралось в гриф «Совершенно секретно», не снятый с некоторых документов и по сей день.

От знающих людей мне доводилось слышать, что космический аппарат, получивший позднее обозначение «Восток» и имеющий несколько модификаций, стал пилотируемым кораблем в силу определенных случайностей. Вначале он замышлялся как спутник военного назначения, а попросту — разведчик, был оснащен фотоаппаратами, другим специальным оборудованием и спускаемой капсулой для возвращения отснятой пленки на Землю. Работа над спутником такого типа была в разгаре, когда Королева осенила мысль: если «выбросить» всю эту громоздкую и тяжелую «начинку», то в спутник можно посадить пилота. Вес и габариты позволяли это сделать. Ну а все остальное было, как говорится, делом техники.

Такова версия. Она в основе своей не слишком отличалась от того, что можно найти в записках Королева в правительство, в закрытых постановлениях ЦК и Совмина. Однако кроме версии существуют и документальные факты.

Как-то в беседе с М. К. Тихонравовым Королев посетовал: «Если военные не дадут нам работать по двум направлениям, они прежде всего накажут себя». «Пожалуй, — согласился тот. — Надо доказывать, не слезать с них». «Аксиому доказывать?» — сердился Королев. Оба они были убеждены, что есть две линии развития космонавтики: сугубо научная — исследование околоземного пространства и небесных тел, и военная — создание аппаратов для высотных наблюдений, разведки, дальней связи, навигации и т. д.

А что думали сами военные? Ответить на этот вопрос мог один из «причастных» — генерал Максимов, который в свое время работал военпредом в ОКБ Королева. С Александром Александровичем Максимовым, генерал-полковником, начальником Главного управления космических средств (ГУКОС) я был знаком давно. Знал хорошо и его предшественников на этой должности — генерал-полковника Андрея Григорьевича Карася и генерал-лейтенанта Керима Алиевича Керимова. Часто встречался с ними на полигонах, НИПах, в Центре управления, на заседаниях Госкомиссии, в неофициальной обстановке тоже. Лишних вопросов не задавал, хотя при откровенных служебных разговорах присутствовать доводилось. При очередной встрече Максимов показал мне любопытный документ — докладную записку Королева министру оборонной промышленности Устинову. В ней шла речь о создании спутника массой до трех тонн, который мог бы возвращаться на Землю, и орбитального модуля для длительного пребывания в космосе одного или двух человек. Датирован этот документ 26 мая 1954 года.

— Это была военная программа? — спросил я, удивленный датой. Ведь ракеты Р-7 тогда еще не было.

— А ты представь время, — ушел от прямого ответа Александр Александрович. — Кстати, о термине «холодная война» можно поспорить. Война была горячей. Только без огня. Конкуренция — тоже война. Жестокая. И хотя пушки не стреляли, их производили, и много…

Меня интересовала военная сторона космических программ. В зарубежной печати много писали о боевых, ударных, противоспутниковых, разведывательных системах. Все это делалось у «них». А у нас? Максимов как-то пообещал: «Уйду на пенсию, расскажу и воспоминания напишу, если сумею. Глядишь — все грифы снимут к тому времени».