Секунда между нами - Стил Эмма

Мы снова на дороге. Обстановка изменилась. На улице темень, но, судя по знаку с собакой динго, мы в Австралии. Мимо проносятся низкие кусты, за которыми пустота. Море. В голове по-прежнему пульсирует, но пульсация постепенно затихает, тускнеет – вместе с образом Дженн в ирландском пабе.

Дженн за несколько мгновений до нашей встречи.

Я до сих пор помню ее вкус, когда мы потом целовались у нее в квартире, и этот радостный трепет у меня в груди. Не думаю, что я когда-либо еще испытаю чувства, похожие на те, что испытывал тогда, в самом начале нашего знакомства.

Она – это лучшее, что было в моей жизни.

Дженн переключает передачу и начинает копаться в приложении на телефоне. Она смотрит в сторону моря и сбрасывает скорость. Вокруг все словно в тумане и кажется крайне небезопасным. Она съезжает на обочину. Ни одной машины поблизости. Глубокая ночь.

Ей не хватает острых ощущений?

Дженн останавливает машину, открывает дверцу и выходит наружу. Темнота непроглядная, единственный источник света – луна. Дженн отходит подальше в кусты, – наверное, в туалет, – и я тоже выбираюсь из машины. Пространство передо мной переходит в бесконечный пляж, а потом – в океан. Я слышу плеск волн. Представляю, какой потрясающий вид будет утром.

Видимо, Дженн намеренно выбрала это место.

Через пару минут она возвращается, обходит машину сзади, забирается на заднее сиденье и запирает дверцы.

Накрывшись одеялом, она ложится на спину и закрывает глаза. Позади меня рокочет океан, и я представляю, как утром она идет на пляж.

У меня появилась одна идея.

Мое сердце подскакивает в груди, – я понял, что еще могу для нее сделать. И хотя мне не раскрыть ее тайну, хотя у нас осталось совсем мало времени на этой земле, на миг меня переполняет счастье.

Я надеюсь, что это сработает.

Надеюсь, мы задержимся в этом воспоминании еще ненадолго.

Светло. Какой-то грохочущий звук. На мгновение ей становится не по себе. Она чувствует себя дезориентированной, как будто не понимает, где находится: все еще в Южной Америке, в горах? Она открывает глаза и видит над головой металлическую крышу автомобиля. Западная Австралия. Пляж. Теперь она вспомнила. И вдруг ее охватывает возбуждение, как в детстве, когда они ездили на северо-восточное побережье и останавливались в коттедже. Она просыпалась под крики чаек и вдыхала аромат свежесваренного кофе, зная, что пляж весь день будет безраздельно принадлежать ей. Там еще была большая спиралевидная раковина, которую мама прикладывала к ее уху, когда они приезжали. Ты слышишь море, Дженни?

Она садится.

Зевает.

Машина каким-то образом оказалась прямо на пляже, как будто кто-то передвинул ее задним ходом. Дверца открыта, и она видит, что находится на плотном песке, а впереди мягко плещутся волны. Как, черт побери, я здесь оказалась? На секунду она запаниковала. Может, заснула за рулем? Или машина укатилась сама?

Дженн переводит взгляд на небо, на теплое золото на горизонте, плавно перетекающее в синеву. Вода перед ней отражает эту картину, мерцая в лучах нового солнца. И внезапно ее охватывает необычайное умиротворение. Неважно, как она сюда попала, даже если это было рискованно. Потому что по какой-то непостижимой причине сейчас она чувствует себя в полной безопасности. И это невероятное ощущение.

Она выходит из машины, – на пляж уже опустилась жара. Даже не оглядевшись по сторонам, Дженн скидывает футболку, шорты и все остальное и остается полностью обнаженной. Шлепает по песку и вбегает в полосу прибоя. Прохладная вода хлещет по ее икрам, бедрам, животу. Сердце бешено колотится, она визжит. Погружаясь в соленую воду, она видит над собой небо, огромное и прекрасное, и слышит рокот моря.

Улица, заполненная людьми. Город. Автобус отъезжает, Дженн стоит на обочине, я рядом с ней. Она сверяется с картой в своем телефоне, по-прежнему не подозревая о моем присутствии.

Но я чувствую себя прекрасно.

Получилось! Она проснулась в месте с видом на море, как она всегда мечтала. Дункан говорил, что однажды ее мечта сбудется, и я уверен: он сделал бы для этого все возможное, будь у него хоть малейший шанс.

Приятно было наблюдать, как она плещется в море, видеть, как она счастлива. Если она сохранила в памяти этот момент, значит, по крайней мере, он принес ей радость.

Вот что важно.

В этом весь смысл.

Дженн уходит, я следую за ней. Где мы находимся?

Кажется, я здесь уже бывал.

На ее пыльном рюкзаке багажная лента – Сидней. Сентябрь. Значит, она путешествует уже четыре месяца.

А еще это значит, что мы приближаемся к ноябрю и… к машине.

Осталось всего два месяца.

Черт.

Ну ладно. Как бы то ни было, время еще есть, если мы продолжаем возвращаться в ее прошлое. У нас еще есть время.

Из-за облаков пробиваются жаркие лучи солнца, и я, прищурившись, смотрю на него. Странно, мне всегда казалось, что зима в Сиднее мерзкая. Мы проходим мимо старых скрюченных деревьев. Надо же, я и забыл, что в этом городе есть такие деревья. Я помню, какими странными они мне показались, когда мы с Марти в первый раз приехали в Сидней. Как будто я попал в зазеркалье.

Люди с размытыми лицами, в деловых костюмах, со стаканчиками утреннего кофе, спешат на работу. Дженн обращает внимание на девушку, проезжающую на велосипеде, – в легинсах, кроссовках, с рюкзаком за спиной. Примерно так выглядела бы Дженн, отправляясь на работу в больницу. Она смотрит вслед этой девушке довольно долго.

Неужели она начала скучать по работе?

Перейдя оживленную улицу, мы заходим в неприметное кафе. Заказав у стойки черный кофе и пирожное, она садится на одну из длинных скамеек у входа.

Если бы я был с ней, то непременно уговорил бы ее поискать какое-нибудь особое местечко, где взвешивают каждую крупинку, чтобы создать настоящий шедевр.

Дженн всегда была снисходительна к моим дурацким причудам.

В отличие от отца.

Я мысленно переношусь в тот день, когда мы отмечали его семидесятилетие, в сентябре. Родители готовились к этому событию целую вечность: выбирали поставщиков продуктов, заказывали шатры, украшения и прочее. И когда наконец этот день настал, все стало напоминать какую-то гребаную свадьбу. Там были все наши родственники и целая толпа родительских друзей.

Это был один из вечеров бабьего лета. Мы с Лив сидели в саду и пили шампанское. Она завела разговор об отпуске и спросила, не хочу ли я отправиться на выходные в Рим. И внезапно у меня случился настоящий приступ клаустрофобии. К тому моменту мы с Лив «типа встречались» уже где-то шесть месяцев, и меня это «типа» вполне устраивало.

Рим был слишком романтичен для таких отношений.

Я попытался найти какую-то причину, чтобы отказаться: ресторан, какие-то дела, а она будто взбеленилась. Заявила, что я морочу ей голову.

Она скрылась в доме, а я продолжил пить в одиночестве. Все вокруг меня раздражало. На работе одни проблемы, Лив злится, и я начал осознавать, что по-прежнему люблю девушку, которая исчезла с лица земли.

Когда я пришел в шатер, вечеринка была в самом разгаре.

А я был почти невменяем.

Смутно помню, что Кирсти и Фай пытались выставить меня на улицу. Но это окончательно вывело меня из себя. Я чувствовал на себе укоризненные взгляды пафосных родительских друзей, которых ничего, кроме внешних приличий, не волновало, как и моего отца.

По крайней мере, так мне тогда казалось. Вполне возможно, что он просто сгорал от стыда из-за такого сына, как я.

Я начал танцевать, но все плыло перед глазами. Кажется, я попытался с кем-то вальсировать, но следующее, что я помню, – как я лечу куда-то в сторону, прямо на музыкантов. Помню крики, грохот цимбал, и вот мое лицо уже впечаталось в жесткий деревянный пол.

Тишина.

Несколько мгновений я просто лежал там, пока кто-то меня не поднял. А рядом стоял папа с багровым лицом.