Тринадцатый Император. Часть 1 - Никита Сомов

– Быть может вы покажете Его Императорскому Величеству корабль, – перебил судостроителя горевший желанием поскорее подняться на борт принц.

– О! Разумеется! Позвольте проводить вас…

После довольно длительного осмотра верфей и целой бури восторгов и похвалы с моей стороны я упросил Альфреда отправиться на расположенный неподалеку паровозный завод. Принц согласился, правда с неохотой – паровозы его совершенно не интересовали. Я же быстро пришел к выводу что восхищения английской промышленностью и так было более чем достаточно и незамеченным все это точно не останется, так что незачем нам с принцем страдать понапрасну. В итоге пробыв на жутко чадящем заводе совсем немного мы отправились в российское посольство, в котором я планировал поселиться во время своего пребывания в Лондоне.

Нашим послом в Британской Империи уже несколько лет был действительный тайный советник Филипп Иванович Бруннов. Происходил он из курляндского баронского рода фон Брунновых, известного с XVII в. Родился в Дрездене, учился в Лейпциге, служил России. Его дипломатическая карьера началась в 1818 г. и продолжалась уже без малого полвека. Он участвовал в Лайбахском и Веронском конгрессах 'Священного союза', способствовал устранению разногласий с Великобританией, возникших в связи с заключением Россией договоров с Турцией. Следуя линии российского правительства на сохранение любой ценой хороших отношений с Великобританией, Бруннов дал согласие на подписание Лондонской конвенции о режиме Черноморских проливов, фактически ликвидировавшей прежние завоевания России в этом вопросе. Еще в его карьере были международный акт о запрещении торговли неграми, коммерческий трактат между Россией и Великобританией, Лондонская конвенция о Египте, и многое другое.

Но самое главное: Бруннов содействовал окончанию переговоров о браке наследника цесаревича (будущего императора Александра II) с принцессой Гессен-Дармштадтской в 1840 году. Еще до приезда, ознакомившись с карьерой Филиппа Ивановича, я понял, что лучшей кандидатуры на роль 'свата' мне не найти. И надо сказать Бруннов не подвел. Несмотря на пожилой возраст и затрудненность в сроках, он мгновенно отреагировал на мое письмо о желании сделать предложение принцессе Луизе, и выдал результат. Уже через две недели (с учетом времени отправки и получения корреспонденции) я был извещен о благосклонности Британского королевского двора обсудить сей вопрос.

Бруннов вместе с супругой и помощниками и почетным караулом встречал нас на крыльце посольства. Надо сказать при встрече Бруннов произвел на меня двойственное впечатление: поразительно как в нем неприятная наружность (Филипп Иванович был грузен, толст, с огромной бритой головой, выдающейся нижней челюстью и неподвижным, безучастным взглядом) сочеталась с удивительным красноречием, доскональным знанием политических отношений и их изящным изложением, полным остроумия, в беседе. Кратко переговорив с послом и распорядившись о разгрузке дорожного багажа, я отправился готовиться к званному балу в честь моего государственного визита.

За организацию приема я не боялся. Бруннов обладал огромным состоянием и представлял за рубежом Россию в традициях старого доброго времени – его приемы, балы, сервировка праздничных столов славились на всю Европу. Чтобы не ударить в грязь лицом, он содержал собственных поваров, булочника, буфетчика, кондитера и целый сонм лакеев.

Званный ужин был больше похож на фуршет, в нашем понимании. Немного изысканных деликатесов, чуть-чуть музыки и танцев, и много, много светских разговоров. В вечер моего первого дня пребывания на английской земле было решено дать малый прием для высокого бомонда британской столицы. В целом ужин удался. Оркестр честно отыграл всё, от вальса до полонеза. Стол бы вообще великолепен, я даже в Зимнем так не обедал, была мысль даже шеф-повара у Бруннова переманить.

Спустя пару дней я уже вошел в колею непрекращающихся балов, фуршетов и званных вечеров. В старой жизни, я, часто бывая на корпоративах, вывел для себя три не хитрых правила, как превратить увеселительное мероприятие в полезное для себя. 'Шампанское пригубливать, дамам говорить комплименты, за водкой о делах разговора не вести'. Как оказалось, эти приемы в полной мере, хотя и с некоторыми поправками, работали и для 19 века. На фуршет, как изящно выразился посол Бруннов, были приглашены 'те, кому неловко было бы отказать, при том, что их наследственные или личные заслуги не позволят присутствовать на официальных приемах'. Нужно, так нужно. Если какой-то сэр Генри может быть, пусть даже в очень отдаленной перспективе, нам полезен… почему бы не пригласить его на прием и не перекинуться парой ничего не стоящих светских фраз? Поэтому, расшаркиваясь с каким-нибудь лордом или сэром, я щедро раздавал собеседникам комплименты и выказывал уважение. От нас не убудет, а человек может быть эту встречу всю жизнь помнить будет.

В итоге, за несколько дней, пребывания в Лондоне я успел познакомиться с парой десятками весьма и весьма интересными людьми…

Кроме всего прочего я так же посещал и культурные мероприятия. В качестве почетного гостя открыл один из новых участков Лондонского Метрополитена в Хамерсмите (Да! Метро начали строить в Лондоне аж в 1863 г.). Посетил Технологический Музей, Вестминстерское аббатство, выступил перед студентами Кембриджа и Оксфорда… Однако все это было лишь прелюдией. В конце второй недели Бруннов сообщил мне, что переговоры о предложении руки и сердца продвигаются успешно и королева желала бы лично со мной переговорить на балу в Букингемском Дворце. Я прекрасно понимал, что именно от личного впечатления Виктории будет зависеть, стану я или нет её зятем, и поэтому подготовился к разговору как 'к последнему и решающему'. Однако реальность превзошла все мои ожидания.

Первые мои мысли, когда беседа с Викторией закончилась, были: 'Вот это баба! Каких-то сорок минут разговора, а с меня вода как ручьями льёт. Не глаза, а рентген аппарат, насквозь просвечивает. Не зря её англичане почитают, воистину Великая женщина!'.

Вообще увидеть и поговорить с другим монархом, особенно с ТАКИМ, было очень познавательно. Несомненно, Виктория не была энциклопедически начитанной королевой. В некоторых областях её знания, как мне показалось, просто зияли белыми пятнами. Не было в ней и какой-то запредельной харизмы, нет. Да и чисто внешне она при первом знакомстве напомнила мне ворону своим мрачным и бледным лицом, с глазами на выкате, и грузным телом, облаченным в черное поминальное платье. Однако чем она меня поразила, так это своей осведомленность о текущих событиях и умением разбираться в людях. Всю нашу беседу я чувствовал себя под микроскопом. Королева показала себя грандсмейстером светской беседы. Даже самые, казалось бы, невинные вопросы таили подвох, а зачастую двойное и тройное дно. Осведомляясь о моем путешествии, королева упоминала такие его детали, которые я сам вспоминал лишь при изрядном напряжении память. Она знала по имени весь состав моей свиты, всю мою многочисленную родню, и, как мне показалось, даже казаков из охраны и экипаж судна на котором мы прибыли в Англию. Как детектор правды, по малейшим признакам, она вылавливала из моих ответов все недомолвки и недосказанности. После получаса разговора я чувствовал себя так, словно не общался с милой леди, вполне годящейся мне в матери, а неделю вагоны с углем разгружал (мне было с чем сравнивать!).

Несмотря на сдержанность королевы в манерах и речи, было видно, что я произвел на неё хорошее впечатление. В первую очередь тем, что старался не врать и говорить с позиций практика. Ни слова о Великой Любви, чисто прагматичный союз во имя взаимной выгоды. Прося руку Луизы, я одновременно предлагал обширные заказы для английской промышленности. России было нужно многое из того, что Великобритания делала лучше всех в мире: оборудование для верфей, сталелитейных заводов, (список). Конечно упор был сделан на оборудование, но и готовой продукции я заказывал не мало: паровозы, (список).

Итог разговора не заставил себя ждать. Когда объявили полонез, моей парой, начинавшей танец, стала Луиза. В жизни она оказалась куда милее, чем на портретах придворных живописцев и черно-белых фотографиях. Худенькая, стройная как тростинка, она будила в любом мужчине чувство бесконечной нежности и желание защитить. Красотой она не блистала, однако это было прелестное и невинное, совсем юное ещё создание, не испорченное ещё к тому же двором и светским обществом. И в этом была своё, особенное очарование. Я помню, как трогательно затрепетала она, когда я заговорил с ней. Как мимолетно вспыхнула, когда я целовал её ручку. Как мило краснела, когда я вел её в танце…. Однако я так и не мог до конца привыкнуть в мысли, что эта угловатая девушка-подросток, почти ребенок, вскорости станет моей женой. Полонез сменил медленный вальс, мы кружили по залу, смотря друг на друга и не решаясь начать разговор. В танце я вел её отстранённо, на вытянутой руке. Луиза видимо почувствовала что-то и как-то жалобно, по-детски трогательно посмотрела на меня внизу вверх. Её кроткие карие глаза напомнили мне оленёнка Бэмби, мультфильм про которого я смотрел в далекой юности. На сердце потеплело. Спохватившись и отбросив на время посторонние мысли, я принялся сглаживать невольное впечатление своей небрежной холодности. Что впрочем, с легкостью мне удалось. Внешность я имел весьма привлекательную и, хотя так и не озаботился тем, чтобы привести себя в должную физическую форму, выглядел стройным и подтянутым. Танцевал я тоже превосходно. Да и с обаянием и чувством юмора никаких проблем у меня не наблюдалось и, вскоре, моя принцесса заливалась звонким смехом, слушая выдаваемые мной шутки.