Миф Линкольна - Стив Берри

– Неплохо, – прокомментировал президент. – Я бы сказал, что очень даже хорошо. – Он поднял руку с куском стекла. – А теперь скажите мне, что это такое.

– О символах на кирпичах в леднике известно давно. Правда, до сих пор непонятно, что они значат. Мы решили, что это просто какая-то причуда Мэдисона. Что-то вроде декоративных элементов.

– И по этой причине в Интернете нет никаких изображений ледника? – поинтересовалась Стефани.

Кэти кивнула.

– Кураторы не желали никаких сенсаций в духе «Кода да Винчи» и потому запечатали его.

– И правильно сделали, – произнес Дэниелс. – Но вы не ответили на мой вопрос. Что у меня в руке?

– Я думала над этим, пока мы ехали из Вирджинии. И мне кажется, у меня есть ответ на ваш вопрос.

Стефани пристально наблюдала за Дэнни и Люком. Она прибыла в Белый дом за час до его приезда, после того как закончила свои дела с Роуэном в библиотеке Конгресса. Сенатор провел наедине с Книгой Мормона около получаса. Она наблюдала за каждым его движением на экране камеры видеонаблюдения, установленной в этой части здания.

Так Нелл и Джон Коул стали свидетелями того, что Роуэн вырвал из издания 1840 года страницу. Увидев это, Коул поморщился, однако они были бессильны что-либо сделать. Слава богу, что он уже успел до этого изучить книгу и снял ксерокопию вырванной Роуэном страницы. Коул сказал Стефани, что про чертеж известно давно, просто никто не знал, что он значит. Именно по этой причине книга хранилась в специальном запаснике с ограниченным доступом. И вот теперь, похоже, тайна разгадана.

– Почему бы вам не присесть? – предложил президент, обращаясь к гостям. – Я хочу выслушать, что еще скажет мне мисс Бишоп.

Стефани была слегка недовольна тем, что Люк втянул в это дело постороннего человека. Впрочем, она уже давно научилась воспринимать решения своих агентов философски. В конце концов, собственной задницей рискуют они. Все они как один умны и прошли курс соответствующей подготовки. Люк наверняка взвесил все «за» и «против», прежде чем привезти сюда эту девушку.

Президент осторожно положил стекло на стол.

– В начале девятнадцатого века, – продолжила Кэти, – вакуумной упаковки не существовало, консервирование же находилось в зачаточной, так сказать, стадии. Так что сохранить такой материал, как бумага, было нелегко. Первые консервные банки были стеклянными, но со временем их вытеснили жестяные. Чтобы сохранить хрупкие предметы, их иногда запечатывали в стекло.

Внутри лежащего на столе стекла можно было различить нечто вроде небольшой книжицы.

– Мэдисон был дружен с Томасом Джефферсоном. До Монтичелло всего тридцать миль, что по тем временам уже считалось небольшим расстоянием. Джефферсон разбирался в стеклянном консервировании. И, возможно, поделился своими знаниями со своим хорошим другом Джеймсом Мэдисоном.

Президент хранил молчание. Люк тоже. Это было нетипично для обоих. Никто из них не произнес ни одного теплого слова. Как говорится, два сапога пара.

Люк решил взять дядюшку измором. Дэнни всегда был настоящим сухарем. Просто удивительно, что братья оказались полной противоположностью друг другу. Впрочем, Люк был в курсе его печального прошлого и даже по-своему ему сочувствовал. Но не более того. В его собственной семье все были дружны. Между ним и его братьями никогда не бывало ссор; наоборот, если можно так выразиться, царило полное братство. Все трое давно были женаты и имели детей; лишь он один по-прежнему ходил в холостяках.

– Молодец, что добыл эту штуковину, – похвалил его дядя.

Люк решил, что ослышался. Неужели это и впрямь похвала? И от кого? От самого Дэнни Дэниелса? Они впервые встретились глазами.

– Что, не ожидали?

– Люк… – укоризненно произнесла Стефани.

Но президент поднял руку.

– Всё в порядке. Мы свои люди. И, возможно, я это заслужил.

Это признание потрясло Люка.

– Так вы родственники? – удивилась Кэти.

Президент посмотрел в ее сторону.

– Он – мой племянник. Возможно, он в этом никогда не признался бы, но это так.

– Да у вас тут сплошные сюрпризы, – заметила Кэти.

Впрочем, в планы Люка не входило восстанавливать семейные связи. По большому счету, дядюшка ему до лампочки, будь он хоть трижды президент. Другое дело, что не следует лишний раз расстраивать мать, которая всегда хорошо относилась к своему деверю.

Дэнни Дэниелс указал на стеклянный контейнер.

– Люк, поручаю тебе почетное задание разбить эту штуку.

Агент вновь задумался, откуда вдруг такая доброта, однако решил, что сейчас не время для пререканий. Взяв в руку стекло, он оценил его вес. Фунта два-три. Стекло толстое. Тут пригодился бы молоток, но, возможно, хватит и ботинка.

Положив стеклянный контейнер на ковер, Люк с силой нажал на него каблуком. Ничего. Он повторил попытку. Стекло треснуло. Он нажал на его еще раз. Стекло разлетелось осколками.

Агент осторожно извлек из них небольшую книгу.

– Пусть сначала взглянет наш историк, – сказал президент.

Люк протянул книгу Кэти.

Та открыла ее и быстро пробежала глазами несколько страниц. Спустя минуту она оторвала взгляд и воскликнула:

– Вот это да!

Глава 45

Зальцбург

09.50

Кассиопея сидела у себя в номере. В ее мыслях царил полный разброд. Обычно все вокруг казалось ей удивительным. Деревянные балки потолка, вышитые скатерти, раскрашенные баварские сундуки, старинная тиковая мебель. «Золотой олень» скорее напоминал музей, чем гостиницу. Но сегодня эта красота оставила ее равнодушной. Ее занимало лишь одно – как выбраться из жуткой катавасии, в которую она угодила.

Отец наверняка покраснел бы за нее. А вот Хусепе ему понравился бы. Но отец, хотя и умный во многих вещах, в других был совершенно наивен. Одним из его главных заблуждений была религия. Он всегда веровал в существование некоего божественного промысла. По его мнению, людям – каждому человеку – ничего не остается, как следовать этому божественному плану. Если следовать правильно, то наградой будет вечное блаженство. Если нет – впереди несчастного ждут лишь холод и тьма.

К сожалению, отец ошибался.

Кассиопея пришла к этому выводу вскоре после того, как он умер. Ей, всем сердцем любившей отца, было трудно принять его смерть. Увы, никакого божественного плана не было. Не было никакого спасения. И даже самого Небесного Отца. Это были лишь сказки, придуманные теми, что хотел с помощью религии подчинить себе других людей.

И это не давало ей покоя.

Согласно учению мормонов, ни один из полов не должен обижаться, если какие-то права и обязанности доставались другому полу. Это было особенно верно по отношению к женщинам. По идее, каждая женщина появлялась на свет с неким божественным предназначением. Самым главным в ее жизни было материнство. Служение семье считалось ее высоким духовным призванием.

По мнению Кассиопеи, эта риторика была призвана замаскировать тот факт, что женщине никогда не получить священного сана, да и вообще какой-либо значимой роли в Церкви. Последнее было исключительно привилегией мужчин. Но почему? Лично она сама не видела в этом никакого смысла. Кем была она в возрасте двадцати шести, когда до нее дошло, что на самом деле это означает? Вскоре после того как умерла ее мать, ее религию создали мужчины, и они же главенствовали в ней. Это божий промысел? Вряд ли. В ее намерения не входило посвятить свою жизнь детям и быть послушной мужу. Нет, ничего дурного ни в том ни в другом, конечно же, нет, но это точно не для нее.

Изнутри Кассиопею как будто жег огонь. Ей вновь вспомнился концерт в Барселоне. Место встречи выбрал Хусепе. Так называемый «Самый маленький в мире театр». Некогда дом знаменитого художника, он действительно стал самым маленьким театром мира. Здесь, в интерьерах XIX века, при свечах, звучали произведения Шопена, Бетховена, Моцарта.

Как там было прекрасно!

Потом они вместе поужинали и поговорили о Церкви, что было вполне в духе Хусепе. Сейчас Кассиопея со всей ясностью вспомнила, что эта тема вскоре сделалась ей неприятна. Но она его не перебивала, ибо считала тогда своим долгом внимать словам мужчины.

– На прошлой неделе в южной Испании произошел один случай, – сказал он. – Мне о нем рассказал отец. Один из членов Церкви подвергся нападению и в результате был избит.

Кассиопея была потрясена тем, что услышала.

– Но почему?

– Когда я услышал об этом, то подумал про Нефи, проходившего мимо Лабана, который пьяный лежал без сознания на улицах Иерусалима.

История Лабана была ей известна. Он отказался вернуть набор медных табличек с письменами, из-за которых семья Нефи должна была оставаться покорной.

– Нефи понял, что этот спящий посреди улицы пьяный и есть Лабан, и ему показалось, что сам Дух велит ему его убить. Нефи попробовал бороться с этим чувством. Но Дух повторил приказ еще дважды. И тогда он убил Лабана и написал, что лучше пусть один человек умрет, чем целый народ погибнет в безверии.