Мазарини - Пьер Губер

Вспомним для начала несколько дел, достойных пера Александра Дюма и Понсона Дю Террайя, они передают атмосферу времени и помогает объяснить неожиданную развязку, случившуюся 18 января 1650 года.

В отсутствие короля некоторые судьи из Шатле и члены парламента решили умерить пыл избирателей, поддерживавших Конде против Мазарини, фрондеров-парижан против благоразумного парламента, «жестких» против «умеренных»; три четверти листовок обвиняли кардинала во всех возможных и невозможных пороках, иногда очень остроумно. В июле внезапно разразилось невероятное дело Клода Морло.

Этот скромный труженик напечатал на своем единственном прессе отвратительную поэму, принадлежавшую, возможно, перу плодовитого и вполне остроумного барона де Бло, входившего в распущенное окружение Мсье. «Полог над кроватью королевы» открывался следующими замечательными стихами:

Люди, не сомневайтесь, он ее…И из этой дыры стреляет в нас.

Дальше следовало уточнение:

Она согласна, подлая, на итальянский порок.

В поэме с упоением описывается «грязный половой акт» регентши и ее содомита, которого Бло обзывает то пассивным, то активным.

Подобные песенки давно гуляли по стране, но никогда еще вопиющая гнусность не выставлялась напоказ. Даже пылкие фрондеры возмутились. Морло был арестован прежде, чем успел распространить свой памфлет. Все захваченные экземпляры были конфискованы и уничтожены (уцелели лишь несколько штук). Отправленный в Шатле, Морло был немедленно осужден и приговорен к смерти через «повешение и удушение» на Гревской площади. Лучников, которые вели несчастного к ратуше, поймали вместе с палачом разъяренные парижане… благоволившие к Морло. Его освободили, и он исчез. Так работало правосудие короля (отсутствующего) в его столице.

После пышных празднеств по случаю одиннадцатилетия Людовика XIV началось дело иного рода, хотя отнюдь не новое. По истечении трех месяцев со дня 19 сентября некоторые рантье и откупщики оказались без гроша, некоторые даже объявили себя банкротами. Добропорядочные и скромные буржуа взбунтовались, как это часто случалось. Коадъютор не упустил случая: его секретарь Ги Жоли, совершенно преданный ему человек, пытается взбудоражить рантье, заставить избрать двенадцать синдиков, требует поддержки у все еще популярного герцога де Бофора и, естественно, у самого Гонди. Недовольным удается арестовать нескольких сборщиков табели (на которых были оформлены так называемые ренты), и они заявляют, что будут продолжать протестовать перед ратушей. Президент Моле, обеспокоенный бунтом, запрещает собрания, после чего экс-фрондеры требуют нового собрания Высших судов, как в июне 1648 года. Дело было приостановлено после лжепокушений на Ги Жоли, председателя Шартона и некоего маркиза де Лабуле, которые, впрочем, напрасно боялись. Парламент не реагирует, и подозреваемый в покушениях Гонди, прячет поглубже свою ярость, а получившим несколько экю рантье — их всегда находили, осталось только ждать лучших времен. Очень типичная для Парижа ситуация.

Другой типичный эпизод — с привкусом гротеску но значительный на какой-то момент: дело о временно неудавшемся бракосочетании. Речь идет о герцоге де Меркёре, внуке Генриха IV (по линии бастардов Вандомских), и о первой пристроенной «мазаринеточке» — Лауре-Виттории Манчини, племяннице кардинала. Готовились обряд венчания и торжественный ужин, все было назначено на полночь, 19 сентября. Оставался контракт, который все принцы крови должны были подписывать до церемонии. 14 сентября явился разъяренный Конде и заявил, что никогда не согласится на союз отпрыска короля Франции (пусть и незаконнорожденного!) с простолюдинкой (она была римской аристократкой). В бесконечных памфлетах-мазаринадах таких, как Лаура, неостроумно обзывали обезьянами, бесхвостыми макаками, слюнявыми дрянями, черномазыми бастардками. Конде требовал Пон-де-Ларш в Нормандии и «милостей» (денежных) для своего зятя. Заключение брака приостановили (потом оно все-таки состоится), между принцем и кардиналом состоялись трудные переговоры, закончившиеся холодным ужином примирения. Мазарини, испив чашу стыда, подписал совершенно невнятный документ, в котором обязывался ничего не решать и не заключать браков без согласия господина принца, за что тот будет оказывать ему свое «покровительство»… Кто кого обманывал? Кардинал, конечно, решил, что перестанет держать слово (как это уже неоднократно случалось!), как только позволят обстоятельства. Пока же он маневрирует, пытаясь сблизиться с противниками Конде. Невероятное приключение поможет ему.

Вечером 11 декабря на Новом мосту стреляли по карете Конде, но его там не было. В тот день принц отправился в бани (с ним это случалось редко). Покушение? Но кто его организовал? Гонди? Бофор? Мазарини? Испанские шпионы? Возможно, сам Конде? Парламент в полном составе всерьез обсуждал проблему 13-го, Гонди был оправдан, но ничего больше парламентариям сделать не удалось (да и на что он был способен?).

В этой смутной и опасной атмосфере нарастали разногласия между «разночинцем» Мазарини и принцем крови Конде. Принц осмелился быть непочтительным с королевой: потеряв в какой-то момент голову, он в октябре уговорил одного из своих верных людей, некоего Жарзе, капитана гвардейцев, заявить во всеуслышание о своей влюбленности в королеву-регентшу и начать настойчивое ухаживание за ней. Королева сначала посмеялась, но затем прилюдно высмеяла воздыхателя и прогнала его. Конде имел глупость воспринять сей факт как личное оскорбление, заявил об этом и в грубой форме потребовал, чтобы «влюбленного» снова приглашали на вечера королевы. Невероятное дело продемонстрировало — одновременно — умственные способности принца и пределы терпения королевы и оказалось решающим, особенно после всех предыдущих.

Оскорбленная Анна сблизилась с коадъютором при посредничестве своей старой подруги Шеврез (ее дочь украшала ночи Гонди и некоторых других придворных), дала ему понять, что он может надеяться на кардинальскую шапочку, встретилась с ним в монастыре (как в романе!) и постепенно привлекла в лагерь своих сторонников, оторвав на некоторое время от Конде. Два этих человека были абсолютно несовместимы: один — изворотливый и хитрый, другой — грубый и взрывной. В конечном итоге королеве было несложно сблизиться с Гастоном: в глубине души он очень ее любил и хранил ей верность, несмотря на многочисленные измены. Итак, комично-мелодраматичное соединение факторов и интересов объясняют, почему с такой легкостью были арестованы и заключены в донжон Венсенского замка принцы и почему так шумно радовались парижане, неисправимые в своем непостоянстве, помнившие о своих лишениях во время осады год назад.

Событие свидетельствовало о том, что Конде приобретает все больший вес и с ним придется считаться даже в тюрьме, превратившейся, два дня спустя после ареста, в золотую клетку. Почти сразу политический пейзаж Франции начал меняться. Война продолжалась — к счастью. Без больших потрясений, семья и верные друзья заключенных провоцировали волнения в провинциях. Королю и его приближенным следовало готовиться к отъезду…

Заключение и освобождение Конде

(январь 1650 — февраль 1651)

Жену, мать и сестру Конде попросили (или вынудили) покинуть Париж, и они оказались в укрепленных городах, таких, как Монрон, или в провинциях, считавшихся верными, — Нормандии, Бургундии, Гиени. Друзья Конде — Буйон и его брат Тюренн — прочно укрепились: один — в своих владениях на юге Лимузена, другой — в Стенее, на Мёзе, с надежными частями. Брэзе, тесть принца, укрепился в своей мощной крепости в Сомюре. А испанцы по-прежнему находились на северной границе и в Каталонии, другая ее часть была занята французами, руководимыми Мартеном из Льежа, который вскоре перейдет на сторону Конде. Ситуация в королевстве была неопределенной, шаткой, Мазарини приходилось опасаться и интриг объединившихся на какое-то время экс-фрондеров, и гнева народа, Необходимо было маневрировать среди опасностей.

Кардинал решил действовать через провинции, ибо такой путь представлял по крайней мере три преимущества: удаленность от парижского осиного гнезда, приведение «народа» к повиновению через лицезрение почитаемой персоны юного короля и сбор денег — и для себя, и для государства (через повышение некоторых налогов, что облегчалось присутствием милого королевского семейства и абсолютно надежной свиты военных, гвардейцев, рейтаров, швейцарцев и королевских жандармов). Эта поездка напоминала «большой тур по королевству», который около века назад совершили Екатерина Медичи и молодой Карл IX.

Поездки заняли добрую часть 1650 года. Мы находим двор и кардинала в Нормандии, Бургундии, Гиени, кардинал появляется на полях сражений. Четыре месяца из двенадцати двор проводит в Париже, где плохо переносят его отсутствие (и потерю дохода), кардинал — на месяц меньше (он озабочен и хочет одного — поскорее дожить до совершеннолетия короля и окончания срока регентства).